Повесть
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2015
Александра
Попова
родилась в городе Балашове в 1987 году. Училась в Балашовском филиале
Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского,
работает в Совете муниципального
образования город Балашов. Публиковалась в сборнике «Новые писатели» (2013), в
интернет-журнале «Пролог».
1.
Посылка
Василий сидел в кухне на
деревянном стуле и читал газету «Еланская правда». Белая майка с желтым пятном
на животе обтягивала его тучное, волосатое тело, которое он за последние годы
сильно раскормил. Иногда Василий слегка наклонял голову, поправлял очки с замотанной
синей изолентой дужкой и бесшумно шевелил губами.
– Нет, ты смотри, – крикнул он
жене, – на Ленина дорогу сделали! А нам когда делать будут? На деньги народные
жируют, а народу шиш один! А там кто на этой улице живет? Прокурор, что ли? Да
слышишь ты или нет?
– Слышу! – крикнула в ответ
Тамара, которая в третий раз пыталась зачесать «петухи» в косу дочери. Уж очень
непослушные были Танюшкины волосы. Папанины, даже растут пучком на макушке, как
у него. – Откуда я знаю, кто там живет. Они себе коттеджей понастроили с
заборами трехметровыми, поди пойми, кто там есть…
– Да че ты понимаешь-то вообще…
– пробурчал Василий. – Китайцы завод у нас строить собираются: «Глава района
встретился с представителями компании… долгосрочные инвестиции… пополнение бюджета…»
А, опять нахапают, и все. Еще китайцы тут расселятся! И так цыгане весь
переулок заняли, а теперь еще китайцы будут. Нам самим скоро места не
останется!
– Да на кой твоим китайцам наш
Еланск сдался? Ни дорог, ни работы нету. Опять вон сокращение обещают… Зарплату
оставят такую же, а требовать в два раза больше будут. Страна дураков…
Василий отложил газету. Снял
очки, встал, хрустнул коленями и пошел в зал.
– Есть давай. Че ты ей косы эти
наплетаешь?
– Чтобы лохмой не была.
– Все, я пошла. Мам, пап, я – к
Наташке, – Танюшка внимательно оглядела свою аккуратно заплетенную косу и пошла
к двери.
– Что б в девять дома была, –
сказала дочери Тамара. – Кофту возьми, ветер.
– Мам, там тепло. Чего я с ней
таскаться буду?
– Щас продует, опять
сопливиться будешь. Бери, говорю.
Тамара посмотрела на дочь:
худенькая, лопатки острые, ножки-палочки. Не девочка, а курёнок. Хочется
прижать к себе, согреть. А она, вон, даже кофту надевать не хочет. Она открыла
шкаф, достала красную с черными полосками кофту и протянула дочери. Нехотя
Танюшка сунула руки в рукава кофты и выскользнула за дверь.
Тамара ушла в кухню. До
зарплаты опять дотягивали с трудом. Она села чистить картошку. Жареная картошка
с луком и холодец. В воскресенье они с Василием по дешевке купили на рынке две
свиные ноги и рульку.
Василий благодушно развалился
на диване и ждал, когда его позовут ужинать. Он приподнял штанину трико и
посмотрел на ноги: опять отекли. Больницы и врачей он не переносил на дух. Это
была особого рода мужская боязнь боли и непонятных процедур, собственного
бессилия. Боязнь подчинения, пусть и временного, и ограничений. Надуманная,
непонятная женщинам боязнь признания собственной слабости.
В окно постучали. Василий
глянул за штору: на крыльце стоял сосед.
– Здорово, Василий!
– Здорово, коль не шутишь.
– Ты видал, сарай твой совсем
повалился. На малину мне свалится скоро. Ты давай, или сам делай, или сноси его
на хрен. Че у тебя там – хлам всякий лежит и все.
– Сань, а тебе какое дело, чего
там лежит? Че надо, то и лежит.
– Ты, Вась, так не
разговаривай, я тебе из архитектуры щас приведу специалиста и из администрации
приглашу. Ты меня знаешь, я кому угодно из души три души выну. Давай
по-хорошему решим.
– Нет, я тебе где денег щас
возьму? Никуда он не свалится, там рельс его подпирает. А как будет
возможность, так и подобью. И брус купить надо, и железо. У меня щас денег нет.
– Какого дома сидишь? Иди
работай, все работают. Вот и денег на сарай наберешь.
– А где здесь работать? За
копье батрачить что ли? Да щас им!
– Так, я тебя предупредил?
Предупредил. Хошь работай, хошь дома сиди. А сарай делай.
– А ты кто такой, чтоб меня
предупреждать? Начальник тоже мне. Когда сделаю, тогда и сделаю. У себя иди
смотри, не хрен на чужие участки зырить.
– А, ну тебя, – махнул рукой
Саня и, хлопнув калиткой, вышел на улицу.
– Я те хлопну, командир, –
погрозил ему вслед Василий. – Нашелся тут, предупреждать он меня будет…
– Я тебе сколько говорила:
«Сделай, сделай»! – вспыхнула Тамара. – А теперь соседи уже ходят, страмота!
У нее горели щеки. Больше всего
она не любила упреки соседей. Здесь, дома, они жили в своем мире, где ее
успокаивало то, что Василий не пьет запоем, как другие мужики, только выпивает
редко и становится добрым и шумным, много говорит и улыбается. Пусть и не работает,
зато дома хозяин есть. А она и сама справиться может. Он же все равно помогает.
Она научилась принимать и ценить маленькие радости жизни: дешевая рулька,
которую продавец не хотела везти обратно в деревню, новое платье, купленное в
полцены ей поправившейся сослуживицы, хороший урожай клубники, часть из
которого получилось продать…
Такие незваные гости, которые
учили, тыкали, стыдили, нарушали небольшое равновесие, которое она нашла с
реальностью, пусть не такой, как она хотела бы, но все же ее, настоящей жизнью.
В этот момент Тамара ненавидела Саню – хорошего мужика и заботливого отца
шумного семейства. По-соседски он не раз
подвозил ее на работу, спиливал сухие ветки в их саду, давал взаймы.
На глазах у нее выступили
слезы. Василий заметил это и разозлился еще больше.
– Ты еще вылезла. Жрать
поставила?
– Иди, ешь. Работать не
работаешь, и дома дел никаких.
– Какие я тебе дела делать
буду? Рубанок братец твой забрал, год вернуть обещает. Пропил уже, наверное.
Иди, позвони ему, пусть принесет.
Тамара обиженно глянула на него
и ушла в спальню. Через несколько минут мерно застучала швейная машинка.
Василий поужинал в одиночестве,
вышел на веранду, закурил. Покосившийся сарай виднелся в конце огорода.
«Хоть бы калым подвернулся
какой», – подумал Василий.
Он зашел в дом, сел на диван.
– Том, я тут подумал, а может,
тетке твоей позвоним? Деньжат попросим, а там найду что-нибудь.
– Щас, ага, тетке звонить! Да
после того как ты ее здесь отчихвостил, она и разговаривать со мной не будет!
– А чего она лезет? Дармоедом
меня назвала. Сама-то, торгашка, всю жизнь людей обманывает! Ладно те, не
злись. Ну, поцапались маленько, я уж и забыл. Я-то на нее не обижаюсь… Позвони,
Том…
– Не-бу-ду! – отчеканила
Тамара, и снова под ее пальцами цветастой лентой двинулась ткань.
Василий подошел к ней сзади, прижался животом
к подрагивающей спине жены, положил руки на плечи, а потом начал гладить мягкие
повисшие груди. Наклонился и прижался губами к ее макушке. Тамара сидела в той
же позе, только более глубоким стало ее дыхание.
– Я пришла!
Тамара вскинулась, стукнув
головой Василию по носу и губам. Василий тихо матюкнулся и прижал ладонь к
лицу.
– Не было, что ли, тренировки?
– Тамара пошла к старшей дочери.
А Василий потирал нос и
недовольно смотрел в сторону прихожей.
– Ань, руки мой и иди ужинай.
Вась, ты че, посуду со стола сгрести не мог? А накрошил-то…
– Уберешь, – рявкнул из зала
Василий.
Старшую дочь Тамара любила
гораздо больше младшей. Выйдя замуж, она долго не могла забеременеть, а когда, измученная
упреками свекрови в бесплодии, родила крепкую, темноглазую девочку, счастью
своему не могла нарадоваться.
Во время своих мытарств с
мнимым бесплодием она начала тайком ходить в храм и, вытирая слезы, молиться
перед иконой Параскевы Пятницы о том, чтобы Бог дал ей ребеночка. Какому
святому молятся в этих случаях, Тамара не знала, просто Параскева находилась в
уголке у самого амвона. Обычно здесь никого не было, и Тамара шептала молитвы
собственного сочинения или повторяла обрывки акафистов, которые читались на
богослужении.
После родов у Тамары было много
молока и почти до двух лет она кормила дочку, пока Василий не начал ругаться,
что пора от титьки девку отучать. Тогда же Тамара начала дружить с теткой,
которая, вырастив двоих сыновей, мечтала о внучке. Сыновья не торопились
жениться, а тетка отваживала всех девушек, показывающихся в ее доме, да и
прочно сумела вбить в голову сыновьям, что женщину надо искать достойную себя,
а не какую попало. Но почему-то все, кто когда-либо находился рядом с Мишкой и
Димкой, были «какие попало».
Тетка любила Нюрочку как родную
внучку, с удовольствием покупала ей наряды и с каждым днем все больше
ненавидела Ваську, который, по ее мнению, был плохим примером для девочки. Не
стесняясь, Илона Сергеевна называла его «нахлебником», «дармоедом» и
«неудачником».
Василия уволили с
обанкротившегося кирпичного завода, который не поделили московские хозяева. Еще
два года Василий, бывший начальник отдела сбыта, наблюдал, как из заводских
цехов начальство вывезло оборудование, на металлолом был сдан зеленый забор, а
потом местные умельцы вытащили с территории завода все, что можно было продать
или пристроить в хозяйстве. Поначалу Василий калымил, стоял на очереди в Центре
занятости, ходил по предпринимателям, а потом просто начал отсиживаться дома,
постепенно оплывая, накапливая лень и безразличие, которые теперь управляли его
мыслями, стремлениями и желаниями.
Тамара же, наоборот, видя
бедственное положение семьи, помимо работы начала шить болоньевые сумки и
фартуки, а затем сдавать их перекупщикам.
Периодически тетка уговаривала
Тамару бросить мужа. Семью он не кормит, а только на шее у нее висит. Но Тамара
отговаривалась, что он хотя бы не пьет. Тетку Илону это злило, потому что
собственный ее муж умер от отравления денатуратом, которым они с друзьями в
отсутствие самогона похмелялись в гараже. В конце концов она перестала
приезжать к упрямой и бестолковой племяннице и ее еще более бестолковому мужу.
Только изредка тетка Илона присылала им посылки с детскими платьями и кофточками
и какой-нибудь книгой, в корешок которой засовывала деньги, свернутые тонкой
трубочкой. Для этих трубочек у Тамары был даже специальный пинцет. Хотя в
остальное время пинцет использовался для выщипывания бровей.
О своей второй беременности
Тамара узнала в женской консультации, когда пришла к врачу, подозревая, что у
нее снова воспалились придатки. Задержки случались и раньше, поэтому про
беременность Тамара даже не подумала. Она почему-то решила, что детей Бог ей
больше даст. Одну-то еле-еле выпросила. Вместо воспаления врач определил
беременность и гипертонус матки. В больницу Тамара не легла – решила, как Бог
даст, – если не будет выкидыша, родит второго ребенка. Но Танька благополучно
отсидела в материнском животе ровно восемь месяцев, и накануне дня рождения
Тамары с громким криком выбралась наружу.
Поужинав, Аня ушла в комнату,
которую они с сестрой делили пополам, а Василий снова подсел к Тамаре.
– То-ом, позвони.
– Да ты че, совсем, что ли? За
одну минуту разговора возьмут, как за весь месяц.
– А зачем с ней долго
разговаривать-то? Ну скажи, совсем плохо, девчонок одевать надо, трусы вон им
покупать с кружевами.
Тамара улыбнулась и хлопнула
Василия по плечу:
– Дурак!
– Позвони.
– Ну что я ей скажу? Она
отправит меня куда подальше.
– Не отправит. Иди.
Тамара нерешительно подошла к
телефону.
– Да набирай, чего боишься? Как
школьница прям.
Тамара набрала номер, прижала
трубку к уху. Лицо ее сначала побледнело, а потом налилось красноватым
оттенком, кончики ушей тоже покраснели. Когда в трубке ответили, она крепко
сжала ее рукой так, что побелели костяшки пальцев.
– Привет, теть Илон… Да, мы…
Спросить, как здоровье… Давно не приезжали… Ага… хорошо. С тренировки пришла,
она бегает…. За город кросс бежала…. Первое место заняла… тоже хорошо учится…
Таня? К подружке пошла… да, все хорошо….
Василий жестами показывал
Тамаре, что она говорит не то: он складывал руки крест-накрест, вертел пальцем
у виска, резал себе ладонью горло, а потом зашипел, как старый уж:
– Плохо все, скажи! Долги
задушили… в школу надо…
Но Тамара продолжала краснеть и
улыбаться, расхваливая дочерей.
Василий крутился около нее,
тихо стучал кулаком себе по голове, пытаясь не выдать свое присутствие тетке,
на которую он действовал, как красный перец на козу.
Наконец Тамара сдалась:
– Тяжело, конечно, и в школе
собирают, то на ремонт, то на экскурсии… Шью, но мало получается, ткань
подорожала. Пока нет… он ищет… ну вы сами знаете, как у нас…. Негде работать….
Да…. Помогает, конечно….
Василий слушал ее разговор и
медленно багровел.
«Опять мымра старая заладила:
не работает, не работает… Много она знает», – думал он.
Василий начал тыкать пальцем в
запястье, показывая, что время идет, и тереть друг об друга большой и
указательный пальцы, напоминая жене, что надо попросить денег.
– Говори, что совсем денег нет,
спать даже девчонкам не на чем, белье постельное покупать надо.
Он знал страсть тетки Илоны к
красивым скатертям, постельному белью и пледам, поэтому решил, что на это она
точно денег даст.
Тамара лопотала что-то про
белье и постели. Наконец она попрощалась с теткой и положила трубку.
Василий, вытирая выступивший на
лбу и висках пот, стоял рядом.
– Ну, из тебя переговорщик,
блин. Чего сказала?
– Сказала, что поможет.
У Тамары было ощущение, будто
ее заставили пробежаться голышом по улице. Она включила телевизор и уставилась
в малаховское «Пусть говорят», пытаясь отделаться от неприятного осадка на
душе. Единственное, что ее немного радовало – ожидание помощи от тетки. Она
надеялась на денежный перевод. Хотя бы пару тысяч рублей. Про сарай Тамара уже
не думала, а прокручивала в уме, что важнее купить дочерям: сменную обувь в
школу или осенние куртки.
Василий тоже ожидал денег,
тысячи три-четыре: можно купить шпон и бэушные шпалы. Но если у жены это была
тихая, светлая надежда, то Василия распаляло злобное нетерпение, заставлявшее
его каждый день проверять почтовый ящик.
Наконец, в ящике появилась
прямоугольная белая бумажка с черным почтовым штемпелем. Василий надел очки и
долго шевелили губами, пока не понял-таки, что извещение было не на перевод, а
на посылку. Он бросил бумажку на стол, пошел на веранду, закурил. Оставалось
только надеяться, что тетка по старинке вложила деньги в корешок какого-нибудь
детектива.
Целый день Василий ходил по
дому, не зная, чем заняться. Он помыл за собой посуду, что случалось достаточно
редко, вставил новое стекло в форточку на веранде. Проводил Таню в музыкальную
школу, хлопнул по заднице Аню, которая, по его мнению, накрасилась, как
мартышка.
В половину шестого домой пришла
Тамара.
– Прислала тетка все-таки, –
помахивая извещением, встретил он ее в пороге. – Только опять посылку, с
книжкой, наверное. Мы ж некультурные, книжек не читаем.
– Хватит уже! – оборвала его
Тамара. – Прислала, и радуйся! Опять целый день шалберничал?
– Чего орешь? Вон форточку тебе
вставил.
Они быстро поужинали и пошли на
остановку. До закрытия почты оставался всего час.
В почтовом отделении было душно
и тихо. Бурлил компрессор в аквариуме. На стеллажах лежали книги, открытки,
шоколад и стиральные порошки, внизу – пухлые тюки с одеялами и подушками. На
стекле, отгораживающим работника почты от посетителей, аккуратно были приклеены
пакетики с семенами огурца «Тарзан» и редьки «Гейша». На полках застекленного
шкафчика расположились салфетки, бумажные платочки и рулоны туалетной бумаги
«Сюрприз». Тамара заполнила извещение, и Василий взял коробку, обклеенную синим
почтовым скотчем.
Дома они стояли вчетвером
вокруг стола с посылкой, и Василий оживленно кромсал скотч.
Из коробки он достал четыре
комплекта постельного белья, маникюрный набор, женский спортивный костюм,
платье и две шоколадки. Также к посылке прилагался перечень вещей и короткая
записка от тетки Илоны: «Томочка! Ты говорила, что девочкам спать не на чем,
купила вам постельное белье, бязевое. Анечке взяла спортивный костюм импортный.
Тане – платье. И по шоколадке обеим. Василию передай, чтобы он, дармоед, шел
работать».
Василий, раздувая ноздри, начал
громко сопеть. Тамара отложила записку и залилась громким раскатистым смехом.
– Чего, хохочешь, дура? –
заорал Василий. – Денег не могла по-человечески попросить?
– Пап, чего ты кричишь? –
испуганно спросила Таня. – Посмотри, платье какое бабушка прислала. У нас таких
даже на рынке нет.
– И костюм классный, –
отозвалась из соседней комнаты Аня.
Хлопнув дверью, Василий ушел
курить…
На следующий день Тамара
рассказывала о своей «беде» сослуживицам. Шестой год она работала в отделе
кадров Еланского водоканала.
– Я, главное, ей и так, и так:
мол, денег нету… Даже спать девчонкам не на чем. Она постельное белье прислала,
и смех и грех… Я как раз пошила и нам с Васькой, и девчонкам… Солить теперь
простыни буду…
– А может, продать? Хорошее
белье?
– Ивановская бязь. Нет, пусть
лежит. Анька уже невестится, в приданое положу.
– Да хватит, что ль, – отозвалась
начальник отдела. – Какое им сейчас приданое? Это раньше телеги с перинами
везли, а сейчас им деньги на Египет или квартиру подавай…
– Да откуда у нас на Египет? –
вздохнула Тамара. – Я Ваське всю плешь проела, все равно дома сидит. Ну, хоть
не пьет…
– А ты сходи к депутатам,
попроси материальную помощь. К одному сходишь, к другому, гляди, и наберешь.
– Толку-то от них? Второй год
просим контейнер мусорный поставить на улице…
Однако разговор этот заронил в
душе у Тамары еще одну надежду. Как истинная женщина, она никогда не падала
духом. Каждый раз, когда становилось совсем туго, в ней появлялось изрядное
упорство, заставляющее до последнего торговаться с перекупщиками сумок,
продавцами на рынке, подшивать, наставлять то, что приносили «девчонки» с
Водоканала. Как ивовый прут, Тамара гнулась, но никогда не ломалась. Вот и
сейчас она начала разузнавать, где принимают депутаты, и к какому из них надо
обращаться…
2.
Подарок
В начале рабочего дня Марина
обнаружила, что умудрилась где-то подхватить простуду. Сбегать в аптеку она не
могла, потому что депутаты, как назло, шли один за другим. Не успевала она
вытереть и припудрить покрасневший нос, как тут же над ней нависал очередной
народный избранник и требовал или проекты документов, или план капитального
ремонта дорог.
Часам к четырем, наконец, стало
тихо. Она заварила себе чаю с лимоном. Разболевшееся горло, а заодно и ее нервы
несколько успокоились. Ложечкой Марина достала кусочек лимона, посыпала
сахаром, положила в рот… и тут в дверь приемной просунулась голова в черной
шапке.
От неожиданности она чуть не
подавилась лимоном, а от кисло-сладкого сока рот наполнился слюной, так что у
нее не сразу получилось поздороваться с возникшим перед столом мужчиной.
– Здравствуйте, – сказала она,
с усилием проглотив лимон. – Что вы хотели?
– А что это вы сразу на меня
так смотрите? Вы же не знаете, зачем я пришел? – возмутился нежданный
посетитель.
Вероятно, лицо Марины во время
быстрого разжевывания и проглатывания лимона показалось ему очень
неприветливым. В это же время у нее защипало горло, а глаза начали слезиться.
Марина быстро отхлебнула чай, забыв о том, что он еще не остыл.
– Нет, почему у нас в стране
такое отношение к людям? – не унимался мужчина. – Думаете, я денег клянчить
пришел?
– Я на Вас смотрю так же, как и
на других посетителей. По какому вы вопросу?
– У меня вопрос жизни и смерти.
– А поточнее?
– Понимаете, я сломал ногу.
Она еще раз посмотрела на
гостя.
– Нет, я еще летом сломал ногу.
– А к нам вы почему обратились?
– Я не мог работать, и у меня
накопился долг за газ. Если я не оплачу, хозяева обещали меня выгнать. А у меня
там, понимаете, какой-никакой скарб. Собака живет. Тузик.
– Вам нужно обратиться в центр
социальной поддержки населения.
– Эт там документы нужно собирать,
и помощь через три месяца дадут?
– А вы думаете, что вам здесь
сразу помощь дадут?
– Понимаете, я ведь не сам ногу
сломал. Мне ее сломали. Меня машина сбила. А знаете, почему? Я в прокуратуру
написал о том, что здесь творится. И мне смс-ка пришла с угрозами. Из банка
смс-ки шлют. Я у них с карты деньги снял, а они теперь смс-ки шлют. Если я
сейчас не заплачу, я могу прийти, а на дверях замки новые. Они хозяева – у-у-у
какие. Мне главное деньги им отдать.
– Кому?
– Хозяевам.
– Вам же долг за газ нужно
оплатить…
– Нет, они сами оплатят. Мне
нужно им деньги отдать.
– А если они деньги возьмут, а
не оплатят?
Мужчина задумался.
– Может быть.
– Пишите заявление на
материальную помощь, прикладывайте копию квитанции с задолженностью. Список
остальных документов перед вами.
– А когда деньги дадут?
– А не могу гарантировать, что
вам их дадут. Ваше заявление будет рассмотрено в установленные законом сроки. А
по поводу решения я ничего вам сказать не могу.
Он посмотрел на Марину
водянистыми светло-голубыми глазами шизофреника, уселся за стол, снял шапку,
потер руки и принялся писать.
Через полчаса она решила
спросить, не нужна ли ему помощь.
Он пыхтел, ругал сам себя,
откидывался на стуле, затем снова склонялся над листом бумаги.
– Я сейчас! – вскочил он со стула.
– Вы куда?
–Лист испортил, схожу новый
куплю.
Марина посмотрела на часы.
Рабочий день заканчивался через десять минут.
– Я дам вам лист.
– А вам что, бумага бесплатно
достается?
Она промолчала. По опыту уже
знала, что за вопросом последует выпад, что вы, чиновники, зажрались совсем, а
народ нищенствует.
– Напишите в свободной форме.
Не нужно много подробностей. Просто обоснуйте, для чего вам необходима помощь.
Мужчина продолжал пыхтеть.
– Год 2004 писать? – наконец,
спросил он.
– Пишите 2014-й.
Он отдал заявление, развернулся
и ушел.
Марина положила заявление в
папку. Закрыла глаза. Голова гудела, в приемной стоял резкий запах пота и
немытого тела. Она открыла окно, посмотрела на чай и, сморщившись, понесла кружку
в маленькую кухню администрации Еланского района.
Ей скорее хотелось домой,
переодеться, улечься на диван и посмотреть какую-нибудь американскую комедию.
Лучше про семью, вроде «Один дома» или «Оптом дешевле».
Белая пластиковая дверь
выпустила ее на улицу. Охранник курил на пороге, спросил, закрыты ли окна, и
пошел ставить кабинет на сигнализацию. Август выдался прохладным, но все равно
в воздухе было томительное и пронзительное ожидание чего-то хорошего, что
обязательно должно случиться. Именно в августе и начале сентября она
чувствовала, что ее переполняет это чувство ожидания, как в детстве, перед днем
рождения, когда кажется, что внутри все дрожит. Она впервые болела летом, но и
простуду ей было гораздо легче переносить, потому что сам воздух казался теплее
и слаще, чем в остальные дни. И только легкий оттенок грусти о том, что прошло
и уже никогда не вернется, напоминал ей, что жизнь идет своим чередом. Она не
могла уже сосредоточиться, как раньше, на работе. Хотелось знакомиться с новыми
людьми, вызванивать старых друзей и устраивать вечеринки a la 90-е с песнями
«Руки вверх» и Андрея Губина. Именно в это предосеннее время она бежала из
своей квартиры на берег Еланки, смотреть, как за излучиной темной воды
скрывалось солнце, а маленькие рыбки стайками плавают у самого берега.
Купальный сезон заканчивался, и вода к тому времени становилась прозрачной.
Иногда на Еланку спускался густой клочковатый туман. Он полз по реке, белой
дымкой обвивал деревья, и Марина представляла, как хорошо было бы стать русалкой,
сидеть на ветках и быть хозяйкой этой реки, песчаной отмели, леса.
Уже давно ей хотелось иметь
семью, каждый день спешить за ребенком в садик, готовить ужин, а поздно вечером
засыпать, положив голову на плечо мужа. По выходным Марина придумывала какое-нибудь
новое блюдо, плела из бисера фиалки и маленькие деревья, учила английские
слова. Она мечтала быть хорошей женой и матерью, гостеприимной хозяйкой. Но
пока не получалось. Не находилось того человека, с которым можно было что-то
создавать. Каждый раз Марина пыталась определить, будет ли очередной бойфренд
хорошим мужем. И каждый раз именно это обстоятельство разрушало начинающийся
роман. Марина зашла в супермаркет «Столичный», купила куриную грудку, бананы,
апельсиновый сок. Ей хотелось куриного бульона с сухариками. У кассы она
столкнулась с начальником финансового отдела, который вез перед собой полную
тележку с продуктами.
– Домой, Мариш?
– Да. Пора уже. А то еще
кто-нибудь с жалобой придет.
– А, – засмеялся он. – Привыкла
бы уже. Тебе представление из прокуратуры приходило уже?
– Нет.
– Принесешь, как придет. Там
опять по тарифам калькуляцию требуют.
– Так мы же не делаем
калькуляцию? У нас же тарифы только для домов, которые не выбрали способ
управления…
– Это я им уже объяснял. Ладно,
фиг с ней, с работой. Ты куда, домой?
– Ага.
– Давай подброшу.
Юрий Михайлович пропустил ее
вперед. Расплатившись, она смотрела, как все содержимое его корзины переходит в
оранжевые фирменные пакеты гипермаркета.
Они вышли из магазина, сели в
его старенькую «тойоту».
– Чем вечером планируешь
заниматься? – спросил Юрий Михайлович.
– Лечиться, – улыбнулась она. –
Простыла где-то.
– Нечего под кондиционером
сидеть. Надо тебе завтра коньячку принести, а?
– Да кто ж мне позволит на
работе?
– А кого мы спрашивать будем?
Юрий Михайлович остановил
машину.
– Приехали. Так, ты давай
лечись. На вот, – он достал коробку конфет. – С коньяком. Конфеты-то тебе
можно?
– Можно… Спасибо.
– Давай-давай, завтра увидимся…
Она зашла в квартиру. Маленький
подарок поднял ей настроение. С Юрием Михайловичем у нее всегда были хорошие
отношения.
На ночь она выпила две таблетки
парацетамола и пять аскорбинок – верное средству от простуды, которое давно
ставило ее на ноги. Так лечилась мама.
От матери Марине достались
жесткие густые волосы, маленький аккуратный подбородок, отличный музыкальный
слух, умение вылечиваться от простуды за одну ночь и недоверие банкам. Деньги
Марина, по материнскому обычаю, хранила в стопке постельного белья.
Утром она стояла перед
зеркалом, красила ресницы, аккуратно наносила румяна на щеки. Сегодня Марине
захотелось быть яркой. Она выбрала голубое платье с тонким плетеным поясом и
туфли на шпильках.
– Чего опаздываешь? – спросил
ее Юрий Михайлович.
– Автобус долго ехал.
– Как самочувствие?
– Намного лучше, спасибо.
– Не, ну если ты после конфет
на десять минут опоздала… а если б коньяку налил, ты бы к обеду пришла?
– Я коньяк не пью. Только белое
вино.
– Договорились.
– На что?
– На белое вино, – он подмигнул
и вышел из кабинета.
Марина, улыбаясь, села за стол
и включила компьютер. День шел неторопливо и спокойно: посетителей не было.
После обеда она доделала отчеты по обращениям граждан, разложила по местам
правовые акты, а затем стала читать новости.
– Работаешь, прямо головы не
поднимаешь!
Юрий Михайлович стоял перед
столом.
– Документы примешь?
– Давайте.
Марина поставила штампик и
расписалась.
– Тихо у тебя сегодня? –
спросил он.
– Слава богу. Бумажки свои хотя
бы разгребла. У вас там что нового?
– Все тоже.
– Я уже засыпать начала…
– Я б тоже сейчас поспал, –
Юрий Михайлович прищурился. – Это у тебя тут диванчик есть… Мне только головой
на отчеты за третий квартал прилечь можно.
– А что? Ложитесь, приемная у
меня закрывается. Скажем, технический перерыв.
– Одному неинтересно.
Марина промолчала.
– Темно у тебя. Лампу дневного
света на стол надо.
– Я говорила шефу. Эта когда
аукцион объявлять будут…
Юрий Михайлович вышел, а через
полчаса вернулся с серой настольной лампой.
– Так пойдет? – он поворачивал
лампу правее и левее.
Марина смотрела на его
загорелые руки, дорогие часы, золотой объемный перстень, ухоженные ногти.
– Спасибо, – она улыбнулась.
– На здоровье. Обращайся,
помогу, если что.
Марина уже прикинула, получилось
бы у нее что-нибудь с Юрием Михайловичем, но сразу же поругала себя за эту
мысль. Юрий Михайлович был женат.
3.
Купидоны с жопами
Как обычно, за полчаса до
начала приема в коридоре начали собираться люди. Марина давно заметила, что чем
важнее для самого заявителя была проблема, тем раньше он приходил. К двум часам
шум усилился, значит, на приеме у депутата будет много народу, а во время
ожидания посетители активно обсуждают жизнь в городе. Кто сегодня принимает?
Депутат Семенов, кажется.
Марина выглянула за дверь и
попросила, чтобы разговаривали потише. Но через пять минут гомон возобновился.
До начала приема оставалось
пять минут, а депутата Семенова еще не было.
– Евгений Петрович, –
спрашивала его Марина по телефону. – Вас люди ждут. Вы про прием не забыли?
– Сейчас, сейчас! Уже
подъезжаю. Много там их?
– Человек шесть.
– Щас буду.
Семенов зашел в приемную,
раскрасневшийся, затянутый в серый костюм.
– Ключи где от кабинета?
– У меня. Там сегодня совещание
селекторное проходило.
– Знаю, знаю. Я только из
командировки.
Семенов взял ключи. В коридоре
стало тихо. Люди ждали своей очереди. Так было всегда: в минуты ожидания они
благоговейно сидели в коридоре, надеялись, думали, как лучше им рассказать о
своей беде. В дверях это ожидание еще сохранялось, но как только человек
оказывался за пределами госучреждения, он начинал тут же ругать власть, которая
хапает, но для народа ничего не делает. В чем-то жители Еланска, маленького
городишки с дефицитным бюджетом, были правы. Но сколько бы не старалась эта
самая власть выправить положение города, она всегда была плохая. Марина знала,
что так работает система, и если ты не можешь стать частью системы, то тебя
выбросит из нее. Быстрые изменения губительны, а те, которые возможны – не
видны.
– Мариш, ты можешь, заявления у
граждан принять? Мне срочно на работу ехать надо. А я заеду и заберу. Ок? – не
дожидаясь ответа, Семенов выскочил за дверь.
– Давайте заявления.
Посетители начали по очереди
подходить к ее столу.
– Девушка, вы мне на копии
распишитесь, – говорила дама в огромных размеров шляпе. – Я делопроизводство
знаю.
– В получении распишусь, но без
штампа. Вы же только к депутату своему обращаетесь, а не в администрацию.
– А вы не знаете, когда щебень
привезут? – спрашивала другая, в синем цветастом платье. – А то фундамент
размывать начало.
– Я не знаю, звоните Евгению
Петровичу.
– А ответ когда придет, вы мне
позвоните?
– Девушка, а я вот еще хотела
узнать: у меня соседи мусор в овраг сбрасывают, мне куда обращаться?
– А мне сказали, что вы список документов
дадите на материальную помощь.
– Телефон запишите свой….
Марина уже не могла определить,
от кого именно шел тот или иной вопрос. Она отвечала всем, обращаясь то к
одному, то к другому. Все эти люди слились для нее в один образ заявителя. Они
перебивали друг друга, спорили, обращались с вопросом уже не конкретно к ней –
они обращались к чиновнику – некоему образу, который в данный момент
олицетворяла Марина.
Больше всего ей запомнилась
женщина в сером вязаном костюме, которая громко возмущалась маленькой зарплатой
и закрытием кирпичного завода. У нее были темные каштановые волосы, забранные
«крабом» на затылке. Марина подумала, что если бы эта женщина покрасилась в
более темный оттенок и выщипала густые брови, то ее лицо имело бы даже
благородный вид. У женщины был тонкий с горбинкой нос и небольшие губы. Лицо ее
выглядело очень аккуратным, хотя морщинки и темные круги под глазами
подчеркивали его изможденность. Глаза блестели неестественно. Она увидела, что
Марина пристально на нее смотрит, и подошла ближе:
– Девушка, а на сколько можно
рассчитывать?
– Так. Подождите… у вас
материальная помощь… Документы собирайте и приносите. А сумму депутат ваш
определит.
– Документы я принесу. Но
понимаете, у меня очень сложная ситуация. Муж не работает, сами знаете,
кирпичный завод закрылся, а людям семьи кормить надо. А он у меня начальником
отдела сбыта был. А куда ему сейчас? Молодые и то устроиться не могут. Денег
совсем нет, нищета полная. Детям даже спать не на чем. Сарай единственный, и
тот повалился. Соседи жалуются, а что мы можем? Я одна работаю. Может,
как-нибудь побыстрее, а?
– Я Вас прекрасно понимаю, но
лично я вам ничем помочь не могу. Депутату вашему я все передам.
– Девушка, а можно мы подписи
соберем? По этому переулку дети в школу ходят, а? – перебил ее пожилой мужчина.
– Так, все, кто заявления
оставил, можете быть свободны. Мне нужно работать. Депутат ваши обращения
рассмотрит и сообщит вам о результате. Всего доброго.
– До свидания! Спасибо.
– До свидания!
Посетители вышли. Больше всего на
этой работе Марина уставала от общения с людьми.
После обеда появился депутат
Семенов.
– Ой, Марин, выручила. Так, что
там у нас?
– Вот, обращение по щебенке.
Дорогу подсыпать нужно. Это на соседей жалоба. Это по освещению. Это ремонт
домового ввода. А это на материальную помощь.
– А на что просят? Лечение?
– Я не поняла. Она много
говорила что-то: сарай у нее повалился, детям спать не на чем… В связи с
тяжелым материальным положением пойдет… Хотя смотря какие справки о доходах
принесет… А то тут одна приносила, зарплата больше моей, а туда же.
– Привет, пипл!
В приемную зашел депутат по
четвертому избирательному округу Павлов.
– Здравствуйте, Алексей
Николаевич, – отчеканила Марина.
– Привет, Марин! Чего хорошего
скажешь?
– Обзванивать вас скоро буду на
заседание…
– А меня не будет. Я в
командировке в Москве до двадцать пятого…
Алексей Николаевич являлся
одним из немногих депутатов, кого она искренне не любила. Директор трикотажной
фабрики, он был одним из самых жадных людей в городе. Марина предполагала, что
он трусит перед избирателями, поэтому минимум раз в месяц меняет номер
телефона.
– Здорово, Петрович! Как оно?
– Нормально. Сам как?
– Пипец, вообще. Посоветовали
тут специалиста, московский дизайнерский колледж закончил… Заказал ему линию новую…
Хотел к 14 февраля запустить… Постельное белье… Сердечки, ангелочки… А он мало
того что хрень нарисовал, так еще и отдал в производственный. У меня теперь
партия белья постельного вышла… Щас покажу…
Он достал из кейса сложенный
кусок ткани.
– Вот. Гляньте-ка!
Марина и Евгений Петрович
посмотрели на простыню. На розовом фоне были изображены ангелочки с желтыми
кудряшками и маленькими крылышками. Единственным характерным отличием ангелов
были непомерно большие зады.
– Это куда такие жопы
нарисовал? – ругался Павлов. – Так, уродец этакий, споил мне полсмены. Куда мне
теперь этих купидонов толстожопых девать?
– Да, парень, похоже, любит
нехилые задницы, – протянул Семенов. – Ты жену его не видел? Мож, с нее
списывал?
– Какую, на хрен, жену? Сопляк
совсем.
– Вы его уволили? – спросила
Марина.
– Уволил? – заорал Павлов. – По
морде надавал, да выкинул.
– Так ты не говори никому, что
брак – протянул Семенов. – Продавай и все. Купят все равно…
– Пробовали уже. Несколько
образцов в магазин выставил, так люди разворачивают, ржут, а брать не хотят!
– Здорово! – в приемную вошел
Юрий Михайлович. – Че это у вас за консилиум? О! Вот это жопы! Это чего,
постмодерн?
– Убытков это до едрени фени, а
не постмодерн. Партию целую забраковал…
Юрий Михайлович подошел ближе к
столу и начал рассматривать простыню. Одной рукой он приобнял Марину за талию.
– А сплавить не пробовал? Там
больница районная аукцион объявила. А?
– Не думал еще.
– Ну пойдем, подумаем ко мне в
кабинет. На рюмку чая.
– Да я за рулем.
– Да я тоже на работе.
– Пока, Марин, – попрощался
Павлов.
Он засунул простыню обратно в
кейс и пошел вслед за Юрием Михайловичем.
Марине всегда нравилось умение
Юрия Михайловича решать все вопросы. К тому же он очень выигрышно выглядел
среди растерянных депутатов. А вообще так ему и надо, этому Павлову.
Семенов тоже попрощался и,
забрав заявления, уехал. В приемной зазвонил телефон, и минут пятнадцать Марина
объясняла какой-то женщине, что дорогу около ее дома асфальтировать в этом году
не будут, потому что в бюджете, как обычно, не хватает денег.
– Марин, хочешь презент? – в
приемную зашел улыбающийся Павлов.
– Хочу.
– На вот, – он плюхнул ей на
стол розовых ангелов и, помахав рукой, вышел.
Марина вздохнула, недобро
глянула на подарок и положила его в шкаф. Сгодится на что-нибудь. В коридоре
было тихо, и она снова начала рассматривать фотографии турецкой Антальи. Уже
три месяца она копила деньги на первую в жизни заграничную поездку.
4.
Секрет
Тамара вышла из приемной депутата
в приподнятом настроении. В этот раз прибедняться у нее получилось более
естественно, чем в разговоре с теткой Илоной. Краснощекий депутат, так она про
себя его определила, внимательно ее слушал, даже посочувствовал. Сказал, что
может доски привезти для сарая. Про дочек спрашивал, сказал, что у него тоже
две дочки есть. А сам сытый какой, как бабушка говорила, кровь с молоком.
И девушка в приемной тоже ее
долго рассматривала. Тамаре показалось, что она ее жалела. И костюм серый к
делу пришелся, а то уже выбросить собиралась. Юбка-то как растянулась, и пиджак
весь в катышках. Когда Тамара увидела свое отражение в зеркале, то чуть не
рассмеялась – так она была похожа в этом костюме на старуху Шапокляк.
Но чего для важного дела не
сделаешь.
Она шла обратно на работу и
снова надеялась, что получит хотя бы какую-нибудь помощь от депутата. Сначала
ей было стыдно просить у чужого человека деньги, а потом она настолько
разыгралась, что даже немножко гордилась тем, что получилось войти в роль
несчастной женщины. Даже выдавила из себя пару слезинок. Кажется, на депутата
это подействовало.
Ее снова бросило в жар. Приливы
случались все чаще. Ранний климакс не давал покоя: Тамара то раздражалась по
любому поводу, то, наоборот, становилась плаксивой и мягкой. Но это должно было
когда-нибудь закончиться, а потом можно будет уже не предохраняться и не
считать дни. Однако ее беспокоила длительная задержка. Наверное, все-таки
придется идти в женскую консультацию. Хотя и не хочется вовсе.
– Климакс замучил, – жаловалась
она в обеденный перерыв Наде, диспетчеру и близкой подруге. – То в жар бросает,
то тошнит. И задержка две недели. Наверное, все уже, больше не будет.
– А может там не задержка, а?
– Хватит тебе, быть не может.
Мне уж в бабки скоро собираться…
– Тебе лет сколько? В бабки она
собралась…
Тамара решила подождать еще
недельку, а потом сходить к врачу.
На выходных она затеяла
генеральную уборку, и подняв дочек пораньше, отправила обеих чистить дорожки и
ковер. Василий разбирал веранду. Сама Тамара полезла вытирать пыль на шкафу и
карнизах. Но как только она встала на табуретку и потянулась к шкафу, у нее
потемнело в глазах, и она едва не свалилась на пол. Затем Тамару вырвало. Она
стояла в кухне, размышляя, к чему бы это. Отравиться она ничем не могла. Беременность
тоже исключалась. Когда же это было последний раз? Почти месяц назад. Хотя
гормоны она уже не пила. Но быть ничего не должно, и врач сказала, что климакс
начался.
Подметая пол, Тамара пыталась
найти аргументы против беременности. Возраст, климакс, низкая, как ее там,
фертильность, что ли…
В окно постучали. От
неожиданности Тамара вздрогнула и уронила совок с мусором.
– Вась! К тебе, наверное, –
крикнула она в открытую дверь веранды. – В окно стучат.
Василий спустился с крыльца.
– Том, подойди!
«Кого ж там принесло еще?» –
подумала со злостью Тамара.
Около калитки вертелся
худощавый парень в темных очках.
– Тамара Николаевна? – спросил
он.
– Да…
– Помощник депутата Семенова, –
представился парень и побежал к черной иномарке, стоящей на обочине.
Парень открыл дверь, и из
машины вышел тот самый краснощекий депутат, у которого Тамара была на приеме.
Широко улыбаясь, он пошел к Тамаре, а парень быстро достал что-то из багажника
и подал ему.
– Здравствуйте! – сказал
Семенов, хотя жать руку Василию не стал. – Тамара Николаевна, помощь вам
привез. Вот. Возьмите.
Семенов отдал Василию, у
которого от удивления вытянулось лицо, несколько сложенных комплектов
постельного белья.
– С досками пока помочь не
могу. Сами понимаете, обращений много…
В это время парень с разных
точек фотографировал депутата, Тамару, Василия с постельным бельем. Тамара
прикрывалась от него рукой, но парень то присаживался, то поднимал фотоаппарат
выше головы, пытаясь сделать отчетливые снимки.
– Ну, всего доброго, – попрощался
Семенов.
– До свидания, спасибо.
Внутри у нее все ухнуло. Ни
досок, ни денег. Опять это белье проклятое.
– Том, это кто такой был? –
спрашивал Василий.
– Депутат наш. Я на прием
ходила, просила помощь материальную, а он привез вот, – от досады Тамара чуть
не плакала.
Василий нацепил очки и стал
рассматривать комплекты.
– Ты гляди, какие щас рисунки
делают. Ангелы вроде, а жопы-то, жопы! Прям безобразие какое-то!
Тамара мельком глянула на белье
и зашла обратно в дом.
Вечером она сходила в аптеку и,
заперевшись в дворовом туалете, сделала тест на беременность. К ее ужасу, на
тесте показались две малиновые полоски. Сначала Тамара решила, что тест врет.
Но на следующее утро второй тест показал то же самое.
Василию она ничего не сказала,
а только позвонила Наде.
– Вот это подарочек вам на
старость! Делать что будешь? – зазвенел в трубке Надеждин голос.
– На аборт записываться, что же
еще… Только это секрет. Смотри не сболтни никому.
5.
Манька-ручеек
Оставшись дома один, Василий
думал, как бы ему заработать. Тамара все реже упрекала его за безделье, но
последняя история с постельным бельем заставила Василия почувствовать стыд. За
то, что его жене пришлось клянчить деньги у красномордого мужика, а старая
мымра опять назвала его дармоедом.
Он смотрел на постельное белье,
лежащее на комоде. Подачки. От депутата, тетки… Эх, раньше хоть в комиссионный
можно было сдать, а теперь куда его?
На рынке стоять с ним не будешь
– мало слишком. Да и за место заплатишь больше, чем оно стоит. Можно
попробовать сдать в магазин при трикотажной фабрике. Хотя бы в полцены.
Василий оделся и пошел на
остановку.
Магазинчик «Еланский трикотаж»
жался к фабрике, как бы извиняясь за свой выгоревший на солнце сайдинг перед
массивными кирпичными стенами, возведенными в начале прошлого века. Фабрика
была местной достопримечательностью, и Павлов старался держать ее фасад в
порядочном виде. Хотя кое-где лепнина утратила растительные элементы, их
заменили цементные куски, призванные напоминать о былой красоте. Собственно,
Еланск никогда не отличался зажиточностью и архитектурным разнообразием.
Василий зашел в магазин.
Огляделся. Стеллажи были забиты тканью, постельным бельем, трусами и майкам, на
вешалках висели женские ночные сорочки.
– Показать вам что-нибудь? –
услышал он голос продавца.
К Василию подошла женщина
небольшого роста в синем фартуке. Такие шила для продавцов его жена.
Василий вспоминал, где видел
это лицо с выступающими скулами и серыми глазами, по-волчьи пронзительным
взглядом и тонкими губами. Лицо это в то же время не было злым, а скорее
суровым, от серых глаз в разные стороны рассыпались мелкие морщинки, курносый
нос периодически подшмыгивал, а тонкие губы приподнимала едва заметная улыбка.
Женщина была примерного одного с ним возраста. Она тоже смотрела на него,
пытаясь определить, откуда ей знаком этот толстый мужик с бычьей шеей и
слипшимися от пота волосами на висках.
– Васька, ты, што ли? –
неуверенно спросила она.
– Ага, – расплылся в улыбке
Василий. – Мань, а я думал, ты в поселке так и осталась. Как парнишка-то твой?
А здесь чего делаешь?
– Ну, парнишка-то уже жениться
собирается. Через месяц свадьбу играть будем. А в поселке чего оставаться? Там
одни бабки с дедами, три двора и две собаки… Ты-то как? Раздобрел…
– Да потихоньку. Жена у меня,
две девки… Одна спортсменка, места везде занимает… С работой никак пока…
Рядом с Манькой у него вдруг
заныло, застучало внутри. Он вспомнил поселок «Солнечный», где вместе с дедом
Макаром они ходили с бреднем за раками и пасли коров. Мать выискивала его на
лугу и гнала домой, а Васютка, ставший почти бронзовым от солнца, убегал от нее
и лежал, уткнувшись лицом в душистую траву, чтобы мать его не нашла.
– А Ивашовы тоже уехали? –
спросил он.
– И Ивашовы, и Турчины, и эти,
как их, Козленковы… Ивашовы где-то в Оренбургской области, старший Турчинов в
Москве на заработках, а Козленковы здесь где-то вроде. Сын у них в училище
военное поступил… В прошлом году Маринка Белоусова умерла. Знаешь? Рак горла.
Так вот. Живем, Вась, живем. Ты чего пришел-то? Ткань, белье постельное,
трикотаж? Сорочки женские есть, халаты.
– Белье постельное почем
продаете?
– Тебе какое нужно? Есть
комплекты бязевые, есть хлопок. Двухспалки, полуторки. А вот новые, смотри с
рисунком.
Манька развернула перед ним пододеяльник
с тремя большими тиграми.
Василий хмыкнул.
– И сколько берете за эту
красоту?
– Тыща.
Василий постоял секунду, но,
наконец, решился. Тем более на его удачу здесь работала Манька.
– Слуш, Мань, дело есть. В
общем, комплекты постельного белья продать надо. Я тебе сдавать буду, а ты
тридцать процентов себе бери с каждого. За тыщу продашь – триста рублей твои.
– А белье откуда?
– Да какая тебе разница?
– Так, Васька, говори давай:
ворованное? Или из дома вытащил?
Василий обиделся.
– Ты чего, меня не знаешь, что
ли? Когда это я воровал? Томка, жена моя, нашила на продажу, а не берет никто.
И депутат наш помощь привез – постельным бельем. А мне его куда девать? Хоть
продам…
Манька пристально на него
посмотрела. Она заранее знала, что Василий не врет. Точнее, ей просто очень
хотелось верить, что Василий не врет. Ведь из одного поселка.
– Ладно, завтра приноси.
Посмотрим, что у тебя там. Только если фуфло какое-нибудь китайское, даже и
брать не буду. Мне за такие дела тут голову снимут.
Василий попрощался с Манькой.
По дороге он вспоминал прозвище, которым Маньку наградили в поселке. То ли
одуванчик, то ли паровозик… Ручеек! Да, раньше ее все звали Манька-ручеек.
В поселок Манька вместе с мужем
переехала из какого-то городка под Воронежем. Они поселились в старом доме,
который после смерти бабки Матрехи стоял с забитыми окнами. Забор около него
давно повалился и открыл на обозрение сельчан заросли дурь-травы и цыганки, в
которых копошились куры, стрекотали кузнечики и временами дрыхнул Витька-алкаш.
Через полгода Манькин муж
бесследно из поселка исчез, зато у нее самой появился тугой, круглый живот.
«Че, Манька, арбуз проглотила? – спрашивали ее соседки при каждой встрече. –
Мужик-то твой совсем сбежал, что ли?»
Когда подошел срок родов, боль
внизу живота заставила Маньку звонить в «скорую». Иногда она подумывала рожать
дома – чтобы не приставали к ней со шприцами, а еще хуже – с расспросами. Но в
последний момент Манька испугалась, что погубит ребенка, который был для нее
единственным родным существом на целом свете. Стыдно было ей говорить, что
мужик ее вернулся обратно к первой жене. Мужем он назывался ровно два месяца,
пока она покупала дом с повалившимся забором, пока кормила его, не спрашивая
получку, пока не сказала, опустив глаза, что у них будет ребенок.
Она шаталась по комнате
взад-вперед, придерживая живот руками. Терла поясницу, заглядывала в баул с
вещами. Не хотелось ей в больницу, ох, как не хотелось. Боль становилась
сильнее, заставляла останавливаться, хвататься руками за подоконник, спинку
кресла, край стола. Манька начала бояться, что «скорая» так и не приедет, и
рожать ей придется на единственном диване. Она позвонила поселковому фельдшеру,
и через десять минут в доме сидели еще три бабы: фельдшерица и две Манькины
соседки. В доме стало неуютно. Но тошно Маньке было оттого, что ей жутко
хотелось в туалет. И каждый раз, когда она пыталась пробраться к ведру,
стоявшему в сенях, с ней кто-нибудь да собирался идти. Как сказать надоедливым
бабам, куда ей надо, Манька никак не могла решить. «Поссать» – слишком грубо,
«пописить» – как-то по-детски. В итоге, когда фельдшерица спросила: «Ты чего
мечешься? Куда опять-то собралась?», Манька, набравшись, храбрости ответила: «Я
пожурчать хочу». Бабы закатились со смеху, а Манька навсегда получила к своему
имени приложение «ручеек». Наконец, приехала «скорая». Через шесть с половиной
часов Манька-ручеек родила мальчишку на четыре килограмма триста граммов,
причем ни разу не порвавшись. Бабы в поселке сразу закрыли рты, почуяв наконец,
что Маньку просто так не проймешь.
На следующий день Василий снова
пришел в магазин. Манька показывала покупательнице халаты. Василий ходил мимо
прилавков, разглядывая разноцветные семейные трусы со слонами и зебрами. Когда покупательница
ушла, он вывалил перед Манькой постельное белье.
– Привет, вот. Принес.
Манька начала разглядывать
белье.
–Запакованное даже… Это не
нашей фабрики. Хорошее, бязевое. Так, а это у тебя откуда? – она показал на
розовый комплект с ангелами.
– Я ж тебе говорю, депутат
привез. Помощь.
– Эту партию наш директор
забраковал. У меня под прилавком таких десяток лежит. Не берет никто. Слушай,
здесь торговать им я не буду. Но у меня подруга с мужем по деревням ездят –
кастрюли, ведра возят. Согласились и белье постельное продавать. У тебя все или
еще есть?
– Жена шить может, если пойдет.
– Я у себя тоже под реализацию
взять могу. Так. По восемьсот продаем. Сто рублей с каждого комплекта им,
двести мне, а остальное – твое.
Василий прикинул, сколько получится.
Маловато. Но хотя бы так.
– Завтра поедут в Семеновку.
Телефон мне запиши свой.
Василий написал на бумажке
пятизначный номер.
– А сотового нет что ли?
Деревня…
Василий посмотрел на Маньку.
«Вот баба, нигде не пропадет!»
– Мань, ты только после девяти
звони. Пока своим говорить не буду. А то как в анекдоте: «Напали, деньги
отобрали. – А ты их в лицо запомнил? – А чего их запоминать? Жена и теща!» А у
меня жена и дочки…
Манька улыбнулась.
– Иди уж! Только с ангелами
этими не знаю, что делать… Хотя, может, в деревне купит кто…
Довольный Василий пошел домой.
У него была уверенность, что дело выгорит. Он думал, как бы уговорить Тамару
шить не только сумки, но и постельное белье. Жена ведь после этой истории с
теткой и депутатом даже слышать про простыни с пододеяльниками не захочет…
6.
Юбилей
В пятницу Елене Викторовне,
главному бухгалтеру районной администрации, исполнялось 50 лет. Марина
раскладывала на тарелки ветчину и сыр, секретари резали колбасу, укладывали
красную рыбу на бутерброды с маслом, протирали рюмки и бокалы. Стол решили
накрыть в конференц-зале, чтобы все уместились.
– А меня покормите? – спросил
Юрий Михайлович.
Пританцовывая, он подошел к
Марине. Она отрезала маленький кусочек ветчины и положила ему в рот.
За столом было тесно.
– Ты у нас белое вино пьешь? –
проурчал Юрий Михайлович.
Он налил Марине вина и уселся
рядом. После официальной части секретарей отправили за коньяком и водкой, а
Юрий Михайлович начал рассказывать анекдоты, поглаживая Марине коленку. После
рабочей недели вино долго не имело на нее никакого действия, и только к вечеру
Марина почувствовала легкую расслабленность. Рядом с Юрием Михайловичем ей было
хорошо, он ей нравился, и она перестала давно бороться с этим чувством. Легкий
флирт на работе поднимал ей настроение, а его подарки всегда оказывались
кстати.
Сейчас она чувствовала еще и
возбуждение, потому что с коленки Юрий Михайлович давно перешел ей под юбку и
как бы случайно задевал краешек трусов.
– Товарищ Сорокин, налейте Вы даме
водки! Чего она у вас полбокала вина уже полчаса тянет? – закричал им с другого
конца стола кадровик.
Марина запротестовала.
– Не-не, я мешать не буду!
– Да хватит тебе, – сказал ей в
самое ухо Юрий Михайлович.
Он налил ей водки и на вилке
поднес ко рту маринованный шампиньон.
– Ну, за вас, Елена Викторовна,
– скомандовал кадровик, и все разом выпили за здоровье и финансовое
благополучие главного бухгалтера.
Потом выпили еще раз, и еще.
После водки Марину затошнило,
но у нее не было сил даже выйти из-за стола. Как булка, размокшая в молоке, она
развалилась на стуле и смотрела сонными глазами на окружающих. Ей было все
равно, что все они видят, как Юрий Михайлович целует ей мочку уха и обнимает.
Так же безвольно она пошла за ним в его кабинет, где, прижав к столу, он быстро
стянул с нее трусы и расстегнул блузку.
Марина пыталась сказать: «Не
надо!», помня о том, что он был женат, но язык плохо слушался, а возбуждение
совершенно лишило ее силы воли. Она запрокинула голову назад и тут же ее снова
начало тошнить. Она подалась вперед, но голова все равно кружилась, а тошнота
только усиливалась. Ей было уже все равно, что делает Юрий Михайлович, который
до боли сжимал одной рукой ее грудь и сопел: «Ты моя сладкая!»
Как все закончилось, Марина не
помнила. Когда ей стало немного легче, Юрий Михайлович уже сажал ее в такси.
Головокружение сменилось сильной головной болью. Она ерзала в мокрых трусах на
сиденье и пыталась сдержать тошноту. Зайдя в квартиру, она быстро сняла всю
одежду и пошла в душ. Ночью ее рвало, а утром она проснулась от того, что
сильно хотелось пить. Слава богу, что не нужно было идти на работу.
Весь день она пролежала на
диване. Желудок и голова, казалось, разрывались на части. Как отнестись к тому,
что случилось, Марина пока не решила. Она боялась позвонить кому-нибудь из
коллег, потому что наверняка все уже обсудили, что она напилась и переспала с
«главным фиником». Юрий Михайлович тоже ни разу ей не позвонил, и даже не
спросил, как она себя чувствует.
Флирт был приятным дополнением
дня, а теперь ему на смену пришли стыд и унижение.
В понедельник Марина быстро
прошла в приемную. Все было как обычно, и никто, казалось, ничего не знал. Так
оно, собственно, и было. На счастье Марины, во время того, как Юрий Михайлович
увел ее из зала, поздравить бухгалтера зашли депутаты, и про них с Сорокиным
все быстро забыли. Юрий Михайлович вернулся один, а остальные видели, что
Марина уехала на такси домой.
Но все равно Марина заглядывала
в лицо каждому вошедшему, пытаясь определись, знает или нет. Все утро она ждала
Юрия Михайловича. Но он не заходил, хотя был на работе. Они столкнулись в
коридоре в обед.
– Привет, – улыбнулся он. –
Нормально доехала? Голова сильно болела?
– Все нормально, – ответила
она.
– Отлично, – ответил он. – Ну,
унесло тебя… еле до такси дотащил.
Юрий Васильевич язвительно
улыбнулся и спустился по лестнице на первый этаж. Марина посмотрела ему вслед.
Унижение медленно вползало в нее и отравляло, словно маленький червеобразный
паразит на индийском курорте.
«Хватит уже надумывать, –
уговаривала себя Марина. – Я одинокая свободная женщина. Сплю, с кем хочу. И
какая разница, что он женатик? Эта его жена пусть беспокоится». С Юрием
Михайловичем она старалась общаться как можно меньше, хотя видеть его
приходилось каждый день. По рабочим вопросам она разговаривала с ним деланным
металлическим голосом, а его это, как будто, только веселило, и мерзкое
насмешливое выражение не сползало с его лица.
Отвлечься все же получилось,
потому что работы прибавилось вдвое: к началу осени активизировать местные
жалобщики, а подготовка к отопительному сезону поставила на ноги всю
администрацию.
Только в первых числах октября
случайно выпавший из ежедневника календарик напомнил ей, что неприятная история
с Сорокиным еще не окончена. Марина рассматривала ровные ряды красных крестиков
– критические дни она всегда отмечала в календарике, и с ужасом понимала, что
сентябрь там никак отмечен не был.
7.
Будет сын
Манька-ручеек позвонила Василию
уже на следующий день.
– Ну, Васька, ты прям этот, как
его, талисман! Белье, которое принес, за день разлетелось! Даже с ангелами
расхватали все. У тебя еще есть чего-нибудь?
– Два комплекта осталось.
– Это мало. А жена не нашила
пока ничего? А то они послезавтра в Светлое поедут.
Василий замялся. Тамаре он еще
ничего не сказал.
– Нет, она на работе сейчас
допоздна задерживается. Может к следующей неделе?
– Сам шить умеешь?
– Я?! – конечно, Василий считал
шитье делом исключительно женским.
– А чего? Строчить там немного,
а оверлок у меня есть. У нас ткани сейчас остатки продают по себестоимости
почти. Вот и бизнес с тобой сделаем: я раскрою, а ты сострочишь. Я бы и сама,
только глаза уже не те. И тебе заработок, а?
Уверенный голос и деловой тон
Маньки заставили Василия задуматься.
– Ты че там, умер что ли? – услышал
он в трубке. – Шить будешь или нет?
– Мань, я шить-то не умею.
– А, беда какая! – засмеялась
Манька. – Научу. Деньги забери.
Василий попрощался и пообещал
прийти за деньгами после обеда. Шить ему не хотелось, но быстрый и легкий
заработок ненадолго вернул ему желание действовать.
Тамаре и дочерям он решил пока
ничего не говорить. Деньги положил в заначку.
– Чего это ты сегодня такой
довольный? – спросила жена, которая сама в последнее время раздражалась по
мелочам.
– Тамар, тебя не поймешь: злой
– плохо, довольный – тоже…
Тамара бросила полотенце на
стол и ушла в спальню.
«Злится на что-то», – думал
Василий.
Он лег уже за полночь: все
прикидывал, пойдет дело или нет, и сможет ли он освоить шитье. Что да как, он
хорошо представлял, потому что не раз чинил Тамарину швейную машинку. Но
все-таки на продажу…
Полная луна стояла над крышей
их дома. Окно в спальне не было занавешено до конца, и Василий разглядывал
жену, лежащую к нему спиной. Тамара практически не поправилась, только более
плавной стала линия округлившихся бедер. Василий разделся и лег рядом.
– Том, спишь? – шепотом спросил
он.
Тамара не ответила. Он
поцеловал ее в плечо, а затем потянул край сорочки вверх.
Жена повернулась к нему.
– Мне вставать рано. Отстань!
– Том, ты чего рычишь всю неделю?
– обиделся Василий. – Это не так, то не сяк.
– Беременная я, понял?
– Как это беременная? А что,
еще можем, да?
– Можем, можем… В следующий
четверг на аборт записываться пойду.
– Том, а может не надо?
– Чего не надо? Чего не надо? И
так с копейки на копейку перебиваемся. Сколько без работы сидишь? Рот еще один
не потянем.
Тамара отвернулась от него и
бесшумно заплакала. Василий лег на спину, заложил руки за голову. От утреннего
благодушия у него не осталось и следа. Радость заработка сменилось горькой
досадой на себя, жену и их неспокойную жизнь.
Тамара плакала от
безысходности. Она прекрасно понимала, что содержать третьего ребенка они не
смогут. Последняя история с постельным бельем сильно пошатнула ее уверенность в
себе. Было стыдно, что пришлось просить. Раньше она никогда не опускалась до
этого. Зарабатывала, отказывала себе в чем-то, но не просила. Незачем было
ходить к депутату, звонить тетке. Уж лучше бы, как есть. Она привыкла
обходиться без бальзамов для волос, поездок с коллегами на турбазу, без шубы и
дорогой обуви… Но аборт был не просто жестокой необходимостью. Если бы дело
касалось только ее самой, она перенесла бы любые ограничения. Но внутри нее жил
ребенок, от которого необходимо было избавиться.
Утром Василий позвонил Маньке и
договорился, что придет к ней ближе к трем.
– Пришел? – обрадовалась
Манька. – У меня заказ на следующую неделю, так что, хошь не хошь, а белье
давай.
Она провела его в подсобку, где
стояла старенькая ножная машинка.
– Такая у тебя стоит?
– Не, у нас электрическая. Тома
быстро шьет – вжик, и готово.
– Вот и ты давай, вжик, и
готово!
– Куда тут вжик? – Василий
постучал по столу большими толстыми пальцами.
– Ниче, ниче, – ухмылялась
Манька. – Я тоже думала, торговать не смогу, а сейчас вон – лучший продавец
магазина «Еланский трикотаж».
Всю неделю Манька учила Василия
строчить. Он удивлялся ее терпению и упорству, с которым она стояла над ним и
повторяла, что дело выгорит. Еще одна партия постельного белья разошлась чуть
медленнее, но все равно заначка Василия значительно пополнилась. К этим деньгам
он относился с особой заботой. Это была не просто получка, это были особые
деньги на особую цель – Василий решил уговорить жену оставить ребенка. Он знал,
что если Тамара на что-то решилась, то все, уже не отступит. За это качество он
ее уважал, хотя никогда об этом не говорил.
Кроме того, он начал разбирать
повалившийся сарай. Оказалось, что сосед Саня, с которым Василий не
разговаривал с того самого разговора, был прав. Хлама в сарае накопилось немало.
Старые учебники, тетради, сломанное радио, магнитофонные кассеты, сумки,
крышки, шубы и пальто годами пылились и набирали дождевой влаги, потому что
стены и крыши деревянного сооружения давно утратили свою защитную функцию.
Некоторые доски Василий отложил для будущего строительства, все остальное сжег
за два дня.
Он стоял на месте бывшего сарая
и тяжело дышал. Оранжевое солнце опускалось на крыши домов, и сам воздух,
казалось, был золотистым. Стайка воробьев уселась на вишню, и то и дело
перелетала с ее веток на яблоню. В дальнем конце огорода на желтых листьях
лежали три огромных пузатых огурца. Фиолетовыми каплями свисали баклажаны, цвел
базилик, помидоры красными и желтыми фонариками выглядывали из зеленой, но уже
потускневшей листвы. Василий давно так не уставал, но усталость будила в нем
жизненные силы, заставляла радоваться переменам. У них с Тамарой будет сын. Он
знал это наверняка.
8.
Товарищ секретарь!
Марина вышла из автобуса, на
ходу начала застегивать воротник пальто. Сама не понимая, от чего больше
дрожит: от холодного утреннего ветра или от страха перед встречей с Сорокиным.
Она ежилась и быстро шла к администрации.
В здании было тихо, только
где-то на втором этаже швабра уборщицы возила мутную воду по полу и позвякивала
дужка ведра.
– Марин, ты чего дома не
ночевала, что ли? – улыбнулся ей охранник, забирая назад ключи о приемной. – На
работу так рано пришла?
– Дел сегодня много.
На самом деле Марина надеялась
встретиться с Юрием Михайловичем до начала рабочего дня. Он приходил где-то без
двадцати восемь, поэтому можно было спокойно поговорить без лишних ушей. В
конце концов, ему нужно было сказать про беременность, оба взрослые люди
все-таки.
Марина ходила по приемной и
ждала, когда же он придет. И чем ближе приближалась стрелка к цифре восемь, тем
сильнее у нее колотилось внутри. Чтобы справиться с волнением, она начала
придумывать имена, которыми можно называть Юрия Михайловича. Юрик, Юрка, Егор.
Говорят, что Юрий – это то же самое, что Георгий. Гора или Жора. Прямо, как в
«Москва слезам не верит».
Наконец, Марина услышала его
голос. Она подошла к зеркалу, поправила юбку, убрала назад волосы, выдохнула…
– Ты чего себе позволяешь? –
заорал в открытую дверь приемной Юрий Михайлович. – Тебя кто просил Филимонову
звонить?
От неожиданности Марина застыла
на месте, не зная, что сказать в ответ.
– Ты вообще понимаешь, куда
лезешь? Пришла эта бабка, и хрен с ней! Ее барак давно сносить надо было, там
все квартиры выкупили, одна эта старая беда не свалит оттуда никак! Я тебе сколько
раз говорил не лезть не в свое дело? Так бы она в дом престарелых съехала и
халупу бы свою продала, а теперь ей проводку поменяют и колонку поставят. И
что? Еще десять лет ждать, пока она помирать соберется! – Юрия Михайлович
хлопнул дверью и вышел.
Марина села за стол. Слезы,
смешиваясь с тушью, стекали черными разводами по ее щекам, капали на белый
лацкан пиджака. Она поняла, о чем он говорил. Точнее, орал.
На прошлой неделе к ней в
приемную приходила очередная бабушка. Маленькая, в розовом платочке, из-под
которого торчали белые волосы. Вытянувшаяся коричневая кофта с вязаными цветами
прикрывала темно-красное платье. Бабушка все время извинялась: «Вы уж простите,
товарищ секретарь, я много времени не займу…»
Десять лет назад Зинаида
Петровна поселилась в этом бараке вместе с сыном, который, вернувшись с
московских заработков, запил. Через полгода, отравившись водкой, он «пожелтел».
Тогда от токсического гепатита в Еланске умерло пять человек, а несколько
десятков остались инвалидами. Через три месяца Зинаида Петровна похоронила сына
и осталась совсем одна в разрушающемся бараке без газового отопления и
канализации. Зимой лопнула водопроводная труба, и сотрудники водоканала
перекрыли ей воду. Месяц назад начала искрить проводка.
– Мне бы только проводку
поменять, – говорила бабушка. – В кухне-то свет горит, а в зальчике света нету.
У меня ж комнатки-то маленькие. Помогите, товарищ секретарь! Вы вот сами
приехали бы ко мне и посмотрели. Я одна живу.
– Приехать – не приеду. А все,
что возможно, постараюсь сделать. Телефона у вас нет?
– Какой там! – улыбнулась
бабушка.
– А у соседей, родственников?..
– В соседнем доме есть, но они
со мной не разговаривают.
К удивлению Марины, в помощи
маленькой пожилой женщине было отказано. Бабушка приходила еще раз и плакала,
рассказывая о сыне. Тогда Марина сама позвонила одному из депутатов и попросила
помочь. Филимонова она знала давно, и он был один из немногих, кто не
заглядывал в рот начальству. Уже три года Иван Анатольевич был на пенсии,
поэтому потерять рабочее место не боялся, да и небольшую лодочную станцию у
него тоже отобрать было невозможно, потому что владел он ею пополам с зампредом
областного правительства.
Филимонов согласился помочь, и
в тот же день в зальчике Зинаиды Петровны загорелся свет. Но только не знали ни
Марина, ни Филимонов, что на месте этого барака давно было решено построить
автомойку и заправочную станцию, вот только бабка никак не выживалась от туда.
«Ах, вы ж уроды!» – подумала
Марина. Слезы сменило злорадство: хотя бы чуть-чуть ей удалось помешать этому
мерзкому делу. В обед она вызвала такси и поехала домой. Достала из
холодильника банку сгущенки, шпроты, апельсины, коробку перепелиных яиц
(куриных не оказалось), сложила в пакет, туда же бросила нераспакованную пачку
мыла, порошок. Марина осматривала квартиру в поисках того, что могло бы
пригодиться Зинаиде Петровне. «А, белье!» – она вспомнила про комплект с
ангелами, щедро подаренный ей депутатом Павловым. Марина вытащила его из шкафа
и, сунув под мышку, выбежала из подъезда.
Такси ждало ее у входа. Она
назвала адрес. Барак гордо стоял среди заросшего травой пустыря и выпячивал
всем на обозрение пустые оконные глазницы и отвалившуюся штукатурку. Серое
крыльцо, покосившееся и жалкое, заскрипело пересохшим деревом. Марина вошла в
темный коридор, пытаясь определить, где же живет Зинаида Петровна.
– Кто там? – услышала она тихий
голос и пошла на полоску света, выскользнувшую из приоткрытой двери.
– Господи, как же вы здесь
живете? – с порога спросила она.
– Так и живу… Приехали
все-таки, товарищ секретарь?
– Я на минуту. Вот, возьмите,
это вам.
Марина поставила на пол пакет и
сверху положила комплект постельного белья.
– Ангелочки! – умилилась
бабушка. – Спасибо!
– Это помощь Вам. Чуть позже
еще привезу.
Бабушка виновато улыбнулась и
скомканным платочком вытерла правый глаз.
– Дай вам Бог здоровья, что
старуху не забываете…
Марина попрощалась и села в
такси.
Утренний страх сменился
уверенностью. Ни о каком разговоре по душам речи и быть не могло. Марина,
наконец, решилась на аборт.
9.
Ребятёнок
…Тамара остановилась на
крыльце, чтобы сдержать подступившую к горлу тошноту. Надо скорее идти на
аборт. Первая и вторая беременность проходили практически без токсикоза, только
с Аней ее иногда подташнивало по утрам, а Танюшка вообще сидела тихо и спокойно
– вероятно, боялась, как бы Тамара не решилась-таки беременность прервать.
А тут и тошнота, и слабость.
Наверное, сказывался возраст, а может болячки всякие. Интересно, а кто там –
девочка или мальчик? Тамара старалась не думать о ребенке. Ее беременность была
большой проблемой, требующей срочного решения.
На секунду у нее потемнело в
глазах, Тамара ухватилась за перила, чтобы не упасть. Все вокруг стало
черно-белым, а потом краски постепенно вернулись. Застучало в ушах. И
неожиданно сквозь шелестящий ухающий шум она расслышала еще что-то. Сначала ей
показалось, что она слышит биение чьего-то сердца. Прислушавшись, Тамара
поняла, что это за стук. Стучала ее швейная машинка.
Она поднялась на веранду,
открыла дверь и с нехорошим предчувствием вошла в дом. За ее швейной машинкой
сидел Василий и строчил розовую ткань с теми самыми ангелами. Занятие это
давалось ему с большим трудом: едва умещаясь на ее стуле, вжавшись животом в
край стола, он придерживал ткань, то и дело наклоняясь к иголке. Тамара в
изумлении застыла в дверях. От напряжения Василий даже не заметил ее, и
продолжал скрюченными пальцами прижимать ткань к столу.
– Ты зачем… это… шьешь? –
выдавила Тамара.
Василий вздрогнул.
– А, пришла… Да, Том, я тут
подумал. Раз ребятенок будет, надо деньжат собирать. Мы с Манькой делом
занялись. Манька-ручеек, в поселке одном жили…
Тамара нахмурилась.
– Да не, ты ниче такого не
подумай. Мы белье постельное шьем, а у нее подруга с мужем продают по деревням.
Она раскроила, а я строчу вот. Приноровился почти. Ты смотри, я сегодня две
тыщи заработал. А? – он достал из кармана трико две смятые тысячерублевые
бумажки.
– А еще в заначке у меня. Вот.
– Василий достал жестяной коробок, в котором аккуратно были сложены деньги. –
На первое время хватит. Питаться тебе надо хорошо, витамины, мясо есть… И,
слышь, я шпон и доски для сарая заказал. Думаю, не сарай делать, а кухню
летнюю. Ты чего думаешь? И ребятенку будет где играть, а то на огороде и ткнуться
некуда – то помидоры, то капуста…
Тамара посмотрела на Василия,
деньги, машинку и зарыдала.
– Том, Том! – растерялся
Василий. – Ты на операцию не ходи. А вдруг сын будет? А денег мы соберем, я вот
приноровлюсь только… Пальцы-то не слушаются… А мы еще не старые совсем… И
ребятенок будет маленький… Вырастим, поднимем… А чего? Аброськин вон в
пятьдесят родил, а мне до пятидесяти еще ого–го… Том, ну че ты ревешь-то? Ты че
сходила уже, что ли?
Тамара всхлипывала и качала
головой. Сказать ничего она не могла, только вздрагивала, хватала ртом воздух.
Слезы находили снова и снова. Она оплакивала все дни, которые запрещала себе
думать о ребенке, уговаривала, что аборт надо сделать скорее; постоянное
безденежье, тоску и бабью зависть к обеспеченным подругам. Со слезами уходили
обида и усталость. Она успокаивалась. Слезы сменила полная апатия.
Василий повел ее в кухню и
умыл, как ребенка. Тамара медленно прошла в зал, не переодевшись, легла на
диван.
– Том, ты поспи пока. А я ужин
сварганю. Тебе ж надо сейчас отдыхать. А про деньги не думай, заработаю. Я там
яблок кило купил. Хочешь? А, ну потом.
Василий укрыл жену одеялом и
пошел в кухню.
Через час с тренировки
вернулась Аня.
– Чего дверью хлопаешь, мать
спит, – прошипел Василий из кухни.
– Не хлопаю я. Привет. – Аня заглянула
ему через плечо в кастрюлю. – Готовишь, что ли?
– А че, не видно?
– А мама почему так рано
улеглась? Заболела?
– Чего? Чего? Чевочка с
молочком. Пристала! Ребятенок у нас будет скоро, поняла? Так что к матери не
приставай теперь. И по дому давайте сами – а то выросли лошади, а мать на вас и
стирает, и моет. Ей отдыхать надо.
Аня обиженно посмотрела на отца
и пошла в их с Танюшкой спальню, на ощупь пробираясь к темному залу. Она
пыталась осознать новость: впервые ей было стыдно за маму – беременными она
видела молодых женщин, а мама уже с морщинками и веснушками на спине. Будет
ходить с большим животом и сидеть в очереди с девчонками, а потом кормить
грудью ребенка. Она видела в этой беременности что-то неприличное, что будет
обращать на себя внимание соседей. Тем более что им с Танюшкой постоянно
отказывают в новой одежде. А теперь придется делиться еще с братом или сестрой.
По ее мнению, родители должны были ходить на рынок, в школу на собрания,
возиться на огороде, но никак не ухаживать за маленьким ребенком. Если бы это
был их внук, то да. Так делают все.
Совершенно противоположное
мнение было у Танюшки. Она скакала вокруг матери, расспрашивая, можно ли будет
самой качать братишку (полная уверенность Василия, что жена родит сына,
передалась всей семье), брать его на речку, кормить. Аня же испытывала к
родителям раздражение вперемешку с брезгливостью. Тамара чувствовала это и
пыталась разными способами угодить дочери: ласково с ней разговаривала,
старалась не ругать, купила ей дорогие колготки. Но это еще больше злило Аню,
которая уважала мать за ее выносливость и стойкость. А теперь Тамара напоминала
ей побирушку, которая заглядывает в глаза прохожим.
Впрочем, и сама Тамара, немного
успокоившись и свыкшись с мыслью, что снова станет матерью, прекратила все
попытки выманить у дочери одобрение. «Ревнует, – решила Тамара. – Ничего,
пройдет. Танюшку она тоже не хотела, а потом нянчилась с ней, не отберешь…»
10.
Жеваный крот
Почти месяц Марина не решалась идти
в женскую консультацию. Она читала все, что попадалось на тему абортов,
задавала вопросы на всевозможных форумах и онлайн консультациях. В итоге на ее
странице в социальной сети развернулась настоящая борьба тех, кто уговаривал ее
оставить ребенка, пугая Страшным судом и бесплодием, с теми, кто вопил, что
аборт надо делать быстрее, чтобы потом не мучиться с нелюбимым ребенком.
«…во
время аборта ребенок испытывает жуткую боль…»
«…глупая
мать даже не понимает, что у нее внутри ребенок, а не эмбрион…»
«…тело твое, как считаешь нужным, так им и
распоряжайся…»
«…Марина,
Вы понимаете, что хотите убить ребенка?..»
«…Перед
смертью ребенок открывает рот в безмолвном крике…»
«…Спасай взятых
на смерть, и неужели откажешься от обреченных
на убиение?..»
«В
большинстве своём женщины после аборта становятся апатичными, боязливыми,
напряжёнными, впечатлительными и усталыми. Часто впадают в депрессию…»
«…Зачем тебе эта обуза? У меня соседи наплодили
нищеты, теперь по детским домам распихивают…»
«…моя мать хотела сделать аборт. Было это после войны,
она купила утку, чтобы отдать ее врачу, и повесила на ночь в сумке за окно, на
мороз. Утром утку украли, и ей нечем было заплатить врачу. Поэтому я жив и
никогда не ем уток…»
«…хватит нагнетать страстей… нет там еще ребенка,
зародыш только… поэтому аборт до 12 недель делают…»
«… муж сказал: или аборт, или развод… А я ответила:
ну и вали, козел вонючий!..»
«…Марина, первый аборт опасен бесплодием. Вы
уверены, что хотите пойти на такой риск?»
«…жизнь человека начинается с момента зачатия…»
«…Я родила ребенка от мужчины, которого знала всего
один день… какая разница, кто биологический отец. Мы обе счастливы)»
«Душевные и психические
расстройства у женщин после аборта особенно возросли в наше время…»
Марина
удалила свой аккаунт, позвонила знакомой медсестре и записалась на прием к
гинекологу.
На следующий день она медленно
шла в женскую консультацию по припорошенному снегом асфальту. То здесь, то там
ей встречались темные островки льда, раскатанные еланской ребятней, по которым
то и дело с разбега катились мальчишки и девчонки с портфелями. Первая смена
разбегалась по домам.
Марина открыла входную дверь и
прошла к гардеробу, на ходу отогревая замерзшие руки – разволновавшись, она
забыла дома перчатки, а теперь еще вспоминала, есть ли у нее с собой бахилы.
Перед кабинетом врача, как
обычно, была очередь. Марина набрала номер Оксаны, своей участковой медсестры и
бывшей одноклассницы, и через несколько минут ее пригласили на прием.
– Че, воспаление? – тихо
спрашивала ее Оксанка, заполнявшая тем временем чью-то карту.
– Нет, на аборт.
– Сколько недель?
– Тринадцать вроде.
– Ты чего ж дотянула? Аборт
только до двенадцати недель делают. Подожди, что там еще УЗИ покажет.
– Здравствуйте, – в кабинет зашел
врач, и сев за стол, повернулся к Марине. – Слушаю вас.
– Здравствуйте, я на аборт.
– Так, подождите. Карточка где?
Медсестра подала ему тонкую
карточку Марины.
– Беременность по вашим
подсчетам сколько недель?
– Одиннадцать. – Марина
посмотрела на медсестру, которая, покачав головой, молча продолжила заполнять
карты.
– А почему на аборт? Срок у вас
уже приличный.
– Это мое дело.
– Ясно. Кстати, я даже ваш тест
на беременность не видел.
– У меня с собой.
– Где?
– В телефоне.
– Это как? – не понял врач.
– Я сфотографировала. – Марина
достала телефон и показала врачу фотографию, которую сделала для того, чтобы
сравнить с примерами положительного теста в интернете. Все-таки она надеялась,
что «пронесет».
– Ух, я уж думал в телефонах
новая функция появилась… Вот что, барышня, проходите в смотровой. На УЗИ пиши
ей направление, и анализы пусть сдает.
После осмотра Марина уселась на
кушетку и стала смотреть, как врач усердно что-то вписывает ей в карточку.
– После УЗИ придете ко мне.
Марина вышла из кабинета и
спустилась на первый этаж. Она снова боялась. Неужели уже ничего нельзя
сделать? Она заранее знала, что УЗИ покажет реальный срок, потому что могла
точно назвать дату зачатия.
«Беременность, тринадцать
недель», – было отмечено в результатах обследования.
Она снова вернулась в кабинет
врача.
– Ну, и какой вам аборт? –
нахмурился гинеколог. – Прерывание беременности мы делаем только до двенадцати
недель.
– Но мне очень надо… – Марина
заплакала.
– Вы раньше где были? Если
сомневались, пришли бы к нашему психологу. А сейчас что я могу сделать?
Сохраняйте беременность, рожайте здорового ребенка. До свидания!
Марина вышла из кабинета, за
ней выскользнула Оксана.
– Ну че, совсем никак? –
успокаивала она Марину. – Может, родишь все-таки?
Марина только качала головой.
– Но хоть что-нибудь сделать
можно? Слушай, – она зашептала. – Я заплачу. Договорись с врачом.
– Да ты че… нет… ладно, жди
здесь. Я попробую.
Оксана зашла в какой-то кабинет
и минут двадцать оттуда не выходила. Затем взяла Марину под локоть и отвела в
туалет.
– Так, слушай. Завтра принесешь
двадцать тысяч. Подойдешь после пяти, мне позвонишь. С работы дня на два
отпросись. Поняла?
–Ладно.
Она почти вытолкнула Марину за
двери и юркнула в свой кабинет.
Марина побрела на остановку,
думая, где бы ей взять деньги. Как раз столько у нее было накоплено на поездку
в Турцию, но отдавать их за операцию было жалко. Она так надеялась на следующий
год уехать в отпуск заграницу… Но, судя по обстоятельствам, поездка
откладывалась на неопределенный срок. На стоянке она уселась в полупустой
автобус, размышляя, что же ей делать.
Вслед за ней на заднюю площадку
зашел парень в клетчатой рубахе и рваных джинсах. С довольным видом он
плюхнулся на сиденье. Не замечая никого вокруг, парень громко разговаривал по
телефону:
–…Сам офигел! Вот, жеваный
крот! Покурить три раза сходил… Я папой буду, прикинь, чувак! Слышь, у тебя,
пердак что ли бомбанул совсем? Такие вопросы задаешь! Я не рад? Да я офигенски
рад!
Парень орал на весь автобус,
потом положил телефон в карман и откинулся на сиденье. Марина повернулась к
стеклу и стала рассматривать дома, деревья, проезжающие машины, полные мусорные
контейнеры. Рядом с этим худым, всклокоченным и безумно счастливым человеком ей
вдруг захотелось умереть, чтобы раз и навсегда избавиться от проблем,
сплетников, абортов и врачей…
Уже в квартире она, забравшись
с ногами на диван, продолжила взвешивать и прикидывать, находить варианты и
отказываться от них. Делать было нечего. Марина подошла к шкафу и сунула руку в
стопку постельного белья. Но денег там не было. Мамина привычка настолько
въелась в ее сознание, что деньги она находила не глядя – просто просунув
ладонь между нужными пододеяльниками и простынями. Но денег не было. Она
вытряхнула все белье с полки и начала его перебирать. Денег не было. Обокрасть
ее не могли, потому что в квартиру за последнее время никто не входил.
«Бабка!» – Марина поняла, куда
девались турецкие двадцать тысяч рублей: за день до своей благотворительной
поездки она пересчитывала их и добавляла тысячу, которую сэкономила в этом
месяце, и, судя по всему, сунула в тот злополучный комплект с ангелами…
«Жеваный крот!» – стукнула она
кулаком по полу и захохотала.
На следующий день она написала
Оксане смс-ку всего с одним предложением: «Извини, я не приду!»
11.
Ангелочки
За время беременности Марина
скупила все журналы и книги о внутриутробном развитии ребенка и родах,
продающиеся в Еланске.
Как надо дышать, как тужиться,
как подкладывать под поясницу кулаки, чтобы было не так больно, она знала почти
наизусть по пунктам. Но как только интервал между схватками уменьшился до пяти
минут, все прочитанное и услышанное она тут же забыла. Сначала кричать ей было
стыдно, она стонала, сжимала кулаки, плакала. Из родильной все куда-то ушли.
Боль находила волнами, уже не отпуская ни на секунду. И с каждой потугой Марина
выпускала ее из себя. Она посмотрела вокруг: врачей и акушерок не было.
Испугалась, что к ней так никто и не подойдет, и что было силы заорала:
«Кто-нибудь! У меня ребенок
лезет!»
Тут же откуда-то прибежали две
акушерки и врач. Сколько прошло времени, Марина не знала. Она поднимала голову,
пытаясь увидеть ребенка. Но его закрывала спина акушерки, которая что-то с ним
делала на столе. На секунду ей удалось увидеть красноватое тельце с длинной
кишкой, тянущейся из живота. Марина никогда не видела новорожденных, тем более
с необрезанной пуповиной. Наконец, к ней поднесли младенца. На руке акушерки
умещалось маленькое тельце, завернутое с головой в пеленку. Марина разглядела
только красноватое личико с опухшими глазами-щелочками.
– Так, мамочка, у вас мальчик.
Вес – два восемьсот, рост – пятьдесят один сантиметр. Нравится?
– Ага.
Ребенка унесли. Раньше Марина
была уверена, что все новорожденные очень красивые, как ангелочки. Так, по
крайней мере, было в фильмах. А ей показали какого-то сморщенного человечка,
похожего больше на инопланетянина…
На каталке ее повезли по
коридору, в лифте подняли на второй этаж.
– Шесть часов не вставать! –
сказала ей акушерка.
Марина кивнула и почти сразу же
уснула.
…Родов Тамара не боялась. В
третий раз быстро будет. Она ехала в машине «скорой помощи» и подсчитывала
детское приданое. Конверт, пеленки, распашонки и шапочки она сшила еще два
месяца назад. Одеяло купил Василий, кроватку привез брат. Коляску обещала
отдать Надюшка. Тамара хотела навязать пинеток, но не успела. Жалко, от Танюшки
никаких вещей не осталось: ползуночки тетка Илона импортные присылала, шапочки
кружевные были, целый мешок. И костюмчики вязаные, один с корабликом, а другой
с помпончиками желтыми. Она в нем на цыпленка еще была похожа. Все раздали.
Тамара и подумать не могла даже, что почти в сорок лет решится рожать. Если бы
не Вася, то… А все-таки он молодец! Это надо же, чтобы мужик постельное белье
шил! Зато деньги зарабатывает. Тамара сморщилась от боли, а потом улыбнулась.
Уже скоро.
Схватки становились чаще, и
Тамара радовалась, что, наконец, увидит ребеночка. Должен быть мальчик, потому
что ей так хочется обрадовать Васеньку. Он же так старается. После родов Тамара
сама снова сможет шить, помогать по дому девчонкам. Как их Василий
выдрессировал! Никогда даже крошек на столе не оставят. Тамара не любила
болеть, не могла находиться без дела. Последнюю неделю она все время лежала, у
нее кружилась голова. Как будто ее телу стало тяжело носить ребенка, уже нечего
было ему отдать.
Наконец, она услышала
слабенький хриплый писк.
– Мальчик! – сказала акушерка.
Тамара лежала на кушетке и
смотрела в потолок, слезы стекали по лицу ей за уши, от чего было щекотно.
Мальчик. Как хорошо, что родился мальчик! Теперь все будет по-другому. Теперь
они будут многодетной семьей, нужно сказать Василию, чтобы оформил пособие и
выплату на третьего ребенка. А еще субсидию.
…В Еланске наступал вечер.
Желтыми глазами загорались окна, машины отъезжали от супермаркета и увозили в
своих багажниках пузатые пакеты. Люди торопились домой, обсуждали управляющие
компании и строительство нового моста, включали телевизоры и ставили на плиты
чайники. Рядом со зданием администрации топтался человек в черной куртке и грязных
темных джинсах, заглядывал в лица прохожих, словно ожидая кого-то, и почти
непрерывно бормотал: «Мне бы только газ оплатить… Да-да, а то соседи, у-у!»
Затем замолкал, долго смотрел вдаль, начинал грозить кому-то кулаком, а потом
улыбался и снова начинал бормотать: «Листик бесплатно дала. Рубль не взяла
даже!»
Мимо него прошла женщина,
оглянулась и недовольно шмыгнула носом. Он заметил это, насупился, но потом
вдруг лицо его приняло страдальческий вид, и он тихо выдохнул ей вслед: «Ангела
вам!»