Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2015
Дмитрий Калмыков родился
в 1986 году в Элисте. С 2004 по 2010 год учился на заочном отделении
Литературного института (проза, семинар Орлова В.В.). Публикации в журналах
«Дружба народов», «Знамя», «Юность», «Империя духа», «Гвидеон»,
альманахах «Тверской бульвар, 25», «Литеры», «Белкин», «Кольцо А», сборнике «Согласование времен 2011». Лауреат Волошинской премии (2012). Участник совещания молодых
писателей Союза писателей Москвы (2011, 2014). Автор романа «Записки уездного
учителя П.Г. Карудо» ( лонг-лист «Русской премии-2013», издан в
Степан появился в деревне неожиданно. Как ни странно, его появление не вызвало ни у кого удивления. Просто однажды днем по главной улице прошелся незнакомый человек с рюкзаком за плечами, открыл калитку одного из участков, отпер ключом замок на двери давно пустовавшего дома и поселился в нем. Несмотря на то, что в деревне у него не было ни родственников, ни знакомых, вопросов Степану никто не задавал. Может, дело в том, что дом, в который он въехал, стоял бесхозным так давно, что мало кто помнил, кому он вообще принадлежал. А главное, Степан как-то стразу влился в общий пейзаж. Выглядел таким же жителем российской глухомани, как и все остальные. Спустя неделю его уже все знали, при этом ничего не зная о нем. Никто и не стремился узнать. Чего там? Мужик как мужик. Пожилой, но не старый, полноватый, но не рыхлый, борода с проседью, большая белая лысина ото лба к затылку. Не такое уж диво, чтобы что-то вынюхивать. Со всеми Степан был дружелюбен, но откровенничать не спешил, даже когда выпивал. Деревенская среда невероятно быстро приняла чужака, скоро на Степана смотрели так, будто он от рождения жил в том доме, на той улице, то есть вообще никак не смотрели.
Сам Степан воспринимал это как должное. Всюду, где бы он ни оказался, ему сразу находилось место, будто мир специально держал для него небольшой пустующий отсек, который только и ждал, чтобы его заполнили. И в этот раз он просто сел на электричку во Владимире, ехал час, потом, повинуясь ногам, сошел на станции, даже не расслышав ее названия. Не тратя много времени на обозрение перрона, отправился в бывший сельсовет, ныне администрацию, безошибочно отыскал ее на улице Ленина, поговорил о чем-то с главой и вышел из обветшалого здания с ключом в кармане. И так случалось всегда. Сколько бы Степан ни колесил по равнинам и взгорьям большой до умопомрачения страны, он никогда не выглядел бродягой или, как говорили в дни его юности, – бичом. Куда бы он ни приехал, его как будто ждали. Дело в том, что он давно постиг один очень важный секрет: принимают или отвергают вовсе не люди, принимает – земля.
Еще в детстве эту истину открыла ему бабушка. Как и многих детей, Степана на лето отвозили в деревню. Вместе со Степаном к бабушке приезжали большие сумки с продуктами. Бабушка недоверчиво осматривала городские свертки и упаковки, спрашивала:
– Чего навезли-то? Я и не знаю, что с этим делать.
– Что делать? – переспрашивал отец, раздраженный и усталый от долгой дороги. – Есть!
Эти вопросы он считал обычными неблагодарными капризами тещи.
– Ничего, земля прокормит, – отвечала бабушка и с хитрецой поглядывала на Степана.
Он не понимал, что это значит? Зачем – земля, когда весь стол деревенской кухни завален пакетами с крупой, коробками серых макарон, банками консервов и прочим?
Отец выходил во двор, покурить, а бабушка принималась распихивать в буфет привезенные продукты. Брала в руку пакет гречки и бормотала, запихивая подальше, вглубь ящика:
– Мертвая крупа, мертвая…
И так с каждым предметом.
Степан знал, что практически все из того, что они привезли, бабушка обменяет у соседей на «промтовары», консервами и подсолнечным маслом заплатит за отремонтированный забор, и все в таком духе. Родителям он этого не рассказывал, понимал, что они расстроятся и будут ругаться на бабушку. Сам для себя Степан объяснял это обычной деревенской дикостью и недоверием к плодам цивилизации, хотя знал, что в молодости бабушка сама жила в городе и даже работала учителем истории. Однако еще до его рождения и даже до маминой свадьбы бабушка подалась «на землю» и безвылазно осела в глуби псковской области, работала в колхозе, сначала как образованная – счетоводом, потом попросилась «в поле». Хоть подобные поступки и объяснялись «солидарностью трудовому классу», но все-таки бабушку и соседи, и все остальные колхозники считали немного ку-ку.
Впрочем, сам Степан не слишком заморачивался размышлениями о мотивации бабушкиных поступков. Ему даже нравилось, что она немного странная. И уж конечно ему нравилось есть огурцы с грядки, выискивать их в плотно сплетенных зарослях, между шершавых широких листьев, аккуратно откручивать хвостик, чтобы не повредить растение и самому не исколоться короткими черными иголками, торчащими из плотных пупырей молодого огурчика. Куда там вялому магазинному огурцу с болезненной желтизной по бокам и прозрачной хлябью в сердцевине! Да и не одними огурцами сыт был городской мальчуган. У бабушки и скотина имелась, а главное – росло всё. На жидких суглинках – да что там, почти болотах! – псковской земли она умудрялась вырастить даже перцы. И никаких там особенных парников. Откуда? Давалось это садово-огородное изобилие непросто. Выйдя на пенсию, бабушка вкалывала даже больше, чем в колхозе, с рассвета и до звезд. Труды ее всегда вознаграждались. У бабушки не бывало ни неурожайных годов, ни нашествий колорада или долгоносика, мучнистая роса, казалось, нарочно огибает бабушкин участок, опасаясь даже слегка коснуться листа смородины. Конечно, это замечали соседи, завидовали, но не пытались подгадить, если не считать мальчишек, воровавших сливы и яблоки. К бабушке даже приходил советоваться агроном из колхоза, но после беседы уходил расстроенный и озадаченный. Словом, никто не ведал ее секрета. Кроме Степана. Случилось это в последнее его лето в деревне. Ему было десять. А бабушке… Он никогда не спрашивал, а выглядела она всегда одинаково, как перезимовавшая и слегка повядшая картофелина. Что-то разбудило Степана раньше обычного. Он прошелся по тихому дому, выглянул в сени, везде тишь и пустота. До слуха только донеслось, как в сарае перетопнула по сухому навозу коза и коротко хлопнула крыльями курица. Степан вышел во двор. Солнце еще не успело переплавиться из красного рассветного в желтый. Сквозь утреннюю дымку сквозил морковно-оранжевый свет. Он обошел дом, пролез через колючие и влажные от росы кусты крыжовника, с этой стороны кустарник заменял секцию забора, и можно было попасть в огород в обход калитки. Там он сразу увидел бабушку. Она ничком лежала на земле, руки широко раскинуты, как будто обнимают рыхлую серо-черную грядку. Был конец августа, и вчера они вместе вскопали две грядки под озимый чеснок. На одной из этих грядок и лежала бабушка. Сначала Степан испугался, хотел звать на помощь, но в утренней тиши расслышал бабушкин шепот. Он стоял, не зная, что делать, почему-то он опасался подойти к ней. Лицо ее было отвернуто от Степана, но вдруг она позвала:
– Подойди, Стёпа.
Степан подошел, присел рядом.
– Бабуль, что с тобой? – спросил он.
– Ложись-ка рядом.
Степану не хотелось, но он подчинился, лег так же, как бабушка, раскинув руки и щекой прижавшись к земле.
– Слышишь? – спросила бабушка.
Сначала Степан ничего не слышал, ему было не по себе, даже немного страшно, но вдруг земля… нет, она не говорила. Она пела! Откуда-то из глубины до слуха Степана поднялись мелодия и голос. Слов разобрать он не мог, слишком тихий и заунывный мотив. От усилия он зажмурился, но разобрать так ничего и не смог. Только заметил, что песня время от времени прерывается. В одну из таких пауз он открыл глаза и увидел, что бабушка отвечает земле. Они лежали лицом к лицу, но и ее слов Степан разобрать не мог, до него доносились только влажные цокающие звуки, когда её язык касался нёба. Но стоило сомкнуться бабушкиным губам, как песня возобновлялась. Степан уже не пытался разобрать слов, он просто наблюдал за тем, как бабушка разговаривает с землей.
Кончилось все довольно быстро и даже обыденно. Бабушка слегка улыбнулась, как в конце приятного разговора, и поднялась на ноги. Степан тоже. Бабушка оглядела мальчика и стала отряхивать от налипших комьев земли. Как ни странно, на ней не было ни крупинки почвы, поднялась она совершенно чистой.
– Что это? – спросил Степан, выглядел он ошарашенным.
– С землей говорить нужно, – ответила бабушка. – Не все умеют. Вот ты услышал, а другой – нет. Говори, Стёпа. А еще лучше – слушай! Тогда земля тебе помогать станет. Только это секрет большой. Просто так не трепись, а то осерчает. Втянет, разжует и выплюнет. Понял, что ли?
Степан кивнул.
Зимой бабушка умерла. Эта новость дошла до них спустя неделю после похорон, кому-то из соседей понадобилось на почту, только тогда и позвонили.
С тех пор прошло больше сорока лет, и все это время Степан оставался верен полученному от бабушки завету. Сначала он решил, что должен так же, как и бабушка, посвятить себя жизни в деревне. Каждый год упрашивал родителей съездить на лето в бабушкин дом, но все тщетно. Родителям не хотелось тратить недолгий летний отпуск в деревенской глуши. Тащится из Рузы в такую даль, чтобы что? Весной они туда выезжать не могли, так что никаких посадок не делали, дом стоял заброшенный, только на то, чтобы привести его в жилой вид, ушла бы половина отпускных дней. К тому же отцу от предприятия выделили участок – шесть соток в Волоколамском районе. Степан попытался было там устроить огород. Неумело копал грядки, пачкался, злился, что не получается, упрашивал родителей купить ему семян.
– Ну и воспитала тебя маркиза де Сад-огород! – удивлялся папа, он искренне полагал, что бабушка истязала Степана огородными работами, не понимал, как это может приносить удовольствие.
Кончилось тем, что Степану просто запретили копаться в земле. Ему нужно было подтянуть успеваемость, подналечь на алгебру и физику, а садовые развлечения отнимали все свободное время. Родители хотели, чтобы сын вырос технарем, инженером, еще лучше – врачом, но никак не сидельцем на грядках. В качестве компенсации детским капризам отец разрешил посадить на участке три яблони, несколько кустов смородины и черноплодной рябины, сделать одну грядку клубники, на этом – всё. Позже Степан понял, что и это было не для него. Вести хоть минимальное хозяйство требовал устав их СНТ, в то время садовых товарищей еще обязывали сеять и растить.
Однако к собственному счастью он скоро понял, что служение земле вовсе не заключается в посадках растений. Так делала его бабушка, но это не значило, что и он должен. Рано утром или, наоборот, на закате, он убегал в поле, падал в траву, обнимал землю и рассказывал ей о своих бедах и переживаниях, но когда почувствовал, что земля начала отвечать ему, решил не грузить ее своими проблемами, а просто рассказывал что-нибудь или пел песни из мультфильмов и фильмов. Ему казалось, что когда он поет их земле, то смысл у них полностью меняется. В песнях уже не было «крылатых качелей» или «секунд», о которых нельзя думать свысока, в мелодию и тексты он вкладывал чувства, как будто бы давал обет преданного служения. А какими именно словами это сказано – не так уж важно.
Стоило применить этот метод, и земля ответила Степану. Это не было как в тот раз, с бабушкой, никаких грустных песен из глубин не поднималось. Степан услышал только утробный рык, глубокий, но не угрожающий, даже наоборот, звук этот притягивал, гипнотизировал басовой тональностью, заставлял крепче прижаться к неровной и еще холодной земле. Степан потерял счет времени и вернулся домой уже в сумерках. Мама возмущенно всплеснула руками, а папа мрачно потянул ремень из петель брюк.
Неловко переминаясь уязвленным местом по табуретке, Степан ковырял остывшие макароны и думал. Он понял две очень важные вещи: первая – он должен сделать своё служение как можно менее заметным, ибо никто не поймет, и, скорее всего, выпорют еще раз, вторая – его связь с землёй гораздо шире пределов огорода, и теперь земля будет помогать ему, где бы он ни находился.
Так оно и выходило. Даже с пресловутой алгеброй и физикой. Степан не стал лучше разбираться в предметах, просто обстоятельства складывались для него наилучшим образом. Перед городской или итоговой контрольной работой он вставал пораньше:
– Перед уроком еще раз тему повторю, – объяснял он родителям свое рвение. Отец довольно кивал и гладил его по голове, всячески одобряя то, что сын так серьезно взялся за ум. Степан тоже оставался доволен – родители сами строили вокруг его тайны высокий забор из собственных представлений, лучшего прикрытия и придумать нельзя.
Вместо школы он шел в парк, выбирал место поглуше и ложился на землю. Неважно, какое было время года, – поднимался он чистым и уверенным в себе, как и бабушка, он теперь не пачкался о землю.
На контрольной его ни с того ни с сего пересаживали к отличнику, или учитель, прохаживаясь между рядами парт, вдруг останавливался рядом со Степаном, заглядывал в его работу:
– Повнимательней, Степа, – говорил он и тыкал пальцем в то вычисление, куда закралась ошибка.
На вступительные экзамены в МИРЭА Степан принес горстку земли, завернутую в бумагу. Во время письменного экзамена он удачно списал, а на устном ему достался настолько простой билет, что даже не понятно, как он попал в программу вуза.
Прочитав свое имя в приказе на зачисление, он отнес горстку земли на то место, где взял, лег рядом и подробно рассказал о своей удаче и долго, благоговейно слушал ответный гул земли.
За время обучения в институте Степан женился, у них родилась дочь. После окончания он устроился на предприятие, должность не бог весть, но с перспективой, хорошая «семейная» комната в общежитии, очередь на жилье, в целом – неплохо. И все это время он не прекращал своего служения. Правда, ему стало казаться, что в подземном голосе слышится какая-то незавершенность, недосказанность. Как-то раз он зашел в гости к однокурснику. Тот ухаживал за дедом, парализованным после инсульта. Старик с трудом мог подниматься с кровати, и язык отнялся почти полностью. Пытаясь сказать что-то, он мучительно долго тянул согласную, пока за ней не прорывалась гласная и так далее. Степан забеспокоился, он узнал эту интонацию. Конечно, в рыке земли не было того мучительного надрыва, как у больного старика, но все же Степан понял, что слышит он нечто незавершенное. Инстинкт подсказал ему, что нужно поговорить с землей в каком-то другом месте, подальше от Москвы, Рузы или Волоколамска – его обычных мест общения.
Неожиданно для своей семьи Степан увлекся турпоходами, байдарочными сплавами и альпинизмом. Всюду, куда бы он ни отправлялся, Степан отходил подальше от места стоянки, ложился и обнимал землю. Очень скоро он осознал свою правоту, – за долгим, протяжным «рррр» начал проклевываться новый звук. Разобрать его Степан все еще не мог, его размывало подземное эхо, слух никак не мог собрать его в единый пучок. К тому же на эти опыты у Степана оставалось не так уж много времени, нужно было работать, кормить семью, поднимать дочь. Впервые он столкнулся с неприятной дилеммой – или решать бытовые задачи, или отдаться служению земле. Совмещать уже не получалось. Степан задумался об увольнении, но очередь на квартиру вроде бы подходила, да и на какой должности он мог бы совмещать? Также в первый раз он с досадой подумал, что зря подчинился родительской воле и не пошел учиться на геолога. Вот бы раздолье было! Однако тут же кольнула мысль: пойди он на геофак, глядишь, не встретил бы жену Настю, не было бы чудесной девочки… В общем, сплошное раздвоение и шаткость, столь непривычное и новое для Степана.
Как бы то ни было, но ситуация разрешилась сама собой. Личные страсти и переживания Степана потонули в глобальной пучине. Советский Союз перестал существовать. А вместе с ним – очередь на жилье, рабочее место и само предприятие. Степан вздохнул с облегчением, хотя под тревожными взглядами жены и пытался напустить на себя озабоченный вид. Позаботиться, и правда, было о чем. Однако Степан не суетился. На ум пришли бабушкины слова – «земля прокормит». Конечно, он не собирался поднимать из праха детские мечты о собственном приусадебном хозяйстве. Нет. Земля богата и может прокормить тысячью других способов. После долгого сеанса общения Степан вернулся в пока еще их общежитие и начал собирать вещи. Подсказка пришла неизвестно откуда. То есть известно, просто Степан не переставал удивляться, как гулкий подземный рык кристаллизуется в его уме в абсолютно ясную мысль.
– Ты куда? – спросила Настя.
– В Калининград.
– Зачем?
– Нужно зарабатывать, Насть. Время изменилось и обратно не повернется.
– А как же мы?
– Ну, я же не навсегда, – Степан обнял жену, услышал, как она всхлипнула.
На балтийском побережье Степан легко влился в бригаду копарей и стал добывать янтарь. Сначала обычным чернорабочим, как и все, таскал самодельную помпу из мотоциклетного мотора, орудовал длинным шестом с привязанным шлангом, стоял по ноздри в серо-желтой жиже, пока мощная струя размывала песок, добираясь до синей глины, вылавливал в мутном потоке «солнечный камень». Не забывал он, конечно, и говорить с землей. На первых порах это было неудобно. Бригадный метод работы и открытость местности практически не давали возможности уединиться. Время от времени другие рабочие натыкались на распластанного по земле Степана.
– Стёпа, ты что? Нажрался, что ли? – спрашивали они.
– Слушаю, – коротко отвечал Степа и в дальнейшие объяснения не пускался.
А послушать ему было что. Звук здесь действительно стал чище. За протяжным «ррр» Степан потихоньку стал различать гласную, – пока не мог точно определить, какую, но рык стал отчетливее.
Рабочие же быстро перестали обращать внимание на причуды «москвича». Гораздо сильнее их занимало другое. Со всей простотой и непосредственностью они поняли, что копать нужно там, где скажет Степан. В указанном им месте слой песка был тоньше, а глиняная жила богаче, часто попадались крупные фракции, а уж «коробки» – ведрами. Когда добыча не задавалась, рабочие сами просили:
– Стёп, сходи послушай.
Степан шел, и его указания оказывались вернее всякий дедовских примет и геологических расчетов. После штормов на Балтике Степан «угадывал» место, где море выбросит больше всего янтаря. Такая добыча была для бригады отдыхом. В сущности, это считалось сбором, а не добычей, и даже штрафом не каралась. Степана стали по-настоящему ценить. Не раз и не два их бригада вынимала куски янтаря весом до килограмма. После такой удачи Степан обычно отправлялся домой.
Жена и дочь радостно встречали, обнимали, с восхищением слушали увлекательные «браконьерские» истории. Из общаги их все-таки выселили, пришлось вернуться в Рузу. Пока жили у родителей Степана, но деньги он зарабатывал хорошие. Хватило бы на долевое участие. Ночью, когда все засыпали, Настя рассказывала Степану о своем житье-бытье, полном насущных проблем. Дочь уже заканчивала первый класс, нужно было ее в музыкалку пристроить, сама она собиралась выйти на работу, тогда и Степану не пришлось бы мотаться и пропадать месяцами черте где. Степан слушал и отговаривался обычными «посмотрим», «поживем-увидим», «там ясно будет». Как мог он объяснить, что вовсе не ради заработка месяцами мерзнет на балтийском берегу, что уже много лет посвящен земле и что вот-вот ему откроется полный слог?! Кто бы смог это понять? Да и с чисто практической точки зрения: земля кормит, лишь пока Степан ей служит. Разве дойдет такое до Насти? Скажет, голову тебе надуло.
Степан снова вернулся в Калининград. В своей бригаде он обнаружил трех новичков, поступивших взамен выбывших. Одного убили, двоих посадили. Всё за янтарь. Про убитого особо не распространялись, а вот те, что сидят… Незаконная добыча тогда еще считалась административным правонарушением, но тех двоих взяли на контрабанде. Какой-то доброхот посоветовал им самостоятельно вывезти партию янтаря в Польшу, – мол, в Гданьске с руками оторвут, а тут перекупам платить – дело лоховское. Ну, на границе их и повязали. Подстава, конечно. Всех гнули под общую крышу, а кто кобенился, тех вот так.
– Так что будем осторожны, – подытожил бригадир.
И не зря. О «слухаче» давно шли разговоры. Одни мечтали переманить Степана к себе, другие, и таких большинство, хотели положить это сокровище туда, где место всем сокровищам, – чтобы уравнять шансы.
На первой же добыче их ожидала удача. Небывалая. И даже не по меркам черных копарей, а в масштабах мировой добычи. Степан вынул из песчаной жижи фракцию весом в два килограмма! Даже чуть больше. Когда янтарный оковалок отмыли, рабочие замерли в каком-то благоговейном молчании. Бригадир поднял над головой солнечный камень и перекрыл им небесное светило. Даже не полированный, янтарь чудесно ловил свет, преломлял его и радужно светился изнутри. Заскорузлые, грубые работяги смотрели на него, раскрыв рты, словно дети, впервые увидевшие игрушку калейдоскоп. А Степан тихонько отошел от группы, сделал пару аккуратных шагов, потом повернулся и побежал. С разбегу он грохнулся на землю и что было сил прижался ухом. Чистый, ясный звук в то же мгновение поднялся из глубин. РААААА! Земля, родящая солнечный камень, отзывалась слогом «ра». Степан не мог подняться, не мог оторвать от земли ухо, не мог перестать слушать чудесный нутряной, земляной звук. Не мог он сдержать и слез радости. Наконец-то его поиск закончен! Правда, он заметил, что в конце звук «а» необычно закругляется. Как будто за ним следует еще что-то. Радость несколько осеклась, но тут же Степан воодушевился еще больше. Он все делает правильно. Сейчас ему открылся первый слог того главного слова, которое хочет сказать ему земля. Он будет искать дальше и однажды найдет. Полные энтузиазма размышления прервались шумом, идущим отнюдь не из глубин, а с поверхности земли. Шум этот не предвещал ничего хорошего. Степан аккуратно подкрался к стоянке их бригады и тут же залег в жиденькой траве. Маски-шоу грубо трамбовали работяг прикладами «калашей». Старший равнодушно взирал на побоище, поставив офицерскую берцу на кусок подземного солнца, еще недавно сулившего Степану и остальным немного житейского счастья в виде круглой суммы в твердой валюте. Мысль о материальных потерях не особо тревожила Степана. Так или иначе, услышав слог, он понял, что на этой земле для него все кончилось. Теперь главное было уйти. Затолкав копарей в ПАЗик, омоновцы стали прочесывать местность. Убегать по открытому побережью было невозможно. Степан забился в небольшую песчаную ложбинку под бугорком, и земля его укрыла, не выдала.
Сколь сильна ни была бы защита земли, но собственный ум отключать не полагалось. Рассудок подсказывал Степану, что убираться нужно как можно быстрее. Поэтому, когда ОМОН увез несчастных копарей вместе с оборудованием и гигантским куском янтаря, Степан вылез из своего укрытия и осмотрел место добычи. Каратели не стали заморачиваться со сбором мелких фракций. Видно, тот оковалок солнечного камня застил им глаза. В размытом песке нашлось приличное количество «коробков», да и фракций побольше. Степан быстро собрал их и отправился в ближайший поселок. Свою добычу он сдал знакомому перекупу, тот, конечно, уже знал о судьбе Степановой бригады, но все равно дал хорошую цену. Не тратя времени даром, Степан отправился в столицу области, и к вечеру стоял у кассы аэропорта Храброво. Тут ему пришлось довериться судьбе, и спустя пару часов он уже садился на рейс до Петрозаводска.
Степан не сомневался в том, что земля ведет его в нужном направлении, и никакой ошибки быть не может. Иначе вся его жизнь – сплошная ошибка и ложный путь. В воздухе он больше думал о значении разгаданного слога. Первая ассоциация, конечно, с египетским богом солнца. В этом была логика, земля, родившая солнечный камень, назвала имя бога Ра. Но ведь и дальше что-то следовало. Быть может, первый слог не стоит воспринимать как самостоятельную единицу? Степан решил не ломать над этим голову, – в конце концов, его дело служить. То, что скажет ему земля, от него не зависит, повлиять на смысл услышанного он никак не может. Однако ему необходимо разгадать значение, потому что слово земли определит всю его жизнь. Он обязан понимать то, что слышит. Перво-наперво Степан решил подтянуть знания в мифологии и основах древних языков. Причем в изучении этих вопросов он решил не пренебрегать ничем, прошерстить все, что только можно, от академических трудов до самых нелепых на первый взгляд конспирологических теорий, которых к тому времени развилась тьма.
В Петрозаводске Степан не задержался. Он быстро осознал, что там ему делать нечего, а ждут его совсем в другом месте, и отправился на север, в Медвежьегорск. Неподалеку от этого городка работал комбинат по добыче тальковых сланцев. Степан вспомнил о своем инженерном образовании и, отбросив сомнения, переступил порог отдела кадров этого предприятия. Внезапно оказалось, что комбинату как раз необходим специалист, профиль, конечно, у Степана был не самый подходящий, но кадровик не сомневался, что он всему научится по ходу. Так оно и вышло. Степан буквально дневал и ночевал на карьере. Начальство не могло нарадоваться на служебное рвение нового сотрудника. Правда, они не понимали, что там, в глубине разломов Степан проникает вовсе не в тонкости производства, а в личную, сокровенную тайну.
Окрыленный успехом на балтийском берегу, Степан был вынужден натянуть поводья. Он осознал, что едет к своему великому открытию вовсе не на легкой колеснице, а на большой и тяжелой телеге, и если чересчур ее разогнать – недолго и шею сломать. Карельская земля была совсем иной, она не спешила выдавать свои тайны. Слишком твердая, каменистая, никакой мякоти, одни кости. Сначала Степан нервничал. В его обращениях к земле появились требовательные нотки, он как будто торопил ее, и однажды получил недвусмысленный знак. Лежа на дне карьера, Степан слушал землю, долгий, повторяющийся слог «ра», вот уже несколько часов. Внезапно он не выдержал, занес руки и, не вставая, грохнул по земле кулаками. В ответ снова послышался рокот, но шел он сверху! В землю рядом с головой Степана ударилась каменная глыба, крошка больно брызнула в лицо, из небольшой ранки под глазом вырвалась алая змейка. Степан перепугался не на шутку. Не того, что ему чуть не расплющило голову. Он испугался самой этой размолвки. Что если земля от него откажется, отвергнет его служение? Степан еще долго не вставал, моля о прощении. Земля молчала. Степан смирялся с этим молчанием, осознавая собственную вину. Как мог он торопить землю? Что вообще могло значить для нее человеческое время? Даже один слог – это уже подарок. Вдруг вспомнилась бабушка. Ей земля пела целую песню! Сколько времени потребовалось, чтобы она сложилась? Сколько преданности нужно было выказать, чтобы земля так расщедрилась! Степану стало по-настоящему стыдно за свой нелепый и мелочный гнев, он даже сморщился от физического переживания этого позора, и тут земля успокоительно зарокотала.
Отныне он решил не торопиться. Да и не было необходимости. Деньги на новом месте зарабатывались тяжелее и медленнее. Из-за этого домой Степан почти не ездил. Хорошо, если удавалось вырваться раз в два месяца. Волей-неволей приходилось оставаться на карельской земле. Конечно, укреплению семьи это не способствовало. Из-за меньшего заработка Настя перестала видеть смысл в постоянном отсутствии мужа. А Степан не мог объяснить. Хотел перетащить их с дочкой в Медвежьегорск, но Настя наотрез отказалась. Во-первых, им удалось, наконец, решить квартирный вопрос. Во-вторых, не хотела выдергивать дочь из сложившейся среды, увозить от друзей. Степан вдруг как будто очнулся, он привык думать о дочери как о маленькой девочке и с недоумением слушал слова жены о том, что Алина на следующий год уходит в экстернатуру и через год сможет уже поступать.
– Что еще за экстернатура? – спросил Степан.
– Ну, экстернат, когда ребенок в школу ходит только зачеты сдавать. Сейчас многие так делают, чтобы на вузовские курсы ходить и время не тратить, – пояснила Настя.
Время. Куда оно провалилось для Степана? Он даже зашел в комнату Алины. Она спала с наушниками от плеера в ушах, никаких игрушек или кукол, по стенам плакаты музыкальных групп и постеры, вырванные из середины журналов. Степан посмотрел и на себя. Волосы сильно поредели, особенно надо лбом.
Однако, чтобы там ни было, бросить дела всей жизни Степан не мог. Выправить ситуацию он решил усилением материального потока. Помимо своей работы на комбинате он организовал небольшую кустарную мастерскую. Таких кустарей вокруг комбината, да и вообще по всей республике, было много. Из талькохлорита чего только ни делали: и облицовочные плиты, и декоративные изделия, даже «ледяные» кубики, которые бросали вместо льда в виски или другие требующие поддержания низкой температуры напитки. Его маленькое предприятие начало приносить доход, и все вроде бы устаканилось. Земля снова помогала, Степан легко доставал камень и не испытывал никаких сложностей с надзорными органами, хотя, следуя общей тенденции, официально свой бизнес никак не оформлял. С Алиной Степан начал переписку, обыкновенную «бумажную». В то время интернет в Карелию еще не завезли. Даже сотовые телефоны только-только стали появляться в массах. Мастерская Степана в основном работала на местного потребителя, они резали плитку для облицовки банных печей и каминов. Огнеупорный и температуроёмкий талькохлорит как нельзя лучше подходил для этих целей. Правда, тут Степану пришлось столкнуться с перенасыщенностью рынка. Но выход нашелся. Получив заказ, Степан лично отбирал плитку в партию, нумеровал ее, определяя расположения каждого прямоугольника. В результате получалось, что естественные белые прожилки в сером или зеленом теле минерала складывались в декоративный узор. Заказчик не всегда понимал, что именно он видит в узоре, но неизменно замирал при взгляде на готовый портал или бок облицованной печи. Так что довольно скоро о мастерской Степана пошла молва как об эксклюзивном производстве. В сущности, это было правдой, пусть и слегка искаженной в умах обывателей. Почему-то «эксклюзивный» подбор плитки в сознании заказчика предполагал, что исполнитель выбросит девяносто процентов материала, а из оставшихся десяти сложит нечто. На самом деле Степан ничего никуда не выбрасывал, свои узоры он складывал, комбинируя плитки, как будто заранее зная, какая куда ляжет.
Был у него в мастерской и «художественный» отдел. Здесь кустари резали из того же талькохлорита всевозможные поделки – фигурки людей и животных, разнообразные шахматные фигуры, делали кулоны и серьги. В их работу Степан практически не вмешивался, давал волю творческой фантазии резчиков. Однажды, зайдя в их цех, Степан увидел в руках у молодого мастера кулон. Простенькая вещица, камушек каплевидной формы на простом черном шнурке, но что-то в нем такое было – притягательное, или даже магнетическое.
– Дай гляну, – попросил он мастера.
Повертев кулон перед глазами, Степан убедился в своем первоначальном впечатлении.
– Хорошая вещь, – подытожил он.
– Да, только он парный, – сказал мастер и достал вторую, почти идентичную каменную каплю на таком же шнурке.
– Почему парный? – глядя на брата-близнеца в руках мастера, Степан не сомневался в правоте его слов, ему только хотелось узнать, как резчик до этого дошел.
Мастер пожал плечами:
– Не знаю, показалось просто, как будто… – он явно смущался, словно говорить приходилось о чем-то стыдном или очень личном. – Ну, как будто слезы это. Земля как будто плачет такими. Вот…
– Правильно, – сказал Степан.
Оба кулона он забрал себе, а мастера щедро премировал. Эти кулоны отправились Алине и Насте в следующем же письме.
А земля по-прежнему не спешила. Как когда-то в юности, Степан решил больше путешествовать по краю. Стал уходить в леса или бродил вдоль берега Онежского озера, выискивая укромные места, где можно было бы пообщаться с землей. Со временем ему стало казаться, что на сланцевых разработках земля вскрыта слишком грубо. Опускаясь на дно месторождения, он хоть и проникал вглубь, но слишком уж там все было изрыто и исхожено не посвященными в его тайну людьми. Степан снова предпочитал оставаться на поверхности, но зато и в полном уединении. Также он пристрастился к сбору грибов. Он считал их таким же даром земли, как и минералы, тем более карельская земля была столь богата и тем, и другим. Постепенно его походы и уединенное слушание увенчивались успехом. Звук «а» в конце первого слога закруглялся все больше, за ним почти отчетливо слышался следующий, губной, сонорный звук. Степан жил предчувствием, это уже не было то нервозное беспокойство, которое так горько отозвалось ему однажды. Нет, он просто знал, что очень скоро случится то, чего он ждет уже годы. Событие назревало, пухло где-то в подземной глуби и вот-вот должно было прорваться наружу. В предвкушении грядущего Степан как-то не заметил, что на его письма уже давно перестали отвечать. Время снова играло с ним. Во всем, что касалось его общения с землей, не чувствовалось спешки. Всё шло своим чередом и случалось последовательно и в определенный срок. Обычное же человеческое время неслось вперед, не оглядываясь на Степана. Вот так с ходу он бы и не смог ответить, сколько лет провел в Карелии. Много. Лоб почти облысел, седина проступала в волосах, как утренняя изморозь на траве. Но какое это имело значение?
Все случилось внезапно. В глуши лесов, куда Степан стал уходить все чаще и проводил все больше времени. Он вышел на просторную поляну и чуть не споткнулся о крупный белый гриб на толстой, почти шаровидной ножке. Рядом с ним стоял еще один, за ним еще и еще, сколько хватало сил видеть. Степан пошел вдоль ряда и скоро заметил, что ряд загибается. Громадное кольцо грибов было вписано в поляну по самой кромке. Конечно, Степану и раньше доводилось видеть «ведьмины круги» из разных грибов, не только белых, но только не такого диаметра. Должно быть, грибнице в этом месте было несколько сот лет. Повинуясь верному инстинкту, Степан пошел к центру поляны. В самой середине стоял еще один белый гриб, столь гигантский, что больше походил на пенек. Степан лег рядом с ним, так, что тень от шляпки (шляпищи!) полностью закрыла лицо. Звук полился сразу, едва Степан коснулся ухом земли. Сначала уже знакомый – РА, и сразу за ним ясный отчетливый – МА. Затем повторилось вместе – РА-МА. И так раз за разом, до бесконечности. Степан ликовал! Это было завершение. Пусть не пути, а этапа, но довольно продолжительного и не простого. Также он был уверен, что это еще не все слово целиком. Степан уже научился слышать в предыдущих слогах отзвуки грядущих. И самое удивительное, он как будто заранее знал, что слог будет именно «МА», но понял это только сейчас. Во всяком случае, теперь ему и в голову не могло прийти, что он услышит нечто другое.
В счастье нового открытия была подмешана щепоть тревоги. Степан не мог решить, как поступить дальше. Оставаться в Карелии или искать дальше? Уезжать ему не хотелось. Во-первых, он надеялся, что земля будет говорить с ним дальше именно здесь. То, как неторопливо поднимался звук из-под каменных пластов, давало основание таким надеждам. Во-вторых, не хотелось бросать то, чем он успел обрасти в быту. Он потратил много сил и времени, чтобы обустроиться в Медвежьегорске. Жалко было оставлять мастерскую.
Однако сомнения разрешились самым естественным образом, еще раз напомнив Степану, что силы, которым он служит, вовсе не спрашивают его мнения на тот или иной счет, их не интересуют мелкие житейские удачи или провалы, надежды и страхи своего служителя. Зато взамен они обязались защищать Степана и пока ни разу не предали.
Выйдя в понедельник на службу, Степан узнал, что в сфере их деятельности произошло какое-то крупное корпоративное слияние и его, как профессионального инженера, перебрасывают на сходное производство на Урале. Следуя инерции, Степан было воспротивился. Чувство было такое, будто его рвут из земли с корнем, но обдумав все хорошенько, осознал, что дело тут вовсе не в кадровой политике, его снова звала земля. Не сомневаясь больше, Степан по низкой цене уступил свою мастерскую теперь уже бывшему конкуренту. Было жалко. Но такова уж судьба. Тем более, он отлично понимал, что бизнес его не может управляться удаленно.
На Урал Степан отправился через Рузу. Нужно было навестить семью, чересчур уж он от них отдалился. И тут его ждал очередной сюрприз. Дверь ему открыли совершенно незнакомые люди. Вместо каких-либо объяснений Степану вручили конверт с письмом. Степан рассеяно пробежался взглядом по строкам. Особенно вчитываться не имело смысла: «…мы стали чужими…», «… ты нас бросил…», «… не хочу больше ждать…», «… я нашла человека…», «… не могу тебя видеть…», «… разведемся через суд…». И ни слова про Алину. Хотя и так понятно… Кроме письма, в конверте лежало еще что-то. Степан вытряхнул предмет на ладонь – кулон, «слеза земли». Правда, только один. Значит, второй все-таки остался у дочери. Приступ острой тоски на несколько мгновений помутил его разум. Перед мысленным взором предстала Алина, такая, какой он ее видел в последний раз, девочка-подросток. Но какая она теперь? Ей ведь перевалило за восемнадцать! О Насте он не думал вовсе. Будто отрезало. Степан еще раз взглянул на кулон, думая о его брате-близнеце. Уж он-то понимал, что пока Алина хранит этот дар, их связь никому не удастся разорвать. Тут воля земли, её кость. Такие скрепы не разбиваются. Однажды два этих камня притянутся друг к другу, а вслед за ними и Степан с Алиной. Только так, а не наоборот. Потому Степан не стал тратить время на поиски нового обиталища своей ушедшей семьи, не стал требовать подробных объяснений и отчетов. Вместо этого он как можно скорее отправился на Урал.
Ему было над чем поразмыслить. Отныне Степан решил не строить сильных связей в мирской жизни. Слишком многое ему пришлось оставить и в Карелии, и в Рузе, чтобы еще раз обречь себя на опыт потери. Он ясно понял, что теперь земля требует от него пластичности и способности к постоянным изменениям. В особенности ярко это проявилось на Урале. Прибыв на место, Степан отчетливо осознал, что уральские копи не собираются сообщить ему ничего нового. Он слушал очень внимательно, но даже в самых глубинах горных разломов не услышал и намека на появление нового звука. Земля приказала ему оторваться от привычного места вовсе не для того, чтобы просто перенести его на новое, теперь от него требовалось настоящее паломничество.
Не проработав и месяца на горнодобывающем комбинате, Степан написал заявление «по собственному желанию», собрал небольшой туристический рюкзак и растворился в безграничных просторах Зауралья. С тех пор начались настоящие скитания. Кем только не пришлось поработать Степану. Был он и вахтовиком на Севере, и рабочим консервного завода на Камчатке, и старателем на Колыме, и вальщиком леса в Мордовии, и землекопом в археологических экспедициях по Забайкалью, и обычным строителем, кочующим по средней полосе России в составе разнообразных бригад. Научился ставить срубы, хоть в лапу, хоть в чашу, клал печи и рыл колодцы. И, конечно, всюду слушал землю, жадно припадал ухом то к глине, то к чернозему, то к камню, но всюду слышал одно и то же – РА-МА, а дальше – ничего. Долгие годы дух его оставался спокоен, он предано следовал зову земли, скитался и искал. Ему казалось, что земля благосклонна к нему, он никогда не голодал и не замерзал, в отличие от многих бродяг, которых повстречал на своем пути. Отправляясь на новое место, Степан точно знал, что найдет там «и стол и дом». Пускай временный, так что ж? Ведь не постоянства же он искал. Главное следовать земле, безропотно и беспрекословно. Но однажды он перегорел. Степан лежал в поле, как обычно, прижимаясь ухом к земле, и вдруг почувствовал, что оно – ухо, не слышит. Земля вовсе не молчала, он перестал слышать! Степан перевернулся с живота на спину. Небо над ним зияло серой мглой в каких-то дымчатых перьях. Глухота его распространилась на весь мир. Ни шороха, ни дуновения ветра, ни крика птиц. Степан лежал колодой, как обездушенный глиняный голем. Для него все кончилось. Эта мысль завладела им во вселенской полноте. Ему оставалось только уйти, развеять себя по ветру вместе с прахом надежд. Однако по-настоящему дьявольская шутка заключается в том, что даже утратив духовный путь, человек продолжает жить физически. Кости и плоть остаются на месте, пропадает смысл, но остается необходимость. За долгие годы поисков Степан разучился жалеть себя, поэтому, переждав первую и самую мощную волну оцепенения, он поднялся и пошел в сторону железнодорожной станции. Теперь ему оставалось только найти место для тихого угасания. Так Степан оказался во Владимире, с этими мыслями вышел на той самой станции и поселился в той самой деревне.
Обретенных навыков ему хватило, чтобы быстро поправить пришедший в мерзостное запустение участок. К середине осени дом его был подлатан, печка переложена и даже стоял новый сруб для бани. Как-то вечером Степан сидел у окна и пил чай. На улице было темно и ветрено. Прямо напротив окна росла старая яблоня. Поздняя «антоновка», увешанная плодами, давно намекала Степану на то, что пришел срок «собирать камни». И теперь ветер безжалостно срывал крупные плотные яблоки с согнутых веток. Степан прихлебывал из белой чашки и слушал гулкие удары плодов о землю. И вдруг в очередном ударе Степан услышал какой-то отголосок. Словно яблоко упало не на землю, а на крышку рояля. Степан насторожился и стал прислушиваться. Вот, новый удар. И снова отзвук. Степан вскочил из-за стола, схватил телогрейку и бросился на улицу. Он упал на землю под яблоней и напряг слух. Да! Он снова слышал! И на этот раз всё слово целиком! РА-МА-ГА. Земля не просто шептала, она трубно голосила. Все существо Степана переполнилось этим звуком. Не в силах сдерживаться, Степан засмеялся. Мощь и великолепие услышанного слова заставили его подскочить. Он чувствовал, как его пронизывает могущество открытой тайны. А главное, он снова испытал то же, что однажды в Карелии. Последним слогом мог быть только – ГА! Теперь он не чувствовал ничего, кроме благодарности и восхищения перед великим замыслом земли. Решив однажды изучать древние языки, Степан не бросал этого занятия в своих скитаниях. И вот: «РА» – ему открылся в земле «солнечного камня», «МА», означающий внутреннее пространство – в безграничных и уединенных лесах Карелии, а «ГА» – движение, был дарован по завершению долгого многолетнего пути. Теперь осталось сложить их вместе – РАМАГА.
– К Солнцу Внутреннего Мира Следуй, – прошептал Степан.
В ту же секунду он схватил себя за грудь, под рубашкой легко прощупывался каменный кулон на черном шнурке. Степан ясно понял напутствие, полученное от земли. Настало время двум камням воссоединиться.