Акмеизм в критике. 1913–1917 / сост. О.А. Лекманова и А.А. Чабан; вступ. ст., примеч. О.А. Лекманова
Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2015
Акмеизм в критике. 1913–1917 / сост. О.А. Лекманова и А.А. Чабан; вступ. ст., примеч. О.А. Лекманова. – СПб.: Изд-во Тимофея Маркова, 2014. – 544 с.
Ситуация, сложившаяся сегодня в том направление филологической науки, которое занято изучением «серебряного века» – литературы, в частности, и всей культурной традиции первой трети 1900-х гг., – позволяет говорить о наступлении нового этапа освоения архивных, малодоступных и выпавших ранее из поля зрения исследователей источников. После явно пережившего свой пик в 1990-е – 2000-е гг. процесса их активной публикации, заставлявшего говорить о затянувшемся информационном взрыве, появившиеся материалы неизбежно требуют систематизации по нескольким критериям. Во-первых, это обязательное обобщение с последующей внутренней градацией новых данных по каждому конкретному автору, литературному объединению и художественному направлению и, во-вторых, их объединение, упорядочивание с уже существовавшими в открытом научном доступе сведениями с последующим включением полученных результатов в самую широкую культурно-историческую перспективу. В наибольшей степени это относится к тем, кто прежде, не относясь к уже «освоенным» наукой фигурам, по каким-либо причинам, в том числе и идеологическим, не стал полноправной частью активного исследовательского оборота, в лучшем случае оставшись на его периферии или полностью исчезнув из поля зрения.
Сказанное в полной мере относится к тому явлению, которое осталось в мировой культурной традиции как русский акмеизм, осталось, как это часто бывает с подобными творческими образованиями, не из-за особенностей мировоззренческих и художественных принципов, постулируемых школой, а из-за высоких достижений в творческой сфере ее главных представителей – Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама и Николая Гумилева. Но тот историко-литературный фон, на котором происходило становление и развитие авторов подобного масштаба, неизбежно требует не меньшего понимания и изучения, чем случаи с фигурами второстепенными и маргинальными.
Именно на решение подобной задачи направлен выход в свет рецензируемого издания, по сути своей, являющегося первой антологией критического восприятия и освоения акмеизма от момента его возникновения до формального исчезновения из общественной перспективы и художественного ландшафта России 1910-х гг. Трудно себе представить, какой объем периодики тех лет должен был быть просмотрен и обработан, чтобы на свет появилось это издание. (И трудно не вспомнить в такой связи гумилевское: «О, пожелтевшие листы…»)
В предисловии к книге «Акмеизм в зеркале критики», далеко выходящем за пределы жанра и, по сути дела, представляющем собой академическое научное исследование (которое по истории акмеизма так и не написано), автор-составитель О.А. Лекманов, признанный специалист-мандельштамовед и знаток «серебряного века», совершенно ясно определяет цели издания: «сегодняшняя наша задача заключается не в том, чтобы ответить на вопрос: “Что такое акмеизм?”, а в том, чтобы попытаться вникнуть в суть полемик вокруг акмеизма в критике 1912–1917 годов» (с. 13). Именно с этой целью в сборник включены 157 текстов, воссоздающих ту атмосферу скрытого противостояния и прямого сопротивления, которая сопровождала попытку Гумилева открыть новую страницу русской поэзии. И здесь трудно будет согласиться с Мандельштамом, в середине 1920-х гг. утверждавшим: «нет, никогда, ничей я не был современник…».
Но надо признать удачей авторов-составителей отказ от комбинирования этих отзывов (а это рецензии, газетные заметки и репортажи о выступлениях на различных мероприятиях, тексты самих этих выступлений и собственно литературоведческие работы) по «цеховому» признаку». Такой подход, разумеется, позволил бы проследить причины и формы того, что принято называть литературной борьбой (от привычной полемики до открытого противостояния), но вряд ли способствовал бы пониманию самого широкого общественного резонанса, которым сопровождалось возникновения и развития акмеизма.
Исходя из объема публикуемого материала, составители благоразумно отказываются от каких-либо попыток его интерпретации, ясно понимая едва ли не бесконечность такого начинания во времени. Как сказано в предисловии, «почти все газетные и журнальные публикации, в совокупности составившие нашу книгу, не отличаются особой глубиной и тонкостью анализа акмеистической поэтики. Их ценность в другом: читая эти тексты, мы получаем возможность взглянуть на акмеизм глазами современников, являвшихся прямыми адресатами акмеистических манифестов и стихов. Кроме того, едва ли не каждая из републикуемых нами статей может считаться фактологическим микрофрагментом еще не написанной истории акмеизма» (с. 23).
Читатель при этом получает не статичную констатацию уже готовых оценок современников, а реальную, динамически развивающуюся картину историко-литературного процесса в его хронологической перспективе. Полнота такой картины и репрезентативность отражаемых ею объективных и субъективных факторов естественно следует из специфики того яркого, но недолгого периода, когда художественная практика акмеизма одновременно являлась и новаторским шагом в культурной жизни и неизбежным раздражителем для читательского сознания.
(Успешный опыт такого рода «компилятивных» публикаций
связан с именем Мандельштама, когда в
Авторы, представленные в антологии, настолько разнообразны по своим мировоззренческим принципам и художественным ориентирам, что любая попытка «систематизации» окажется условной. По значимости с культурно-исторической точки зрения к первой группе можно отнести оценки, данные представителями творческой среды, уже занимавшими в ней главенствующее или заметное место – поэтов-современников, общественных деятелей, ученых и критиков. Это те отзывы о дебюте акмеистов, которые оставили В. Брюсов, Г. Чулков, Д. Философов, Р. Иванов-Разумник, В. Львов-Рогачевский, К. Чуковский, А. Луначарский и др. Следующую группу образуют публикации более молодых и во многом более активных участников литературного процесса – В. Ходасевича, Б. Садовского, Г. Иванова, В. Шершеневича, И. Эренбурга, С. Боброва. Отдельно следует назвать тех авторов, кто в разное время и в разной степени был близок «Цеху поэтов» и поэтам-акмеистам – Н. Недоброво, Е. Зноско-Боровский, Вл. Гиппиус, Д. Выгодский, Л. Рейснер, Д. Цензор, А. Левинсон, Инн. Оксенов; сюда же можно отнести и опубликованные в сборнике рецензии Гумилева и Городецкого и завершающую книгу в статусе эпилога статью-манифест Мандельштама начала 1910-х гг. «Утро акмеизма». Современная научная мысль того времени представлена именами В. Жирмунского и Б. Эйхенбаума, также входившими в круг общения акмеистов и оставившими исследования, не теряющие свою актуальность и сегодня. Неназванными в этом ряду оказались лишь малоизвестные, начинающие и анонимные авторы (книга не содержит комментария, а потому иногда понять, кто скрывается за псевдонимами и инициалами, практически невозможно).
Разумеется, данная градация весьма далека от совершенства и не дает исчерпывающей картины происходившего вокруг акмеизма броуновского движения идей и коловращения оценок. Важнее тот факт, что теперь и у специалистов-филологов, и у заинтересованных читателей есть прекрасная возможность своими глазами увидеть то, каким противоборствующим встречным движением и доброжелательным сопровождением одновременно были окружены дебют и становление акмеизма, наравне с символизмом и футуризмом ставшего одним из краеугольных камней литературной составляющей «серебряного века». Об этом О.А. Лекманов прямо говорит в финале предисловия к антологии «Акмеизм в критике: 1913–1917»: «Трудно и даже невозможно было бы собрать в одном томе все печатные суждения современников о русском символизме и футуризме. Но попытаться сделать это для статей и заметок об акмеизме можно и нужно. Первым подступом к такой работе мы хотели бы считать эту книгу» (с. 23).
А поскольку шаг этот сделан, и сделан на самом высоком профессиональном уровне, почти преступным кажется тираж сборника – 300 экземпляров. «Немногие для вечности живут…»? Впрочем, в одном из последних своих стихотворений Гумилев оставил право высокого суда не современникам:
«Лишь небу ведомы пределы наших сил,
Потомством взвесится, кто сколько утаил…»