Материалы к биографии Валентина Ярыгина
Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2015
Валентин Ярыгин считается первым неподцензурным поэтом Саратова. Читателю уже известен основной корпус его стихотворений и поэм. Наиболее объемные публикации появились в «Волге» (№5-6, 1995; №3, 1999; №413, 2000; №1-2, 2009; №11-12, 2009), а также в журнале «Дети Ра», №9, 2008.
В последнее время стали доступны документы, позволяющие достаточно полно представить биографию поэта. Валентин Ярыгин родился 13 августа 1920 года в городе Сердобске Саратовской губернии (ныне – Пензенской области) в семье сельских учителей. Его мать Анна Григорьевна Ермишина вышла замуж за Акима Еремеевича Ярыгина, для которого это был второй брак. Молодые жили в селе Хованщина Никольской волости в 30 верстах от Сердобска.
Как сообщал в автобиографии красноармеец Ярыгин, его отец с 1917 г. числился на партийной работе, был членом ЧК и упродкомиссаром по бывшему Сердобскому уезду. В марте 1921 г. через село проходила банда Антонова, которая учинила расправу над сторонниками советской власти. Анна Григорьевна впоследствии рассказывала, что ее мужа и родного брата Василия Ермишина повстанцы пытали с особой жесткостью в течение целого дня и в конце концов зарубили. Ей самой проломили голову, а маленького Валю выбросили из зыбки (колыбели) на снег. Мать с сыном выжили только потому, что их посчитали мертвыми.
Эту историю Анна Григорьевна неоднократно пересказывала близким друзьям сына, однако ее внучка Наталья Креленко помнит и другой рассказ бабушки, из которого следует, что на этом злоключения семьи не кончились. По словам Анны Григорьевны, ее с грудным младенцем подобрал и выходил фельдшер-еврей, но через какое-то время антоновцы вернулись, убили его, отрезали ему руку и этой рукой избивали вдову комиссара Ярыгина.
Каким-то чудом и на этот раз мать с ребенком остались живы.
Пензенский краевед Михаил Полубояров так описывает события тех лет: «Летом 1921 г. через село <Хованщина> проходила одна из банд Антонова. Бандиты схватили местных комсомольцев и членов сельсовета Фалькина, Вишнёва, Колышкина, увезли в Вязовку и после пыток казнили. Похоронены в родном селе, могилы не сохранились». И далее: <В селе Пяша Бековского района> «перед зданием сельсовета находится братская могила жертв Антоновщины, убитых в 1921 г.: воспитательницы детского дома имени III Интернационала в селе Никольском, комсомолки М.Н. Воскресенской (1900–1921), несмотря на пытки, не давшей ключи бандитам от помещения с продовольствием; председателя Пяшинского волисполкома, убитого в с. Яковлевке, Д.П. Гаврикова (1884–1921), учителя школы из с. Гранки В.Г. Еремина, убитого в с. Никольском (?–1921), учителя школы из с. Пяша А.Е. (или А.С.) Ярыгина, члена Сердобского уисполкома, убитого в с. Никольском (1892–1921)» (М.С. Полубояров. Весь Пензенский край: историко-топографическое описание Пензенской области, 2014).
Судя по всему, учитель В.Г. Еремин – это и есть родной брат Анны Ярыгиной Василий Ермишин, убитый вместе с Акимом Ярыгиным в Хованщине, одно из названий которой – как раз село Никольское. Почему одни тела были захоронены в Хованщине, а другие – в селе Пяша, до которого более 11 километров по прямой, а по дороге – более 30 км, можно только догадываться. Скорее всего, похороны жертв контрреволюции имели политическое значение. Тем не менее, судя по приведенным свидетельствам, антоновцы действительно проходили по этой местности дважды: в марте и летом 1921 года.
Как бы то ни было, некоторое время спустя молодая вдова с сыном перебираются в Саратов. Анна Григорьевна после пережитой трагедии становится убежденной атеисткой, вступает в ВКП(б) и начинает преподавать историю в средней школе. Валентин оканчивает в 1938 г. школу на улице Брянской (ныне МОУ «Кадетская школа №16») и в том же году поступает в Саратовский юридический институт им. Д.И. Курского. Самое раннее стихотворение Ярыгина датируется 1933 годом.
Здесь надо добавить, что мать Валентина Ярыгина после гибели первого мужа пережила еще одну личную трагедию. В Саратове за ней начал ухаживать сосед по коммуналке Валентин Гололобов. Она не приняла его ухаживаний, и однажды молодой человек повесился на рушнике, подаренном ему Анной Григорьевной. А через непродолжительное время Анна Григорьевна вышла замуж за его родного брата – Константина Гололобова и впоследствии родила ему двух детей: Майю в 1926 г. и еще через пять лет Владимира. Добавим, что отчима Константина Ивановича маленький Валентин называл папой.
В вузе будущий поэт сразу же становится «звездой» и ему прочат славу второго Плевако. Косвенным подтверждением этого факта служит групповое фото студентов и преподавателей СЮИ, где по правую руку от Валентина Ярыгина – ректор Петр Иванович Угрюмов, а по левую – Анна Григорьевна, мать, единственная женщина, которую пригласили на торжество из-за успехов ее сына. Кроме того, в 1939 году Валентину назначают стипендию, учрежденную в честь 60-летия Сталина.
Однако грядущая карьера блестящего юриста Ярыгина была прервана финской войной. В январе 1940 г. по настоянию матери, убежденной коммунистки, он уходит добровольцем на фронт. С марта по апрель 1940 г., вплоть до заключения мира с Финляндией, Ярыгин в составе 68 отдельного легко-лыжного эскадрона принимает непосредственное участие в боях на Петрозаводском направлении.
Не успел комсомолец вернуться в родной институт и вступить в партию, как началась Отечественная война, и уже 28 июня 1941 г. Ярыгин вновь пишет заявление о вступлении в ряды Красной армии. Его направляют в Военно-политическое училище Приволжского военного округа, которое находилось в Елабуге. Впоследствии Ярыгин узнал, что во время его учебы в том городе погибла Цветаева, и этому факту он придавал большое значение.
13 февраля 1942 г. Ярыгин успешно оканчивает училище в звании младшего политрука. В марте 1942 он «работал политруком в 179 курсантской стрелковой бригаде, откуда был отозван и через Главное политическое управление Красной армии вместе с большой группой политработников направлен в действующую армию». С 9 апреля по октябрь 1942 Ярыгин работал политруком 7 стрелковой роты в 51 гвардейском стрелковом полку 18 гвардейской Краснознаменной дивизии. С октября 1942 г. по 22 февраля 1943 г. Ярыгин был заместителем командира по политической части в той же роте. «В октябре 1942 года мне присвоено командное воинское звание – гвардии старший лейтенант», – пишет Ярыгин в автобиографии.
22 февраля 1943 г. Валентин Акимович был тяжело ранен при наступлении на ст. Букань в Калужской области. Ранение – «перелом нижней челюсти с обширным дефектом костного вещества» помешало ему получить заслуженную награду. К ордену Отечественной войны II степени он был представлен только 5 июля 1945 года.
В наградном листе отмечается «хорошая работа Ярыгина по партийно-политическому обеспечению боевых действий роты как командованием части, так и на страницах фронтовой газеты «Красноармейская правда» (в начале 1943 г.) под заглавием “Три дня” и др.». Т.е. указанную дату можно считать началом признания поэта Ярыгина, которое, правда, очень быстро закончилось. Более ни одна его строка в официальной печати не появилась.
В этом же документе содержится и описание подвига политрука: «В наступлении на станции Букань штурмовой взвод роты был сильным огнем противника <прижат> к земле, требовалось немедленное продвижение его вперед. Тов. Ярыгин, направившись во взвод, поднял его личным примером храбрости, но в это время был тяжело ранен и эвакуирован в тыл».
До августа 1943 г. Ярыгин находился на излечении в госпиталях Москвы, Ижевска и Иркутска, а затем был направлен в Забайкальский военный округ. Там он получил назначение на должность заместителя командира дивизии по политической части в 21-е конное депо. До лета 1946 года служил в Монголии, затем на острове Итуруп. Войну закончил в 1947 г. на Курилах.
Оставив службу, капитан Валентин Ярыгин вернулся в Саратов. Его семья проживала по адресу: ул. Челюскинцев, д. 83, кв. 38. В этом здании ранее располагалось общежитие Высшей партийной школы, а затем его отдали под коммуналки. Вчерашний фронтовик наконец получил возможность окончить юридический институт и в начале 1950-х попал по распределению на должность прокурора в село Березняки Воскресенского района Саратовской области.
Сведения об этом периоде жизни Валентина Ярыгина крайне скудны. Известно, что в это время он женился и у него родилась дочь Елена, с которой он после развода с ее матерью контактов не поддерживал. С государственной службы был уволен якобы из-за пьянства, в 1953 г. вернулся обратно в Саратов и стал работать слесарем. Однако несколько стихотворений 1954 г. были написаны в селе Туголуково Тамбовской области.
В декабре 1960 г. Ярыгин вступил в профсоюз рабочих машиностроения, где числился до апреля 1963 г. В этот период он работал автосварщиком в «п/я 214» – так в те годы назывался Саратовский агрегатный завод (ул. Астраханская, 45). В дальнейшем постоянной работы поэт не имел, обвинений в тунеядстве ему помогало избежать фронтовое ранение. В пенсионном удостоверении указано, что в 1961 г. Ярыгину назначена III группа инвалидности с ежемесячной выплатой сначала 30 руб. 80 коп., а затем – 76 руб. 50 коп.
Примерно в 1964–1965 гг. поэту «повезло» еще раз. На ночной улице на него напали хулиганы и снова повредили челюсть. Нападавших нашли, они оказались отпрысками высокопоставленных родителей, но Ярыгин предпочел не давать делу ход, а согласился на дорогостоящее лечение. Возможно, тогда же группа его инвалидности была «усилена», потому что в последние годы жизни он ни в чем не нуждался: государство платило ему 120 рублей – пенсию, сравнимую с зарплатой инженера.
Помимо того, Ярыгин был крайне неприхотлив в быту, если не сказать беспомощен. Ту же пенсию он получал не самостоятельно, а частями от соседки Елизаветы Ивановны, которая следила за порядком в их многоквартирном доме и заодно готовила непутевому жильцу еду. Помогала Валентину и мать Анна Григорьевна до самой своей смерти в ночь на новый 1968 год.
Богемный образ жизни регулярно приводил Валентина Ярыгина в психиатрическую больницу – знаменитую саратовскую Алтынку. Дочь известного психиатра Александра Гамбурга Ирина вспоминала, что поэт часто передавал свои стихи ее отцу, известному собирателю запрещенной поэзии. В семейном архиве Гамбургов произведения Ярыгина не сохранились, осталась только фотокарточка, на которой по моде тех лет запечатлены доктора со своими пациентами: основатель саратовской психиатрической школы Михаил Кутанин, профессор Александр Гамбург с коллегой-женой и знаменитый подпольный поэт Валентин Ярыгин.
В конце концов алкоголь и эфедрин фатально сказались на его здоровье. Тело поэта было найдено в квартире на улице Челюскинцев, где он прожил почти всю жизнь. Между печкой и входной дверью Ярыгин постелил на полу газету, свернулся на ней и умер. Согласно медицинскому заключению, смерть наступила 30 августа 1970 г., в возрасте 50 лет, от сердечно-сосудистой недостаточности.
***
Документы и фотографии Валентина Ярыгина сохранила племянница поэта Наталья Креленко, стихи и рисунки – художник и наш автор Вячеслав Лопатин. Фронтовые документы стали доступны благодаря сайту «Подвиг народа».
Основной источник текстов Валентина Ярыгина – машинописный сборник, отпечатанный его близким другом Львом Ивановым в количестве четырех экземпляров в конце 1962 года. Поэт неоднократно его редактировал: один из уцелевших томов испещрен пометками, новые стихотворения вписаны от руки, другие – тщательно зачеркнуты или вырезаны маникюрными ножницами. При этом поражает соседство под одной обложкой интимной лирики и партийных агиток, боевого листка и эротической миниатюры. Над стихотворением «Десятилетия уже» рукой Ярыгина выведено: «Перепечатать в самой плохой стенгазете», над «Нашим Первомаем» – «Сделать то же, что и с предыдущим». Однако оба гимна «нетленному гению» автор оставил в книге, не зачеркнул и не вырезал. Значит, были у Ярыгина причины донести строки о Ленине до читателя. А значит, и у нас нет причин нарушать авторскую волю. Публикуемые ниже тексты, пожалуй, открывают нам и слабые стороны Ярыгина-поэта, воспринимать их нужно в контексте предыдущих публикаций.
Рис. 1. Ректор СЮИ П.И. Угрюмов, В.А. Ярыгин, А.Г. Ярыгина (в нижнем ряду). Фрагмент групповой фотографии
Рис. 2. Ярыгин (справа) перед отправкой на фронт
Рис. 3. Ярыгин в госпитале
Рис. 4. Ярыгин с дочерью Еленой
Рис. 5. Саратовские психиатры и их пациенты. В.Ярыгин (третий слева, верхний ряд), А.Гамбург (второй слева во втором ряду), М.Кутанин (четвертый слева во втором ряду) (1952-1953)
Рис. 6. Ярыгин на Алтынке
Рис. 7-9. Рисунки В. Ярыгина
***
День был прекрасен, безоблачен, ясен.
Майской красою горя,
Он разливался волной светозарной,
Чудную прелесть творя.
Солнце блестело в лазури небесной,
Пряча в сиянье свой облик чудесный.
Зеркалом пруд берега отражал,
Золототканною зыбью дрожал.
Птиц голоса там и здесь раздавались.
Пары кудрявых берёз красовались.
Дальше, поникнув кудрявой главой,
Дубы стояли свободной четой.
Краешек Волги виднелся вдали,
Травы коврами востока легли.
Борозды вспаханной пашни чернели,
Пышной листвою сады зеленели.
1933 год, Саратов
***
Вот и светлая юность зачахла.
Если плакать и петь, то по ком?
То, что свежестью вешнею пахло,
Провоняло теперь табаком.
Никогда ты не будешь иною,
Никогда не полюбишь меня.
Пусть всему, дорогая, виною
Я умру, никого не виня.
1938 год, Саратов
***
Воспоминание… Да, это было так:
Цветущая земля и золотые кущи,
Блаженный синий знойный полумрак
И страстный крик любви, голодный и влекущий.
И, наконец, свирепая возня,
Когда упругое нагое тело
Вдруг ускользало от тебя, дразня,
Ты ж настигал и мял остервенело.
Тугие груди, полны и круты,
Точно любви, огня и меда сбитни,
И все детали юной наготы,
Одна другой милей и любопытней.
И поцелуи, что прожечь могли б
Любое полотно, не будь она нагая,
И твой прерывистый звериный хрип,
Когда ты сатанел, тугую плоть влагая
Преображенным зверем диких стад
В ее еще нетронутые недра,
Где прелесть пряная и раем черный ад
Вознаграждает мученика щедро.
Воспоминания… О незабвенный миг!
Что знаем равное мы той минуте?
Когда впервые наш напор проник
В глухую глубину той первозданной сути
Всех наших подвигов и смрадных дел,
Геройств сияющих и преступлений,
В глухую глубину, где ищет свой удел
Презренный скользкий червь и величавый гений.
Воспоминания… И вновь одно и то ж:
Постыдной наготой влекущее виденье
Прелестной самки, огневая дрожь
И ярость жгучего соединенья.
1940 год
Стой насмерть!
Товарищ, Родина в крови!
За дело честное и правое
Стой насмерть – и останови
Орду насильников кровавую!
Запомни: если рубежа
Не отстоял полоску узкую –
Не отстоял от грабежа
Родной народ, Отчизну русскую!
И если бросил свой окоп
Или тебя позорно выбили
И ты бежал, спасая лоб,
То кто ж укроет от погибели
Твою стареющую мать –
Лишь на тебя она надеется.
Сумеет сын врага прогнать –
Одним душа старухи греется.
А ты пути в родимый дом
Не преградил ползущей гадине!
Отца зароет гад живьём,
Повесит мать на перекладине!
Найдёт любимую фашист,
На землю свалит оголённую
Под дикий хохот, гам и свист
И опозорит всей колонною!
Всё превратит в сплошной костёр,
Одних погонит прямо в полымя,
Других же братьев и сестёр
Погонит босыми и голыми
Распродавать как вьючный скот!
Боец, ты слышишь их рыданья?
Скажи же, кто потом найдёт
Тебе за это оправданье,
Если в родные города
Вползут чудовищные гадины?
Зачем же Родиной тогда
Тебе ружье с гранатой дадены?!
Зачем твой штык отец ковал,
Благословила его милая?
Чтоб гитлеровец ликовал,
Всё истребляя и насилуя!
Чтобы на Родине твоей,
В краю родимом страшно высились,
Качая в петлях матерей,
Десятки тысяч чёрных виселиц!
Смотри: ещё идёт подлец,
Свой каждый шаг в крови печатая.
Стреляй без промаха, боец,
Коли штыком, рази гранатою!
И близок вражеский конец,
И сгинет рать его проклятая.
В тяжелом яростном бою
Не избежав разгрома скорого,
Свой штык и Родину свою
Не опозорь же, внук Суворова.
В горячей схватке впереди
За дело честное и правое
Стой насмерть, стой и победи
Орду немецкую кровавую!
Телами вражьими устлал
Ты путь былого отступления.
Но ты не скажешь, что устал,
Ты слышишь Родины веление.
Ты видишь, вся она в крови.
За дело честное и правое
Стой насмерть и останови
Орду насильников кровавую.
1942 год, Западный фронт
***
Радуясь, весёлыми стадами
И поём и пляшем мы одни,
Мы всегда одни, когда страдаем,
Перелистываем наши дни.
Что наши тоскующие лица
Праздным толпам! И с глухонемым
Можно им, поющим, поделиться:
Празднующим он явился к ним.
Если мы, то мы на праздник вышли,
Чтобы лишь больнее каждый смог
Осознать, какой он в жизни лишний,
Как в своём страданье одинок.
24 июня 1954 г. Саратов
***
Как голубеющая эта
Сквозь доцветающую медь
Осенних дней полоска света
В безбрежность тянет посмотреть!
Полунамёк, полупризнанье,
Она – связующая нить
Чего-то с тем, что мы не знаем,
Но без чего безумье жить.
От закатившегося солнца
До покатившегося вниз
Листа – мы все ещё очнёмся,
Мы ненадолго разошлись.
сентябрь 1955 г.
***
Я что-то ждал, чему-то верил,
Слагал сонеты, водку пил
И, полагаю, в должной мере
Все, что изведал – оценил.
Химера всё: достаток, слава.
Любую боль перетерплю
Лишь за единственное право
Пролепетать тебе ЛЮБЛЮ!
15 марта 1957 г.
***
Десятилетия уже
Мы без него, но разве чудо
То, что на каждом рубеже,
Где атакуем, Ленин всюду!
Где и умри, но победи.
С наводчика до полководца –
Неукротимое в груди
Его живое сердце бьется!
Десятилетия уже!
Но перед каждым новым боем,
На каждом новом этаже
Того великого, что строим,
Неугасимый, это он
К наисчастливейшему внуку,
Одолевая даль времен,
Простер отеческую руку.
И над несметными рядами
Бойцов и тружеников лес
Могучих рук вздымает знамя –
Бессмертный стяг КПСС!
Над беспредельем поколений,
Какую грань ни перейди,
Ведущий свет, нетленный гений –
Владимир ЛЕНИН впереди!
22 апреля 1959 года, Саратов, проспект Ленина
Наш Первомай
Огни знамен в голубизне.
Земля и небо, расцветая,
Поют великий гимн весне
В чудесный праздник Первомая.
Студенты, школьники идут,
Солдаты, труженики строем –
Мильоны, двигаясь, поют:
«Мы наш, мы новый мир построим!»
Как солнце нынче горячо!
Как пожилым и самым юным –
Всем улыбаются Хрущев,
Лю-Шао-ци с Мао-Цзе-дуном!
А с пламенеющих знамен,
Неувядаем и нетленен,
Наш свет, тепло и радость он,
Своим сынам кивает Ленин!
28 апреля 1959 года, Саратов
***
Пора очнуться, понимая,
Что как случайный поздний снег
На молодую зелень мая,
Ты здесь излишний человек.
Невесела альтернатива:
Оскотинеть или уйти,
Вновь заплутаться у обрыва,
Где все кончаются пути.
Все непогоды отбушуют,
Где отошедшие ко сну
Не заглядятся на чужую
Такую светлую весну.
Ступай и ты. Я не ревную.
Горячей ласковой рукой
Свою желанную, родную
Пусть обоймет тебя другой,
Один из тех, кто ныне нужен,
Той наделенный правотой,
Что принимает жизнь, как ужин,
Подъемлет рюмкой налитой.
Иль кто иной из умной массы,
Что воздвигает новый свет,
Мир обтекаемой пластмассы,
Телеэкранов и ракет.
Все не мое. Я раб недужный.
Так среди статуй и колонн
Плененный скиф плевал на южный
Самодовольный небосклон.
Но всех зовет своя дорога,
Своя заветная стезя.
Судить чужую зло и строго,
Сказать по совести, нельзя.
Пусть мой до черного обрыва
Все тяжелей, все жестче путь.
Ты невиновна. Будь счастлива.
Будь хороша. Любима будь.
Август 1962 года, Саратов
***
Нет, тебя не оценишь с налета,
Не разбудишь любовью на час.
И осенняя в них позолота
Гордой юностью смотрит из глаз.
То степенная чья-то подруга,
Тяжела ты, как спелая рожь,
И внезапно взметнувшись упруго,
По-девически стройно пройдешь.
Говорят, переменчиво море.
А вот я почему-то никак
Не могу надивиться на зори
На опять заалевших щеках.
Хороша ты, дичась и робея,
Восьмиклассницей ставшая вновь!
Грустно, что не такой, не тебе я
Незабвенную отдал любовь.
Но прошло наше время. Не надо
Шевелить застаревшую боль.
Красоте безотказного взгляда
Посвятить эти строки позволь.
Жизнь прощальными машет крылами.
Но пускай наши рамки тесны –
Вихревое осеннее пламя
Иногда горячее весны.
30 сентября 1962 года, Саратов
***
Не помешает волнение,
Хочется, сердце готово,
Мне о товарище Ленине
Вымолвить нежное слово.
Мне не даётся патетика,
Лики, из бронзы литые.
С простенького портретика
Милые помню черты я.
Папу убили антоновцы,
Но озарили мне детство
Слава буденновской конницы,
То, что сам Ленин отец мне.
Как и в тифу и усталые
Били буржуев поганых
И вынимали их старые
Их боевые наганы.
Полки томами завалены,
А ни в одном не сказали,
Как его лик целовали мы
И обливали слезами.
Скромный, с такими же рядышком,
Помню, на стенке висел ли.
Грустно-увядшие ландыши
Пахнули утром весенним.
Воспоминание радостно
Вспыхнет и снова поникнет,
Жили убитые рядом с ним
Красные Роза и Либкнехт.
<1962?>
***
Ну как же мне, прошедшему глухие
Пески пустынь, где адский ветер выл,
Не ликовать, что, может быть, впервые
Я понял жизнь и вновь благословил.
1962
***
От моря света снизу еле
Заметно небо так близко
Я на прогулке пру без цели
Через несметное б…ьё.
Ну, а еще девать куда мне
Глаза поодаль, а впритык
Любуясь ляжками, грудями
Чуть, не особенно привык.
Но что и всё заметней чуть не
У каждой, выставившей всё,
Свое иное проститутке
Как в маске смутное лицо
Как будто в радужные дымки
Перезакутано до пят
Толкают полуневидимки
Куда-то призраки спешат.
И атмосфера все угарней
Сдается-чудится, пройти
Везде мешающие парни
Сотворены не из плоти
А для подкраски этой пены
В неописуемой красе
Разряженные манекены
С витрин повыпрыгнули все.
……………………………………….
……………………………………….
……………………………………….
Фантасмагория течет
И что не выпустит поводья
Над пузырящимся бурля
То сам во время половодья
Курс держит дьявол у руля.
***
Навсегда уволившее чудо,
Перешагиваем тот порог
В ту страну туманную, откуда
На попятный нет нужней дорог.
По каким по формулам собака,
Чёрт с ним кто он – господ или бес –
Жизнетворец сплавил вечность мрака
И один ее мгновенный взблеск.
Здесь чихнув – туда без поворота
Знать и ей умка не занимать
Коли то придумала природа
Наша, в горло, в дыхло, в душу мать.
Мы коленом с этим злом покончив,
Проводили им спиритуа-
листов мистиков под копчик,
Совершив весь нужный ритуал.
***
Никому – Где же он? – из богов я
не шумел. Человеку пришлось.
И откликнулась только Голгофа,
И сошел с нее в душу Христос.
Упоенно – к такому концу ведь
добредаем – витии шумят.
Чернь хмельна. Магдалина танцует.
Как всегда, там и пир, где чума.
Призываем спасителя мира.
А явился – всё чин-чинарем:
в кандалы долгожданного и ра-
спни его, снова орём.
А у нас на прогрессик не сетуй,
ту мы дикость забыли давно.
Посильней терапия, чем с этой
поперечиною бревно.
***
Пусть каждый шаг, как в пропасть, труден,
И через ад промяв версту,
Я верю, знаю – снова люди
Придут к Прекрасному Христу.
Забыв их гордую науку,
Под кровянеющую вновь
И вновь дарующую руку
Тепло им, радость и любовь.
И все, что подло, низко, ложно,
До праха спустится опять.
Лишь он один, что невозможно
Ни покорить, ни закопать.
Лишь он один, какой бы камень
Ни положили на груди,
Поднимет детскими руками
И скажет смерти: изыди!
25 августа 1964 г.