Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2014
Антон
Ботев родился в 1979
году в г. Кирове. Участвовал в литературных конкурсах (в том числе «Новая
детская книга – 2013», лонг-лист). Входил в общество «Осумасшедшевшие безумцы»
(Немиров, Данилов, Родионов, Емелин и др.). В «Волге» дебютировал с повестью
«Кот Шредингера» №7-8, 2013, победившей впоследствии в литературной премии
«Дебют» в номинации «Фантастика». Живет (пока) в Москве.
1. Есть внутри, есть снаружи
Каждый, как представляется,
делит пространство на две принципиально разные основные части: вне себя и
внутри себя, вернее, внутри себя и вне себя. Из миллиона способов делить
пространство это один из самых естественных. Точка не может попасть изнутри
наружу или снаружи внутрь, не пересекая границу человеческого тела. Сама
граница, кажется, отдельной областью не ощущается, однако ее пересечение
нарушает целостность человека и несет ему угрозу. Деление пространства на
«внутри» и «снаружи» касается чувства безопасности, то есть базового
человеческого инстинкта, и потому фундаментально.
Я буду говорить о
понятии «границы».
2. О существовании границы
Для начала неплохо бы
рассмотреть, существует ли граница вообще. Вот три примера:
1) В городке
Линкольн-Сити, штат Орегон, имеется река, вытекающая из озера Девилс-Лэйк и
впадающая в Тихий океан. Длина реки всего
Где же находится граница
между морем и сушей? Даже Книга Рекордов Гиннеса не может сказать, а ведь Книга
Рекордов Гиннеса знает все. Например, если вы на пляже – всегда можно сказать:
вот это море, или: вот это суша, но: вот это прибой. Волна, как говорил поэт,
наивно и невинно целует берег и отходит торопливо, и граница, получается, в
каждый момент времени меняется? Но если брать границу вообще – вот я стою в полосе прибоя, скажем, в Балтийском
море, возьмем даже для определенности побережье Рижского залива, где не бывает
больших волн (я уж не говорю про все осложняющие места с приливами типа залива
Фанди). На суше я стою или в море? Я могу точно сказать, что в десяти метрах от
меня суша, и в десяти метрах в другую сторону от меня море, но относительно
своего нынешнего положения я нахожусь в недоумении. Определенно можно сказать
только, что я где-то внутри границы между сушей и морем. Это пример того, что
когда граница существует, она не всегда
бесконечно тонкая, как в математике.
2) Есть, кажется, байка
про одного испанского то ли французского лингвиста, который лично решил
выяснить, где кончается французский язык и начинается испанский. Для каковой
цели он отправился на велосипеде из Парижа в Мадрид, решив по пути постоянно
говорить с местными жителями, и, найдя точку, где перестанет понимать местное
наречие[1],
объявить это место границей между двумя языками. Он ехал и ехал, и настойчиво
говорил с местными жителями, и (конец довольно предсказуем, не так ли) доехал
до Мадрида[2].
Значит ли это, что между французским и испанским языками нет границы? Наверно,
не значит, иначе все французы говорили бы по-испански, а все испанцы
по-французски, а также по-каталонски, по-провансальски и т.д. Но этого же не
происходит. Граница есть, но где она? Стоя в Фигерасе или Перпиньяне, можно, к
примеру, сказать, что на четыреста километров к северу говорят по-французски, а
на четыреста километров к юго-западу по-испански, и, наверно, можно понять, на
каком языке ты сам это сказал или подумал, но говоря или думая это, читатель,
держи в голове этого лингвиста, и тебе станет не по себе.
3) Где граница между
старым и молодым человеком? Человек (в целом) не отличается от себя вчерашнего,
в физическом смысле, то есть нельзя сказать: сегодня я молодой, а завтра я
старый. Тем не менее совершенно очевидно, что человек (без маргинальных
случаев) в начале своей жизни молодой, а в конце старый. Это настолько очевидно, что я даже не буду
тратить время на доказательство. Лучше идти дальше и не останавливаться, а
тратить время на то, что вообще-то не требует доказательств, глупо. Лучше
провести его с пользой в размышленьях, благочестивых размышленьях о природе и
назначении границ, чем тратить его на обоснование того, что человек в
действительности в молодости молод, а в старости стар. Если останавливаться на таких
вещах, то можно топтаться на месте до морковкина заговенья. Никогда не стоит
тратить время на доказательства вещей, всем очевидных, это основной принцип,
которому я здесь следую. Вещи, изложенные здесь, иногда банальны, но если взять
за правило придерживаться истины, то от
банальности не уйти. Например: в молодости человек молод, а в старости стар –
это банально, но ведь это так. Истина важнее оригинальности. Что до молодого
или старого возраста, то тут можно схитрить и ввести так называемый «средний
возраст», и сказать, как в двух приведенных выше примерах: сейчас я среднего
возраста, а в молодости был молод, а в старости буду стар; или: сейчас я стар,
а в молодости был молод, а между молодостью и старостью был среднего возраста;
или: сейчас я молод, а потом буду среднего возраста, а в старости буду стар.
Проблема в том, что никто не может сказать, когда кончается молодость и
начинается средний возраст или когда кончается средний возраст и начинается
старость.
3. Бесконечно тонкая. Открытые и замкнутые множества
Что такое граница в
математическом смысле?
В математическом смысле
границей двух множеств называется совокупность точек, обладающих следующим
свойством: в любой сколь угодно малой окрестности этих точек лежат точки,
принадлежащие обоим множествам. То есть: какой бы маленький кружок мы ни
нарисовали вокруг любой точки границы, этот кружок захватит оба множества.
В определении ничего не
говорится о том, принадлежит сама граница какому-либо из множеств или нет.
Может принадлежать каждому из множеств, а может не принадлежать никакому. В
обыденном понимании границы она не может принадлежать обоим множествам
одновременно, в математическом ничего не удерживает ее от этого, определение
границы, как легко видеть, никак не связано с принадлежностью границы
множеству.
Множество, содержащее
свою собственную границу, называется замкнутым, не содержащее ее – открытым.
Из определения следует,
что граница является «бесконечно тонким» объектом. В самом деле, если бы у нее была
какая-нибудь «ширина», то в нее можно было бы вписать кружок, который бы
целиком помещался внутри нее, и, следовательно, не захватывал бы два граничащих
множества.
Примеры, приведенные выше,
показывают, что границы между сушей и морем, французским и испанским языками,
молодостью и старостью существуют только в обыденном смысле, но не в
математическом. Окрестность, захватывающая два явления, существует, но она не
бесконечно малого радиуса. Двадцать лет назад я был молод, а через двадцать лет
буду стар; как насчет двух лет? А десяти? А пятнадцати? Или: граница постоянно
движется; образует ли она собой облако,
как электрон? Может быть, она «размыта» в некоторой области?
Очевидно, однако, что
проблема разграничения явлений остается, есть у нас строгое математическое
определение границы или нет.
4. О безопасности и обобщении понятия «тело»
Казалось бы,
математическое отступление ничего нам не дало; это неправда, теперь мы знаем,
что такое замкнутость. Вооружившись этим термином, со смелостию вернемся,
братья, к безопасности как базовому инстинкту. Человек, по жадности своей,
полагает, будто он замкнут, то есть
его концы принадлежат ему (например, кожа человека, и даже поверхность этой
кожи ему принадлежат; в чем я лично не уверен, ни из чего ведь это не следует).
С другой стороны, даже самый жадный человек, если он психически здоров,
конечно, с исчезающе малой вероятностью будет считать окружающее его
пространство частью себя. То есть человеку свойственно считать себя ограниченным (тоже в математическом смысле). Замкнутая и
ограниченная область называется компактной; человек компактен. Коль скоро граница человека принадлежит ему, а все, что
вне этой границы, ему не принадлежит, человеку свойственно воспринимать границу
как фронтир, первый рубеж между собой и [опасным] внешним миром. Разрушение
тела (неважно, снаружи или изнутри) начинается с разрушения границы, поэтому
чтоб не начать разрушаться, беречь нужно в первую очередь границу. Когда инородное
тело пронзает кожу, это несет понятную физическую опасность, но, кроме нее, и
непонятную экзистенциальную – человек теряет свою целостность, или integrity.
Поэтому весь страх перед внешним, чужим редуцируется
к страху перед границей, вернее даже, перед контактом границы и внешнего мира,
или перед границей, которая отделяет границу от внешнего мира (это рекурсивное
определение ведет к дурной бесконечности; понятие границы пока что порождает
рекурсию[3];
fines, однако, non sunt multiplicandi sine necessitate). Равным образом страх
перед истощением, или испарением себя в пространство редуцируется к страху
перед границей. У человека имеются специально обученные отверстия для
избавления от отходов жизнедеятельности, но несанкционированная дырка ведет к
неприятностям, в крайнем своем проявлении – к смерти.
Под телом тут следует
понимать не только физическое тело человека, но и, например, корпус его
психических и социальных состояний – причем не обязательно человека.
Речь идет о любом объекте, который можно описать как «корпус» (corpus). Любой человек, как
матрешка, находится во многих телах: физическое тело, семья, община, род,
государство, общество и т.д.; правильнее говорить не об одной матрешке, а о
целой совокупности матрешек Эйлера, пересекающихся кругах, не всегда
концентрических[4].
Особенность любого из этих корпусов в том, что все они, как и человек,
воспринимают себя компактно (замкнуто и ограниченно).
Стратегия безопасности
обычного человека состоит в том, чтобы быть как можно дальше от любых границ.
Если человек находится внутри матрешек Эйлера, то самое безопасное место будет
внутри самого внутреннего круга, любого из внутренних кругов. Этой же
стратегией объясняется и желание быть «как все», т.е. подальше от периферии –
она обеспечивает выживание или хотя бы психологический комфорт.
У многих специфических
людей весной и осенью случаются обострения, да и не у специфических тоже. Это
все из-за обостренной тревожности, связанной с граничными временами года[5].
Российские примеры
Что до меня, то мое
любимое время года – конец августа, когда время замирает в неустойчивом
равновесии на вершине, чтобы ринуться вниз, все ускоряясь, ускоряясь, сначала
медленно, а потом стремительно падая через все агрегатные состояния: туманы
сентября, воду октября, снег ноября и лед декабря в черные бездны безнадежной
зимы. Зимой время снова начинает замедляться, останавливается в марте и мчится
обратно, чтобы остановиться 31 августа. Моя приязнь к этой дате несколько
тревожного свойства, впрочем; скорее, захватывает дух, что соответствует
вышеописанному чувству небезопасности. Адреналин!
Отметим тут для памяти и
порядка, что существуют люди, которым неустойчивое равновесие нравится более,
нежели покой, вертикальное они предпочитают горизонтальному. В этом, возможно,
заключен определенный изъян их психики.
5. О страхе перед переходом границы
После прочтения
предыдущего параграфа, естественно, если не просто его прочесть, а воспринять прочитанное,
может возникнуть следующий вопрос: предположим, человек переходит границу
некоего социального института. Перейдет границу государства. Сменит клуб.
Внимательный и сообразительный читатель подумает, что автор считает, что якобы
переходящему это некомфортно. Но почему? Казалось бы, физические границы его не
нарушаются, нарушаются физические границы общества, откуда он уходит (и
другого, куда он приходит). Почему граница общества должна страшить также и
индивида? Нет ли здесь подмены понятий, дескать, границы не всех корпусов
одинаковы, нельзя же переносить свойства одной границы на другие.
На это существует сразу
три ответа:
1) человек, свыкшись с
обществом, воспринимает, хотя бы частично, себя его частью, а его своей частью
(самый раздражающий пример: футбольные фанаты, говорящие мы про свою команду: Мы плохо провели трансферную кампанию, мы
победили, ура! мы проиграли, увы L); граница общества,
таким образом, это частично и одна из границ индивида;
2) общество и само по себе
обладает некоторым страхом избавления от некоего члена или принятия нового
члена. Для индивида это проявляется в психическом прессе при изгнании из
общества или недоверии при приеме в общество нового члена. Примерами того, как
именно общество препятствует пересечению границ индивидом, является сложность
пересечения государственных границ, сложность смены хозяина при крепостном
праве, нерукопожатность и т.п. вещи;
3) индивид подвержен еще
одному страху: поскольку он обладает во всех отношениях ненулевыми размерами,
при приближении к границе неизбежно случится момент, когда часть его, индивида,
будет по одну сторону от границы, часть по другую сторону (ведь переход
границы, как правило, осуществляется не мгновенно). Тем самым граница перережет
его и лишит целостности. Если допустить, что возможно перейти границу, не
будучи перерезанным (как, например, маленький пузырек, приближаясь к границе
воды и воздуха, встраивается в эту
границу), то случится момент, когда человек окажется внутри границы (или той полосы, где граница вечно меняет свои
очертания) и тем самым все равно потеряет свою целостность, не принадлежа уже
ни к обществу, ни к соседнему с ним обществу.
6. О границе между границей и границей
Я уже вплотную подошел к
разрешению всех вопросов и противоречий, люди приходят ко мне толпами и
спрашивают, когда же, наконец, я разрешу все противоречия? Подождите! осталось
одним абзацем остановиться на упомянутой выше дурной бесконечности множества
границ.
Если считать «границу» Γ0 объектом, отличным от
зон «вне» (O) и «внутри» (I), или, по крайней мере,
особым объектом, то где проходит граница между «границей» и «вне»? или
«границей» и «внутри»? нужно ли вводить еще две границы (Γ1 и Γ2),
отделяющие Γ0 от I и от O соответственно? Тогда
это автоматически приведет к появлению еще четырех границ (Γ3, Γ4,
Γ5, Γ6), отделяющих,
соответственно, I от Γ1, Γ1
от Γ0, Γ0 от Γ2 и Γ2 от O. На следующем шаге
границ будет восемь, потом шестнадцать, а в общем случае 2n. Какая из границ будет
более «особая»?
Все эти границы суммируются,
и получается, что если допустить существование одной границы, это с
необходимостью влечет и существование бесконечного множества границ.
7. Решение. Полоса отчуждения
Решение всех изложенных проблем
следующее: границу следует рассматривать как объект, глобально равноправный
объектам «внутри» и «снаружи»[6].
Эта граница всего одна, не существует никакой границы между, например границей границы
границы и границей границы внутренности. Зато существует некая зона (в
естественном языке для нее имеется готовый термин полоса отчуждения), отделяющая границу от «внутри» и «снаружи».
Полоса отчуждения имеет ненулевую ширину, и у нее особый статус: он принадлежит
одновременно и границе, и телам,
которые она разделяет. Для удобства дальше имеет смысл рассматривать только
одно тело, называемое, например, «внутри». Можно определить полосу отчуждения
как совокупность всех точек, до которых сможет в каком-то виде дотянуться
индивид, целостность которого нарушена границей. Если говорить строже
(«человек» есть частный случай определения и присутствует здесь только для
образности, как якорь для сознания, как trope), полоса отчуждения есть совокупность состояний,
на которых некоторая функция, не обращающаяся в ноль на границе, также не будет
обращаться в ноль[7], [8].
Эту функцию, или этого индивида, или этот вид индивидов можно назвать (также
для наглядности) лимитрофным человеком.
В некоторых отношениях
каждый человек лимитрофен. Я только что приводил пример пространственной полосы
отчуждения (человек «дотягивается» до границы). Пример временной полосы
отчуждения следующий: представим себе человека, который прямо сейчас не
чувствует себя ни старым, ни молодым. Возраст, в котором, как он считает, он
был или будет таким же, как сейчас (то есть, ни молодым, ни старым, качественно
не изменившимся), входит в полосу отчуждения между молодостью и старостью. Если
он в шестьдесят четыре года видит себя таким же, как и в тридцать, то, значит,
весь промежуток от тридцати до шестидесяти четырёх лежит в полосе отчуждения.
Определение полосы
отчуждения очень похоже на математическое определение границы; единственное
отличие заключается в том, что рассматривается не произвольно малый радиус
окрестности, а какой-то другой радиус, больший, чем какая-то величина.
Из определения чисто
геометрически следует, что если некая такая же или, по крайней мере, равная
лимитрофному человеку сущность желает проникнуть как можно дальше на полосу
отчуждения, не отрываясь полностью от своего корпуса, то проникнуть этот
господин сможет самое дальнее до границы – что придает нашему определению
смысл, ибо полоса отчуждения вдоль государственных границ имеет ровно эту же
функцию.
Еще раз: надо понимать
разницу между границей и полосой отчуждения. Граница есть граница, это там, где
один корпус заканчивается, другой начинается. Полоса отчуждения есть нечто
общее, принадлежащее одновременно границе и корпусу.
Поэтому то, что было
сказано про границу, не обязательно будет верно и для полосы отчуждения. А про
границу было (в том числе) сказано, что она страшит индивида или общество,
поскольку ее нарушение либо прямо нарушает их целостность, либо несет угрозу
этого нарушения. Далее будет показано, что опасна не только собственно граница,
но и полоса отчуждения.
Внутри полосы отчуждения
вполне можно существовать и даже процветать, как показывает, например, колония
кроликов, необычайно расплодившаяся в полосе отчуждения вдоль Берлинской стены[9].
В отличие от многих других границ, Берлинская стена была практически
непроницаема для приматов, поэтому поколения кроликов жили там в совершенной
безопасности. Об этом был даже снят польским режиссером Бартеком Конопкой фильм
Królik po berlinsku,
претендовавший в
Первый пример того,
какие проблемы можно решать с помощью полосы отчуждения[10],
предоставляют нам многочисленные сказки народов мира. Известен, например,
мотив, в котором герою требуется прийти к правителю ни пешком, ни верхом, ни
голым, ни одетым, ни по дороге, ни по бездорожью, ни ночью, ни днем, ни с
подарком, ни без подарка. Диалектически это означает, что герою требуется
прийти и пешком, и верхом, и голым, и одетым, и по дороге, и по бездорожью, и
ночью, и днем, и с подарком, и без подарка. И герой попадает в полосу
отчуждения между этими состояниями, и приезжает к правителю на рассвете, одетым
в сеть, сидя на козле и шагая ногами по обочине, с зайцем, которого тут же и
отпускает.
8. Лимитрофный человек
Лимитрофные люди,
очевидно, существуют.
Возможно, этот тезис
следует доказать. Т.е. в абстрактном мире, конечно, существуют они уже хотя бы
в силу того, что я их определил; возможно, следует доказать существование не
какой-то абстрактной функции, а материального человека, лимитрофного в
некотором отношении.
Строго доказать его
существование я не могу в силу нестрогости определения понятия «граница»[11].
Зато я дам[12]
убедительные примеры таких людей. Насколько далеко (в социальном смысле)
изгнанник от, например, изгнавшего его правителя? В чем вообще измерять
социальные расстояния? В рукопожатиях? Положим, для простоты можно сказать, что
изгнанник бесконечно далек от изгнавшего независимо от определения расстояния,
но что делать в промежуточных случаях? Да и вообще – если человек перешел
границу и примкнул к другому корпусу, это вообще не относится к теме моего
исследования. Меня, да и тебя, читатель, если ты все еще здесь, интересуют
случаи – что, если изгнанник не эмигрировал из страны окончательно, а
обосновался в приграничной зоне и совершает набеги и грабит корованы? И у него
есть союзники среди населения этой страны, т.е. его социальная изоляция не
полная? Что делать с членами подполий или, наоборот, гауляйтерами оккупационной
власти? Что делать с выкрестами, людьми, временно пребывающими в СИЗО, или
Стивеном Хокингом? Это все люди, пребывающие одновременно в двух состояниях, а
точнее сказать – содержащие внутри себя границу между какими-то двумя состояниями.
Глупо отказывать этим людям в существовании лишь на том основании, что мы не
можем определить норму на пространстве социальных отношений.
Вообще, существует
множество лимитрофных людей в художественной литературе. Я даже не беру тут
представителей «плебейских» жанров литературы типа фантастики – какого-нибудь
Джека-из-Тени. Нет, в классике мировой литературы, когда-то плебейском, а ныне
респектабельном произведении, памятнике самому себе, «Беовульфе», тоже имеется
типичное лимитрофное существо – Грендель. Читателю следует всегда держать его в
голове. Говоришь «лимитрофный человек» – имеешь в виду Гренделя, говоришь
«Грендель» – имеешь в виду обобщенный образ лимитрофного человека. Грендель,
очевидно, живет в полосе отчуждения за пределами Хеорота, пиршественного зала,
построенного королем Хротгаром; при этом Хеорот частично попадает в полосу
отчуждения, но лишь частично, потому что Грендель не может приблизиться к
алтарю внутри него – очевидно, сердцевине цивилизованного, безопасного мира.
Появление Гренделя несет смерть тем воинам, что не находятся в безопасной, не
граничной зоне, смерть по причине нарушения целостности, в буквальном то есть
смысле. Грендель обитает со своей матерью не за пределами известного мира
(тогда бы о нем или никто не знал, или его существование было бы
перпендикулярно существованию датчан), – но и не внутри чертога,
олицетворяющего «свой» мир. Следовательно, Грендель живет на границе. Все,
докуда он может дотянуться – полоса отчуждения. Грендель – лимитрофное
существо. Voilà.
Теперь следующий фокус.
Мы знаем, что лимитрофный человек находится внутри полосы отчуждения. По
определению полосы отчуждения он (лимитрофный человек) не теряет контакта с
границей. Иными словами, граница
постоянно находится внутри него. Значит, лимитрофный человек носит границу
внутри себя, поэтому обычному человеку потенциально возможно встретить границу
не только на границе, но и в полосе отчуждения, в зоне досягаемости
лимитрофного человека. Можно сказать и так, что граница сама себя носит посредством
лимитрофного человека, как оса-паразит. Поэтому: встреча с лимитрофным
человеком опасна, поскольку это встреча с границей, а граница нарушает
целостность нелимитрофного человека и т.д. Граница тут даже не оса-паразит, а
вирус.
Самое время также
вспомнить о понимании границы как бесконечно тонкой, но вечно движущейся в
пределах полосы отчуждения линии. Можно понимать полосу отчуждения и так – как
орбиталь границы, определяемую функцией лимитрофного человека, почему нет.
Некоторые сущности
лимитрофны по службе – пограничники,
например, обитающие в полосе отчуждения – и встреча с ними тоже опасна, и
опасна только и именно на полосе отчуждения. Если рассматривать Гренделя как
пограничника, это будет и хорошо, и свежо. Боевой человекоподобный робот-убийца
на страже сил Хаоса.
8а. О Кризисе Середины Жизни
Когда человек думает,
что земную жизнь прошел до половины, его охватывает смутное беспокойство,
связанное с тем, не перешел ли он уже границу середины жизни? Не превращается
ли зрелость в старость? Эта штука называется Кризис Среднего Возраста.
Как и любая граница,
средний возраст – с одной стороны рубеж, с другой – вершина, саммит, акмэ. В
среднем возрасте Иисус взошел на Голгофу, Мухаммед получил откровение, Будда Шакьямуни
достиг Бодхи. А что сделал ты, неудачник? – думает человек во время Кризиса
Среднего Возраста. Его состояние описывается стихотворением Гельдерлина Hälfte des Lebens (что в
переводе с немецкого и означает «Половина жизни»):
В жёлтых цветах висит,
Пестрея шиповником,
В озере берег.
И милый лебедь,
Пьян поцелуем,
Голову клонит
В священно-трезвую воду.
Горе
мне! В стужу, зимой,
Где
взять мне цветов и
Солнце,
и где
Быстролетные
тени?
Стоит
стена
Безмолвно
и холодно, флюгер
Звенит
под ветром.[13]
Визуальный символ
Кризиса Среднего Возраста – немая и холодная стена, ставящая предел (sic!) счастливой юности
человека с пошлыми лебедями, цветами, солнцем и быстролетными тенями,
аудиальный символ – звук флюгера. По ком дребежжит этот флюгер, несчастный? – вопрошает
сам у себя несчастный. Не спрашивай, ибо дребежжит он по тебе. Ветер времени
начинает выдувать из тебя старческий песок. И человек искусственно начинает
жить по-настоящему, его обуревает жажда деятельности, он двигается – бросает работу, бросает жену, устраивается на новую
работу, меняет место жительства, снова женится, совершает преступление, мечтает
поехать в кругосветное путешествие, пишет книгу, учит ирландский, учит
армянский, по крайности – меняет мелодию на мобильном. Все, что угодно, лишь бы
не думать о жизни, потому что если думать о жизни, то становится совсем
страшно. Иллюзия деятельности притупляет этот страх, но не убивает насовсем.
Это реакция нормального
человека на то, что он в процессе перехода границы от молодости к старости
оказался в полосе отчуждения – и временно стал лимитрофным. Quelle ironie!
– провести объективно лучшие годы жизни, сокрушаясь о том, что жизнь проходит
зря, – с жалостью думает при этом, глядя как бы со стороны, человек с изъяном в
психологии, человек, для которого лимитрофное существование вошло в привычку,
человек, который ценит 31 августа превыше всех остальных дней в году.
Но при этом и он
стремится что-то в своей жизни поменять, потому что его страх еще глубже.
9. О великом множестве границ
Я не написал
своевременно, а ведь это довольно важно. Читатель опять может спросить меня, то
есть лучше я спрошу его риторически, как Сократ
спрашивал Симмия:
– Имеет ли смысл вообще
рассматривать какую-то особую полосу отчуждения? Чем она отличается от любого
другого состояния? Ведь [почти] любое состояние, общество, положение можно
описать как приграничное. Например: камера смертников есть полоса отчуждения
между обычной жизнью и адом, монастырь есть полоса отчуждения между обычной
жизнью и раем[14],
бедность есть полоса отчуждения между нищетой и зажиточностью, зажиточность
есть полоса отчуждения между бедностью и богатством, богатство есть полоса
отчуждения между зажиточностью и неприличным богатством и т.д. Формально
говоря, вся жизнь человека проходит в разных полосах отчуждения, поскольку
чистые характеры и состояния встречаются крайне редко. Человек путешествует из
одной полосы отчуждения в другую, из многих одних полос отчуждения во многие
другие.
– В какой-то степени,
конечно, это верно, – отвечу я тебе (т.е. сам себе), но:
1) Не надо подходить к
вопросу формально. Достаточно выбирать разумные критерии разграничения. Тут я
полагаюсь на твою мудрость, Симмий, что ты не будешь в буквально каждом
проявлении жизни искать пограничную полосу;
2) После отсечения всех формальных
и безумных границ останутся лишь самые важные. Многие люди при таком подходе
перестанут быть лимитрофными по отношению к большинству границ. Несколько
границ, тем не менее, останется, но важность этих границ будет разной.
Лимитрофность – это не индикатор со всего двумя параметрами: 0 или 1.
Лимитрофность может проявляться в той или иной степени. Здесь опять же можно полагаться на здравый смысл Симмия, могущего
оценить, какую степень лимитрофности следует принимать во внимание. Ситуация та
же самая, что с безумием: каждый человек в какой-то степени безумен, но
существуют критерии, по которым мы считаем для себя того или иного человека
сумасшедшим по-настоящему.
3) Общая лимитрофность
человека складывается из взаимодействия всех лимитрофностей, воздействующих на
него, с учетом их математических весов, конечно. Вообще очень интересно было бы
рассматривать человека как живущего в (почти) бесконечномерном пространстве
границ; каждая координата в этом пространстве – параметр, по которому мы
считаем важным провести границу. Положение человека в этом пространстве можно
определить как радиус-вектор лимитрофности, где значение каждой координаты
соответствует значению лимитрофности человека по этому параметру. Но это, мой
бедный дорогой Симмий, слишком абстрактно для твоего здравого смысла и в высшей
степени кубической головы.
Поэтому, Симмий, в
дальнейшем можно рассматривать лимитрофность человека лишь по одному параметру,
и при необходимости использовать принцип суперпозиции. Когда я говорю про
человека, что он лимитрофный или наоборот, то, конечно, имеется в виду чистый
характер, не отягощенный затемняющими чертами. Выбор параметров и их важность,
равно как и выбор границ внутри каждого параметра целиком остаются на твоей
совести. Лично я, видимо, касаюсь в большей степени социальных границ. Вообще: когда я, например, говорю о «зле» и
«добре», я точно так же могу сказать про любое свойство, имеющее два полюса.
10. О психологии лимитрофного человека
Особенность лимитрофного
человека в том, что его целостность уже[15]
нарушена. В нем уже есть некоторое фундаментальное раздвоение, один раз этот
человек уже расщепился, неважно – вольно или невольно он пошел на это. В нем
что-то фундаментально и необратимо изменилось. Доктор Джекил и мистер Хайд в
нем действуют самостоятельно, они не слились в синтезе, как обычный человек, и
поэтому лимитрофный человек способен и на (слово «абсолютное» здесь будет
слишком сильным, поэтому) более чистое зло, и на более чистое добро, чем
нелимитрофный человек.
От нарушения своей целостности
лимитрофный человек страдает. Обычно это не осознанный выбор – быть лимитрофом
или не быть. Человек не хочет жить на границе, он хочет, чтобы граница была
везде – это то же самое, что граница нигде. Раз границы нет нигде, лимитрофный
человек постоянно нарушает всевозможные границы, в том числе совершает
правонарушения и даже убийства – вспомните пример Гренделя. Грендель, кстати,
мегапреступник не потому, что он убийца, а потому, что он, хоть и убийца, но
вергельда не оплатил. Вот это преступление в глазах германцев наиболее ужасное,
вот это попрание всех и всяческих норм и нарушение границ.
Травма, полученная
лимитрофным человеком, подобна родовой травме при изгнании из Рая и часто не
осознается. Потерявши целостность, восстановить ее почти невозможно, и
лимитрофному человеку лучше уже жить на границе. Граница становится его домом,
а бывший дом – часто местом и олицетворением зла, или же, наоборот, потерянным
раем. Томас Вулф или Владимир Набоков дают нам, наверно, хорошие примеры того,
как человек ощущает себя на границе.
10а. О двойственности полосы отчуждения
Полоса отчуждения – не
совсем правильный термин. Она не отчуждает границу от основной территории. Она
объединяет две сущности, без нее переход между ними был бы резкий до степени
невозможности, как прыжок вверх в функции Хевисайда[16]
при переходе через ноль. Полоса отчуждения, принадлежа границе и корпусу одновременно, смягчает этот прыжок,
делает, так сказать, функцию Хевисайда дифференцируемой. Это зона, в которой
лимитрофному человеку наиболее комфортно, и одновременно зона, в которой
нелимитрофному человеку наиболее некомфортно.
С другой стороны,
корпус, Хеорот – зона, в которой лимитрофному человеку наиболее некомфортно, а
нелимитрофному наиболее комфортно.
Все это наталкивает на
мысль, что Хеорот и полоса отчуждения двойственны друг другу. То есть можно
высказать гипотезу, что Хеорот является зоной отчуждения по отношению к
вышеопределенной полосе отчуждения, а нелимитрофный человек, соответственно,
лимитрофен по отношению к вышеописанному
Гренделю.
Теперь можно сделать
сальто вперед. Из определения полосы (зоны) отчуждения следует, что внутри
основной территории (Хеорота) должно иметься ядро, аналогичное границе внутри
полосы отчуждения – самое сердце Хеорота, от которого нелимитрофный человек
отдаляться не склонен. Как лимитрофный человек всегда имеет внутри себя отрезок
границы, так и нелимитрофный человек всегда имеет внутри себя часть ядра (в
«Беовульфе» это алтарь Хеорота).
Эта гипотеза многое
объясняет – например, такое понятие как «самость» теперь может быть легко
определено в терминах границы и полосы отчуждения; это также наглядная
иллюстрация патриотизма, или национальной идеи, или «души нации».
Если теперь сделать
сальто назад и вернуться к лимитрофному человеку, у него тоже можно обнаружить
свое ядро! Этим ядром является граница, к которой лимитрофный человек так
привязан. Поскольку, как уже было сказано, главное отличие лимитрофного
человека от нелимитрофного – это наличие раздвоенности, содержание границы
внутри себя, то эта самая граница и становится национальной идеей, душой и
самостью лимитрофного человека.
11. О психологии нормального человека
В
«Одна скамейка перевернута, другая стоит. Не
исключено, что если бы и вторую перевернули, кто-нибудь поставил бы ее обратно
на ножки, потому что это уже воспринималось бы как беспорядок. Не только на
берегу Трубежа, а и во всем городе по-осеннему грязно. Но приглядевшись, вы
замечаете, что как-то не совсем грязно, но ровно настолько, чтобы были
испачканы ботинки. С этой целью, например, шоссе заасфальтировано, а боковые
дорожки лишь кое-где присыпаны камешками. Потом, погуляв по городу, вы
убеждаетесь, что тут не увидишь прямого забора, гладкой стены, ровной крыши;
что все, что вас окружает, носит на себе какой-то ровный налет
морально-физического износа (заглянув в магазин, я убедился, что и новые вещи
сделаны с таким расчетом, чтобы не разрушать этого впечатления); что всюду
непостижимым образом поддерживается общий среднестатистический уровень
отклонения от идеального образца. Так что если бы какой-нибудь архитектор решил
во что бы то ни стало построить здесь первоклассное «европейское» кафе и даже
протащил свой проект через все инстанции, каждый строитель и маляр невольно
постарались бы снизить чуждый их сердцу идеал до того же среднего уровня. А
если бы наш мифический архитектор проследил буквально за всем, сам доставал
краски и составлял колеры,– то и в этом случае обслуживающий персонал и
посетители общими усилиями, хотя, конечно, неосознанно, привели бы интерьер в
соответствие со своими представлениями о культурной норме и тогда уже стали бы
поддерживать его в нужном качестве».
И действительно, это же везде
так. Я сам в глубине души ощущаю такое состояние как свое, родное. Когда я
приезжаю в Киров, я тоже обращаю внимание на это положение дел. Это не разруха[18],
это нормальное состояние, это приведение в культурную норму. Как возникла эта
норма, чему она равна, почему такое вообще происходит в маленьких городах – на
эти вопросы можно ответить, если посмотреть на них с точки зрения границы и
полосы отчуждения.
Просто – просто – в этом
снова проявляется боязнь нормального человека перед границами и стремление
границы эти разрушить. Жизнь в маленьком городе существенно отличается от жизни
в мегаполисе. В мегаполисе – не всегда, но очень часто – от твоего жилища
добираться до работы не меньше часа, отвести ребенка в садик не менее получаса:
выходя из дома, собираешься, как на бой, ничего не забыл, ключи, паспорт,
телефон, кошелек? – выходишь из дома, в лифте в лучшем случае киваешь соседям,
не смотришь им в глаза, одергиваешь не в меру любопытного ребенка, едешь в
общественном транспорте, не смотришь никому в глаза, ни с кем не заговариваешь[19],
или едешь на машине, более всего опасаясь задеть другую машину, – в общем,
погружаешься в чуждую среду, надеваешь скафандр[20],
обмазываешься маслом, чтобы ни с кем не было трений, – одним словом[21],
пересекаешь границу. Зимой дополнительно нужно надеть тяжелые ботинки, а они,
сука, зашнурованы, надеть штаны и телогрейку, одеть, сука, ребенка, а он
сопротивляется, не забыть варежки, если в садик и на работу, то опять кошелек,
ключи и т.д. – все это добавляет сложностей к пересечению границы. Фактически
это маленький ежедневный подвиг.
Зато дома – вот уж мой
дом моя крепость! Дома свое, родное, дома рвань-портяночка, жена в бигудях, а
самому пузо можно не держать, и на ребенка орать можно, кого стесняться-то, э,
дома же. Жена тем и хороша, что ежели при ней и пукнешь, то это ничего. Ежели
мы теперича даже совсем разденемся, так и тут никто ничего нам сказать не
может, дома-то!
Публичное пространство
большого города, по крайней мере, российского, в целом не предназначено для
жизни, в любом случае, для такой жизни
как дома, поэтому выход в люди – это переход в другой мир (я не имею в виду
пойти потрещать с пацанами за семками).
А что мы видим в
маленьком городе? В маленьком городе мы видим, что все уже не так. Ну, как
маленьком, – в полумиллионном городе отличие уже довольно большое, судя по
опыту моей жизни в двух таких городах; а в совсем маленьком отличие от
мегаполиса разительное. Внешняя среда в таких городах все меньше отличается от
домашней, зачастую все соседи про всех знают, здороваются на улицах, судачат,
могут отвести ребенка в садик, пока доберешься до работы, пять раз
перемолвишься словом со знакомыми. Чем меньше город, тем ярче это проявляется.
И тем меньше отличие внешней среды от домашней.
А дома кран хоть
немножечко, а течет, а ежели не течет, значит, побелка немножечко отвалилась, а
еще обои немножечко отодрались, если ремонта, конечно, недавно не было, а еще
книжки немножечко помялись и стоят не по ранжиру на полке, а кому господь куда
приведет, и чашки от чая по всем комнатам в хаотическом порядке, где допил, там
и бросил, и носки под кроватью валяются. Ну и стол, конечно, немножечко
поцарапан, или в пятнах, или в кругах из-под кружки, и стул шатается, и
лампочка погасла, все некогда новую вкрутить, и так далее. В общем, свое, но не
поломанное, а так, слегка не в норме, можно пока не чинить, вот будет ремонт, и
починим, а пока можно не торопиться, нет, куда торопиться, все равно скоро
ремонт. Чересчур чистая или, наоборот, чересчур грязная улица вызывает
неосознанное раздражение, показывает границу между домом и не домом, а человек
инстинктивно боится границ. Еще одно свидетельство отсутствия границ в
маленьких городках и деревнях – люди гораздо легче ходят друг к другу в гости.
Поэтому норма разрухи в
городах приближается к норме разрухи в квартирах, и в пределе совпадает, а
предел – это одиноко стоящий хутор, там вообще ежели мы таперича совсем
разденемся даже не дома, а во дворе, так все равно нам никто ничего сказать не
посмеет. Там совсем никакой границы нет, особенно летом. Отсутствие границ
повышает ощущение безопасности людей, и нам ли винить их за небольшую разруху?
У нас у всех рептильное сознание доминирует, а у кого не доминирует – те из-за
того давно уже вымерли.
И, кстати, раз уж зашла
речь о маленьких городках и границах, то тут же легко объяснить и феномен
гопников, реднэков, хьюман трэша и т.п. Как-то довелось мне попасть в субботний
вечер в Строгино, так уж вышло, не суди меня строго, читатель, я был там по
делам. Было лето, было жарко, весь берег реки был усыпан – нет, усеян – нет, в
общем, кишел людьми. Примерно как в Юрмале на открытии поп-фестиваля «Новая
волна», наверно. Что важно – простыми русскими людьми, аборигенам. Было
несколько кавказцев, в основном они торговали шашлыками, которые там же и жарили,
но в подавляющем большинстве там отдыхали простые белые люди, которые, как
считается, кавказцев не любят. Я еще, помню, было какое-то антикавказское
обострение, подумал, что нет, не все еще заняли кавказцы, есть еще резервы у
простого русского человека! Все они, простые русские люди, были очень
благодушны, и были они не только на водохранилище, но и тусовались около
магазина, лузгали семечки, пили пиво, в шутку душили друг друга, в общем, всем
было весело и хорошо. По раёну рассекали машины и автобусы, люди зачем-то
стояли на остановках, хотя, очевидно, никуда не собирались ехать. Человек, к
которому я приехал, напоминаю, по делам, расслабился и тоже пил пиво, и
рассказывал, что ментов здесь много, и наркотиками торгуют, но никто никого не
трогает, потому как все друг друга знают, и менты подменяют, если что,
торговцев, а торговцы ментов. Весь район – саморегулирующаяся система, как в
маленьком городке. Когда это возможно? Это возможно только при низкой ротации
народонаселения и оседлой в целом жизни в черте этого городка, в данном случае
– района. Мой собеседник подтвердил, что выезды людей за пределы Строгино
случаются крайне редко и воспринимаются обитателями как приключение. Кажется
очевидным, что выезд за пределы своего раёна для его обитателей – это пересечение
границы. В любом случае мы ничего не потеряем, если определим гопников именно
так – как людей, для которых их район окружен некоей границей, подобно поясу
Мелиан. Из-за этой границы здесь не так много и кавказцев, видать, или, по
крайней мере, они были не на виду.
Граница эта не столько
физическая, сколько психологическая. Такое восприятие своего района, как мне
кажется – остаток общинной психологии, и в этом разница между гопниками и
лимитрофными человеками. Гопника землица родная кормит, она ему силы дает,
гопник – это Атлант, а если случится ему стать лимитрофом – вот тут он и
обращается в Гренделя, и от злости начинает резать других гопников.
12. О втором начале термодинамики
Тепловая смерть любой
замкнутой термодинамической системы есть состояние, при котором между ее
частями отсутствует обмен энергией. Это означает, что энтропия системы
максимальна, то есть все ее элементы равноправны, поскольку энтропия, грубо
говоря, есть мера хаоса. Во всей системе одинаковая температура, одинаковая плотность
частиц, нет ни дьявола, ни бога, ни раба, ни господина. Великое Ничто. Тепловая
смерть есть следствие того, что энтропия системы является полуинвариантом, она
может только увеличиваться. Локально энтропия может уменьшаться, но если брать
систему в целом – по второму началу термодинамики она может только
увеличиваться, и, более того, она увеличивается при каждом изменении системы,
или, другими словами, при любом действии[22].
Да-да, и написание, и даже понимание осмысленного текста приближает тепловую смерть
вселенной; а написание неосмысленного может означать, что где-то вышел в свет
текст осмысленный, и этот хаос и поток сознания – сравнительно мягкая расплата
за его написание.
С энергетической точки
зрения граница, или барьер, есть сгусток энергии, сосредоточенной вдоль
некоторой силовой линии. Эта энергия находится в неустойчивом равновесии, и по
второму закону термодинамики барьер должен с течением времени снижаться, а его
энергия расходиться в стороны от барьера. Расходящаяся энергия барьера и есть полоса
отчуждения.
Понятно, что
выравнивание системы, или, давайте уж не лицемеря считать Вселенную замкнутой
системой, увеличение энтропии Вселенной означает (в глобальном смысле) размытие
границ. Тепловая же окончательная смерть есть полное отсутствие границ. Границы
тем самым выступают на стороне Порядка против сил Хаоса. Полоса отчуждения в
нормальном состоянии не может существовать без границы, и тем самым она тоже на
стороне Порядка. Обычный человек (и особенно ГОПНИК), страшась границы,
выступает тем самым на стороне Хаоса; лимитрофный человек, будучи врагом
обычного, является, следовательно, сторонником Порядка. Диспозиция такая.
Повторю еще раз,
капслоком: мы только что доказали, что ГОПНИКИ СУТЬ ХАОСИТЫ. Обратно не
обязательно верно.
Дальше: по второму
началу термодинамики границ в мире становится меньше и меньше, в частности,
например, отмирает в мире апартеид, дискриминация по половому признаку,
сексуальной ориентации и т.д. В каком-то смысле прогресс – это и есть
приближение к тепловой смерти Вселенной. А границы – это такое возвращение к
корням, сохранение традиций, устоев, Домострой, четкие границы.
Тут есть [кажущееся]
противоречие. Получается, гопники, с одной стороны, суть хаоситы, поскольку они
стремятся избавиться от границ; с другой стороны, многие разделяют мнение, что
они суть сторонники порядка, поскольку стремятся сохранить старый строй и его
границы, то есть разделение на мужчин и женщин, на своих и чужих, на гомо- и
гетеро-, вот это вот все.
Тут читателю время
остановиться и подумать: а правильно ли я читаю? Не скольжу ли я взглядом по
тексту, не понимая его, аки водомерка по поверхности пруда? Если ответ на
второй вопрос утвердительный, то это вопрос к автору: требуется ли писать
гладко, чтоб читатель не спотыкался и не пошел, например, пить пиво вместо
того, чтобы читать? Если не одергивать себя постоянно и не останавливаться,
возвращаясь к прочитанному, то пролетишь мимо текста, параллельно думая, например, о том, как помириться, я не знаю, с
женой, или чего приготовить на ужин. С этой точки зрения я хорошо понимаю
Станислава Лема, философские и культурологические работы которого совершенно
нечитабельны – но понимаю также, что Лем здесь не совсем прав, нужно очень
большое желание, чтоб его прочесть, он находится близ, так сказать, одного из
полюсов, а близ противоположного полюса находится какая-нибудь гладкая,
«стилевая» проза таких авторов, как Кафка, Беккет или Дмитрий Данилов [23].
Для меня ответ такой: я
не могу писать так же занудно, как Лем, хотя, возможно, в данном случае это
имело бы смысл, поэтому одергивать читателя приходится грубо и зримо. Так, один
мой знакомый, ныне покойный, фотографируя свадьбу, просто кричал: «Эй, народ!»
Народ оборачивался, и знакомый этот делал свой снимок на мыльницу. Другой же,
профессиональный фотограф, работал ногами и корпусом, выбирал ракурсы,
старался, чтобы люди забыли про камеру и вели себя естественно – в общем, все
как полагается. Участникам свадьбы, думаю, было равно интересно рассматривать
снимки обоих. Желающий понять текст да поймет его.
В общем, если читатель
подумал над указанным выше якобы противоречием, скользя, как водомерка, над
последними двумя абзацами, то он должен был понять, что противоречие
заключается в ложной пресуппозиции: отчего-то по умолчанию считается, что
хаоситы (буду дальше так называть гопников, патриотов, гомофобов, религиозных
фанатиков, Ekwilistов и проч.) стремятся сохранить прошлое! Они его
сохраняют, но не потому, что так уж хотят. Они боятся границ и, будь их воля,
разрушили бы их, и разрушают те границы, до которых могут дотянуться. Но не
стоит забывать, что для того, чтобы границу разрушить, нужно к ней
приблизиться, т.е. перейти полосу отчуждения; чем шире полоса отчуждения, тем
сложнее ее преодолеть; бедные хаоситы жмутся на постоянно сужающихся
пространствах и смотрят, как полосы отчуждения вокруг них все шире и шире – как
кролики на затапливаемом водою холме все время отсаживаются повыше при
повышении ее уровня[24].
При дальнейшем наступлении хаоса и затоплении всех холмов хаоситам придется
научиться плавать или, по крайней мере, не бояться воды – и стать, возвращаясь
от прекрасных метафор к предмету нашего эссе, лимитрофными людьми. Впрочем, к
тому времени понятие «лимитрофный человек» потеряет смысл за отсутствием
предмета обсуждения.
Да, да. С помощью
второго начала термодинамики я только что показал, что рано или поздно всем
людям придется стать лимитрофными. Барьеры понизятся до уровня моря, останется
одна большая полоса отчуждения, которой, впрочем, при неминуемой полной победе
хаоса уже нечего будет отчуждать. Барьеры рухнут, и свобода их примет радостно
у входа[25].
В
англоязычном романе Набокова Bend Sinister можно найти
хорошо сформулированную, как мне кажется, высказанную утопическую идею того,
что тотальное разрушение границ между гражданами по второму закону
термодинамики ведет к их объединению в один организм и благорастворению в нем.
Здесь же видно, как мила сознанию хаосита мысль об отсутствии границы. Вождь нации, Падук, говорит в радиоречи:
From
now on … the way to total joy lies open. You will attain it, brothers, by dint
of ardent intercourse with one another, by being like happy boys in a
whispering dormitory, by adjusting ideas and emotions to those of a harmonious
majority; you will attain it, citizens, by weeding out all such arrogant
notions as the community does not and should not share; you will attain it,
adolescents, by letting your person dissolve in the virile oneness of the
State; then, and only then, will the goal be reached. Your groping
individualities will become interchangeable and, instead of crouching in the
prison cell of an illegal-ego, the naked soul will be in contact with that of
every other man in this land; nay, more: each of you will be able to make his
abode in the elastic inner self of any other citizen, and to flutter from one
to another, until you know not whether you are Peter or John, so closely locked
will you be in the embrace of the State.
(Отныне
… путь ко всеобщей радости открыт. Вы
добьетесь ее, братья, пылко соединясь друг с другом, уподобясь счастливым
мальчикам в шепчущей спальне, настроив свои мысли и чувства на мысль и чувство
гармонического большинства; вы добьетесь ее, сограждане, искоренив высокомерные
представления, которых общество не разделяет и не должно разделять; вы
добьетесь ее, молодежь, позволив своей личности раствориться в зрелом единении
с Государством; тогда – и только тогда – эта цель будет достигнута. Ваши
бредущие во тьме индивидуальности станут взаимозаменяемыми, и ваша нагая душа не будет
корчиться в тюремной клетке несанкционированного эго, а соприкоснется с душой
каждого другого человека этой земли; более того: каждый из вас сможет найти
приют в гибком внутреннем «я» любого из сограждан и перепархивать от одного к
другому, пока вы не перестанете различать, Иван вы или Петр, или Сидор – так
плотно обнимет вас Государство.)[26]
13. Россия в
В этой связи интересно
посмотреть, что происходит сейчас, в сентябре
Хаоситы, будучи неспособными
разломать большую часть границ, все-таки отодвинули или разрушили некоторые –
например, госграницу на крымском направлении, сломали границу между нормой и ее
отсутствием в этическом и даже психиатрическом отношении, расширили зону
комфорта так, чтобы быть подальше от меньшинств разного рода (в том числе
эстетических) – иными словами, некоторые полосы отчуждения ликвидировали, а
некоторые существенно сузили.
По определению полосы
отчуждения это означает уменьшение пространства для лимитрофных людей.
Поскольку физическими терминами («расстояние», «пространство») мы оперируем в
основном ради иллюстративности, сужение полосы отчуждения означает сужение
пространства возможностей для лимитрофных людей, и даже сужение их жизненного
пространства. Остались почти только границы. На полосе отчуждения жить уже
невозможно. Нужно отчетливо определиться: ты за русских, сука, или за
украинцев, либераст ты или ватник, разделяешь западные ценности или любишь
свое, исконно-посконное. Многие лимитрофные люди до сих пор этого не поняли, и
отсюда испытывают постоянные травмы, вызванные тем, что они пытаются выйти из
своей зоны существования и больно натыкаются на неведомые ранее пределы. Можно
сказать, что хаоситы, как члены секты ГИБДД, понарасставили везде кирпичей, и теперь штрафуют и не пущают
лимитрофных автомобилистов. Про хаоситов тоже можно сказать, что они еще не
поняли всей своей власти и победы над лимитрофными и пока не пользуются ее
плодами в полной мере.
Россия с Украиной –
хороший пример того, о чем я говорю. Донецкая, Луганская, Харьковская области,
Крым до февраля
Как и столетие назад, мы
видим победу одной из сил в отдельно взятой стране. Эту победу, как и в примере с написанием бессмысленного текста в
качестве написания за существование осмысленного, можно считать очередным
историческим примером компенсации того, что в остальном мире порядок в
противостоянии с хаосом еще держится или даже локально возрастает.
Сломав границы, их не
так просто восстановить. Домой возврата нет, мир никогда не будет прежним. Это,
возможно, слабое утешение для тех, кто не любит войну, но лично для меня
возможность видеть падение мира и точку «до» и «после» в относительной
безопасности – чрезвычайно ценный опыт, и я благодарен за нее судьбе. А что мне
еще остается делать, ведь я – – –
14. Стихотворение Фроста и перевод Степанова
Написав все предыдущее,
я вдруг вспомнил стихотворение Роберта Фроста и его перевод, сделанный Сергеем
Степановым. По-моему, и то, и этот очень хорошие. И соответствует
вышенаписанному, что немаловажно. Это можно было бы взять эпиграфом, но зачем,
зачем.
|
MENDING WALL |
ПОЧИНКА
СТЕНЫ |
15. Обо мне
– – – А что мне еще остается
делать, ведь я лимитрофный человек. Говорю это без самолюбования или горечи, в
конце концов, я только что показал, что первые ничем не отличаются от вторых.
Первого марта
В понедельник мы уже
искали в интернете адреса контор, оформляющие вид на жительство за рубежом. В
одной скучной адвокатской конторе хорошо одетый господин с усами разъяснил мне,
что максимум, на что мы можем рассчитывать – это Восточная Европа, лимитрофные
государства, причем почти везде нужно открывать свое Дело. Бизнес, без него не
проживешь! Проще и дешевле всего было в Латвии, и за оформление ВНЖ там
господин с усами заломил в общей сложности четыре с половиной тысячи евро, это
только за его услуги, не считая остальных расходов. Я сказал, что подумаю, и
господин с усами понимающе покивал. Вообще-то все, что он предлагал, можно
сделать самостоятельно. Время поджимало: ходили слухи (потом, кстати,
подтвердившиеся), что в той же Латвии скоро получить вид на жительство станет
гораздо сложнее и дороже. Путин захватил Крым. Вежливые люди появились на
востоке Украины. Рубль падал.
Одновременно мне стали
названивать из военкомата, чтобы я прибыл к ним, есть, мол, им до меня какое-то
дело. Говорил со мной человек по имени отчего-то Николай Васильевич, и довольно
вежливо говорил, хотя и армейский человек. До сих пор мои взаимоотношения с
военкоматом были эпизодическими, верней сказать, спорадическими: в школе у меня
была астма, точней сказать, бронхит с астматическими компонентом, поэтому на
военную кафедру в университете меня не взяли, и у меня был еженедельный
дополнительный свободный день. Учился я не по месту жительства, поэтому,
естественно, все повестки игнорировал; на сборах ни разу не был, по окончании
университета пошел в аспирантуру, защитился, стал кандидатом наук, потом они от
меня отвязались, а потом я уже и стар стал для армии, а потом, хотя и старый
для армии, стал молодым отцом, потом молодым многодетным отцом, в общем, дальше
меня от армии мало кто вообще мог быть.
Роковой ошибкой было то,
что мы поселились рядом с военкоматом, они откуда-то узнали мой телефон и
звонили до тех пор, пока я таки к ним не пришел. Как раз начался весенний
призыв, во дворе военкомата было многолюдно, недоросли толпились на крыльце и в
коридоре перед турникетом, я не мог пробиться сквозь их душную, пованивающую
гормонами толпу и позвонил Николаю Васильевичу, Николай Васильевич велел
передать телефон вахтеру, тот пропустил меня, я поднялся на второй этаж,
Николай Васильевич вклеил в мой военный билет мобилизационное предписание,
чтобы на случай войны я в течение часа (поскольку живу рядом) явился в
учреждение и приступил к своим обязанностям посыльного. Зато на фронт не
пошлют, успокоил меня Николай Васильевич, будете ходить по квартирам и собирать
призывников. Отдельно он подчеркнул, хотя я его и не спрашивал, что это
плановая формальность, с Украиной никак не связанная. Нет, нет, не связано с
Украиной, говорил Николай Васильевич.
В начале апреля я
полетел в Ригу, три дня ездил по городу и выбирал квартиры. Составил шорт-лист
для Сладкой N. В аэропорту, улетая, встретил сокурсника, довольно
шапочного. Он как раз оформил в ускоренном порядке ВНЖ и упомянул третьего
сокурсника, которого я вообще не знаю, в том смысле, что ВНЖ для него уже
оформлялось. Через неделю в Ригу полетела Сладкая N., посмотрела еще
несколько квартир и выбрала ту, в которой нам надо будет жить. Формальности с
открытием счета в латвийском банке заняли еще две недели. Одновременно мы
подали справки об отсутствии судимостей, это заняло также больше месяца. Путин
в это время говорил про Новороссию и уникальную способность русского человека
умирать на людях, превознося это как конкурентное преимущество русского
человека, на миру и смерть красна, говорил он в своем выступлении перед
Российским Народом, и одновременно «аналитики» ждали начала Четвертой Мировой.
В конце апреля Четвертой
Мировой не случилось, тогда ее стали ждать на 9-е мая. К тому времени Сладкая N.,
открывшая в Латвии счет, получила-таки Справку об этом, каковую справку она в
должном порядке предоставила Налоговой Службе России, с тем, чтобы Налоговая
Служба России предоставила ей Документ, который нужно передать в Российский
Банк, с тем, чтобы Валютный Контроль Российского Банка одобрил Перевод Денег в
Иностранный Банк, с тем, чтобы потом эти Деньги из Иностранного Банка попали на
Счет Сделки в Другом Иностранном Банке, с тем, чтобы Владелец Квартиры, получив
Деньги со Счета Сделки на свой Личный Счет, сделал Запись в Земельной Книге
Латвии, с тем, чтобы потом мы смогли предоставить эту Запись в Земельной Книге
Латвии в Консульство Латвии, с тем, чтобы, наконец, на основании Записи в
Земельной Книге Латвии нам дали Вид на Жительство в Латвии. Все эти итерации
занимали довольно продолжительное время. Так, например, запись в Земельной
Книге делается десять дней и стоит двадцать евро; деньги из России Заграницу
идут три дня и стоят некоторый процент от суммы перевода; получение Документа
из Налоговой Службы России бесплатно, но занимает две недели. Помимо обычных
препятствий, возникали Непредвиденные, особенно ярко они проявили себя в
Налоговой Службе России. Сначала было Первое Мая, праздник, когда всем
госслужащим грешно работать. Потом было Второе Мая, то же самое. Потом было
третье мая, но это Суббота, госслужащим грешно работать. Потом четвертое мая,
Воскресенье, госслужащим грешно работать. Потом Пятое мая, казалось бы,
понедельник, но госслужащие согрешили, поработав Двадцать Третьего Февраля того
же года, и теперь, в качестве епитимьи, не работали Пятого мая. Потом было
шестое мая, работать госслужащим было грешновато, но в принципе можно, впрочем,
они все равно не работали. В четвертом окошке сидела девушка и не работала
особенно, только красила ногти, и говорила всем присутствующим по любому
поводу, что этим она не занимается; Сладкая N. невероятным,
чудовищным усилием смогла найти Ашота, который этим все-таки занимается (хотя и
не хочет), на звонки из внешнего мира служащие Налоговой Службы России не
отвечали принципиально, но девушка с ногтями позвонила Ашоту по номеру
внутреннему, и он пришел, и выяснилось, что этим он тоже не занимается, и
вообще Справку Сладкой N. они потеряли, и нужно
принести еще одну Справку. Сладкая N. приложила не
чудовищные уже, а нечеловеческие усилия, и Справка нашлась, но не хватало
чего-то еще. На третий свой визит в Налоговую Службу Сладкая N.
получила Документ, но в Российском Банке выяснилось, что это не Искомый
Документ, а Какой-то Другой Документ, так что Сладкой N. снова пришлось идти в
Налоговую Службу и получать Искомый Документ. Потом были выходные в Латвии, а
Четвертая Мировая все не начиналась, и было немножечко нервно, а тут уже и
Санкции подоспели, но это как раз ничего, Санкции, когда говорит искусство,
пушки молчат, и слава богу. Лишь бы не было войны.
К тому времени
выяснилось, что все завершить нужно к первому сентября, потому что первого
сентября карета превратится в тыкву, вид на жительство в Латвии подорожает до
250 тысяч евро. Но мы, кажется, успевали, хотя ни за что ручаться и нельзя
было.
В Латвийском консульстве
все оказалось мило. В конце июня мы подали миллион разнообразных документов, у
нас их приняли, они, к удивлению, оказались оформлены правильно. Оставалось
ждать еще месяц.
В июле упал самолет, а
через несколько дней мы поехали в Латвию, в нашу новую квартиру, в старый
деревянный дом, построенный в 1912 году. На фасаде дома располагалась забавная
опечатка, я никогда еще таких не видел: написано было «1812». Хронологически
древняя и удивительно долго сохранявшаяся опечатка, а теперь, конечно, тщательно
хранящаяся как почтовая марка с браком. Через два дня после прибытия я
совершенно ментально излечился: никто не говорил ни об укропах, ни о ватниках,
ни о сбитом «Боинге», ни о чем таком. Я уже и не помнил, кто они все такие. И
хотя я читал те же новости, что и всегда, в моем рассудке установился покой.
Латвия – лимитрофное
государство. Это проявляется в ее географическом положении, обуславливается
исторически и демографически. Как любая полоса отчуждения, она не
противопоставлена «западному» и «российскому» мирам, она объединяет их: люди
говорят на двух языках, пользуются преимуществами двух систем. Платой за это
является потеря идентичности и национальной идеи, но, как и было сказано в
соответствующем месте, в национальную идею тут превращается само пограничное и
двойственное положение этой страны.
Лимитрофному человеку
легко жить в лимитрофном государстве. Наша новая квартира располагается в
лимитрофном районе – это не центр, но и не окраина, живут там люди скорее
зажиточные, но не богачи – словом, абсолютный миддл-класс во всех описанных
выше отношениях. Мне не приходится с выпученными глазами бегать по государству
эквилистов, уворачиваясь от ценностей алтаря Хеорота. Мое ядро – граница. Я
Грендель. В моем рассудке установился покой[28].
16. О просветлении
Все несчастливые книги
заканчиваются по своему, все счастливые книги заканчиваются одинаково –
просветлением.
Дайсэцу Судзуки пишет в
предисловии к «Мумонкану»:
Индусские философы называют глаз высшего разума
третьим глазом Махендры. Говорят, что он открывается посередине между двумя
обычными глазами. Когда третий глаз заявляет о себе, его проявления
парадоксальны и противоречивы. Для него гора – это гора, но в то же время и не
гора. Придавая этому утверждению логическую форму, получим: А есть А, А есть
не-А; ноль равняется бесконечности; нечто одно есть всё, всё есть нечто одно. …
Чтобы понять дзэн, рано или поздно мы должны окунуться в мир не-дуальности и
пережить то, что невыразимо в относительных терминах. Пока мы остаемся в сфере
этого и того, мы никогда не можем получить окончательный ответ на вопросы «Что
такое жизнь?», «Где конец рождения-и-смерти (сансары)?», «Куда ведет нас наша
судьба?», «Откуда мы получаем жизнь?» и так далее.
Двадцать четвертый коан
в «Мумонкане» звучит так:
Монах спросил у Фукэцу:
– И слова, и молчание в равной мере ошибочны; как нам избежать ошибки?
– Я часто вспоминаю провинцию Конан в марте; куропатки кричат среди душистых цветов, – ответил Фукэцу.
Просветление есть не что
иное, как выход за пределы дуальности. На плоскости, конечно, есть разница
между словами и молчанием, между A и не-A.
Находясь в плоскости, эту границу пересечь нельзя. Стоит выйти в третье
измерение – и сразу находится полоса отчуждения, и эта полоса отчуждения – «Я часто вспоминаю провинцию Конан в марте;
куропатки кричат среди душистых цветов»[29],[30].
Мир един, и в нем нет
границ; подлинно просветленный человек есть подлинно лимитрофный человек: он
растворился во вселенной и больше никогда не переродится; он попал в Великое
Ничто, где нет границ, а есть лишь одна большая Полоса Отчуждения.
[1] Исходя из направления движения, я делаю вывод,
что, лингвист был француз.
[2]
Предполагаю, что ехал он через Каталонию. Каталонский язык представляет собой
нечто среднее между испанским и французским. Например, «выход» по-французски
будет sortie,
по-испански salida,
а по каталонски строго между ними, sortida.
[3]
Подробному описанию этой рекурсии посвящен целый пункт 6.
[4]
Это напоминает мне одну красивую математическую задачу, вполне подходящую к
рассматриваемой теме, однако отклоняющуюся от магистрали моего повествования; я
приведу ее здесь; невнимательный или не желающий отвлекаться, или просто
умственно ленивый читатель с легкостью может ее пропустить:
На
складе имеется n пронумерованных мешков, причем
некоторые мешки могут находиться в других мешках, некоторые третьи мешки могут
находиться в первых мешках, некоторые четвертые мешки могут находиться в
третьих мешках или вообще лежать на полу. Каждую секунду на склад заходит сторож
дядя Вася и выворачивает мешок: все мешки, что были снаружи данного, попадают
внутрь него, все мешки, что были внутри, попадают наружу. Требуется доказать,
что количество разных состояний взаимного расположения мешков равно в точности n+1.
[5]
Зима и лето являются основными временами года, весна и осень – переходными
(ср.: демисезонное пальто). Здесь
говорит не мой волюнтаризм, а историческая память человечества: у кочевников
было два сезона, летом на пастбищах и зимой в селениях. Атавизмом такого образа
жизни являются, например, каникулы в школе и детском саду.
[6]
Далее будет показано, что это объект в какой-то степени двойственный «внутри» и
«снаружи»; требование равноправия введено только для этого, а так можно
обойтись и без него.
[7]
Геометрически это легко представить себе так: вообразите линию, начерченную на
листе бумаги (схематически это будет граница), и нанизанный на нее диск или
кольцо, имеющий возможность свободно перемещаться вдоль этой линии в любом
направлении, с единственным условием: все время быть нанизанным на нее.
Поверхность диска или кольца выкрашена красной краской, и когда она касается
бумаги, то красит ее в красный цвет. Диск живой и в течение бесконечного
времени случайным образом трепыхается на линии, окрашивая бумагу. Вся закрашенная
через бесконечное время зона и будет полосой отчуждения.
[8]
В математике это называется «носитель функции».
[9]
Внимательный читатель, впрочем, должен бы сразу понять, что этот пример к делу
не относится, поскольку полоса отчуждения вдоль Берлинской стены, как и сама
Берлинская стена, построены, к огромному сожалению, не кроликами. Для кроликов
эта полоса отчуждения ничего ни от чего не отчуждает.
[10]
Дальше я покажу, как, глядя на мир в парадигме полосы отчуждения, можно
ответить на некоторые глобальные и локальные вопросы.
[11]
Каковая нестрогость проистекает единственно из нестрогости определения
«расстояния», или, математически, нормы на произвольном множестве.
[12]
прямо сейчас и здесь, уже даю, будущее время здесь не более чем trope
[13]
У этого стихотворения множество переводов, ни один меня полностью не
устраивает. Первая его половина — это перевод Анатолия Луначарского, вторая —
перевод Грейнема Ратгауза. Обратите внимание, что здесь обыгран здесь мотив
середины.
Обыгран
он также и в композиции: обратите внимание, в каком месте располагается этот
параграф внутри моего труда, докатившегося до середины, но только-только
начинающего формулировать самое важное, ради чего и был он написан.
[14]
При этом обратите внимание на относительную взаимозаменяемость тюрем и монастырей
в Средние века. Функции тюрем вообще сильно изменились в Новое время, это тема
отдельного исследования.
[15]
Читателю будет небесполезно читать многочисленные «уже» в этом абзаце и в этом
примечании так, словно они уже написаны италиком.
[16]
Другое название θ-функции, первообразной для δ-функции Дирака:
θ’=δ.
[17]
Найти можно, например, на http://www.cornelius.ru/GB/viewsm.php?id=218960
[18]
Если читатель непременно пожелает посмотреть на разруху, то я настоятельно
посоветовал бы ему зайти на прекрасный сайт http://goobingdetroit.tumblr.com/.
Там можно наблюдать практически в реальном времени упадок Детройта — его по
старой памяти еще зовут Motown,
хотя автомобильные предприятия там позакрывались. Люди стали уезжать оттуда, или у них не
оставалось денег на машины и оплату кредитов — в общем, ситуация похуже, чем в
Тольятти. Современные так сказать технологии документально показывают, что
творится с городом. На сайте приведены снимки с Google Street View 2009,
2011, 2013, 2014 годов — одна и та же локация в одном и том же ракурсе снята в
разные годы бесстрастным взглядом гугломобиля, и видно, как все меняется —
вначале исчезает, например, автомобиль у дома (хотя казалось бы), потом выбито
стекло в окне, потом перед крыльцом разросся усердно постригаемый раньше куст,
да так, что уже и в дом не войдешь, а потом вообще строение сгорело или же
видно по снимку, что в нем насрано. Вот это разруха, я понимаю.
[19]
Омнибус был первым средством передвижения, в котором незнакомые люди,
путешествуя, перестали разговаривать друг с другом. Теперь отличный повод не
общаться дают людям смартфоны.
[20]
В последнее время стало модно ездить в метро в марлевых повязках. Есть версия,
что истинная цель масконосов — не декларируемая защита от чужой инфекции, и тем
более не защита других от своей инфекции, а подсознательное желание
отгородиться от других людей, примерно как слушание наушников, чтение книг или
компьютерные игры.
[21]
Двумя словами.
[22]
Поэтому сентенция, что любое деяние совершенномудрого идет на благо миру,
является булшитом, если не считать благом, конечно, скорейшее приближение
тепловой смерти Вселенной.
[23]
В середине между этими полюсами — писатели типа Набокова, которые в целом пишут
очень гладко, но иные их пассажи заставляют читателя вернуться и для полного
понимания перечитать их снова. Какие-то грамматические неточности, смена стиля,
неочевидные метафоры, может быть. Другой способ сбить читателя со скольжения по
тексту — делать сноски, выделять отдельные слова и выражения италиком или болдом без всякой логики,
применять побольше иностранных, устаревших, искаженных слов и прочее в этом
духе. Например, я вполне мог бы оставить текущий пассаж в основном тексте
вместо того, чтоб делать примечание.
[24]
В качестве художественного бонуса можно снова упомянуть залив Фанди, который
уже упоминался в начале эссе — как ружье, повешенное на стену. Другим
выстрелившим здесь ружьем является упоминание кроликов из фильма про Берлинскую
стену. К слову, читая меня, вы всегда можете быть уверены, что если в первом
акте на стене висит залив Фанди, в каком-нибудь из последующих он обязательно
как выстрелит.
[25]
Это, как вы поняли, снова ружье, связанное с высказыванием относительно
кроликов и Берлинской стены. В дальнейшем я не буду комментировать все
стреляющие ружья, тем более, возможно, некоторые выстрелят случайно. Этот случай примечателен тем, что Берлинская стена
выстрелила два раза, а я не намеревался делать ее повторяющимся мотивом. И
братья меч вам отдадут.
[26]
Перевод Сергея Ильина, сильно обезображенный мной.
[27]
Я пишу о событиях в настоящем времени, но на сей раз это не trope. К моменту прочтения этого
опуса время вполне может поменяться на прошедшее; однако я описываю современные
мне события, и не могу отказаться от этого даже ради квазинаучного стиля
изложения.
[28] Fifty two point two eight five seven one four two
eight five seven one four two greatgranma Ma grew how do you do blooming thanks
and you drooping thanks and you withered thanks and you forgotten thanks and
you forgotten too greatgranma Ma grew and the same to you. За этой мелодией следовала другая: Fifty one
point one four two eight seven one four two eight seven one oh a bun a big fat
bun a big fat yellow bun for Mr. Man and a bun for Mrs. Man and a bun for
Master Man and a bun for Miss Man and a bun a big fat bun for everyone four two
eight five seven one four two eight five seven one till all the buns are done
and everyone is gone home to oblivion.
[29] Ср. с таким же поразительным примером Юрия Коваля,
завершающий (sic! все счастливые книги заканчиваются
просветлением!) его великое произведение:
— Ты-то что молчишь? — сказал Орлов
и снова ткнул меня в спину. — Потонем или доплывем?
— Конечно,
язь и на майского жука берет, — ответил я. — Да только где возьмешь майского-то
жука на исходе лета?
[30]
Ср., с другой стороны, с упомянутым выше мотивом о герое, который ни пешком, ни
верхом, ни с подарком, ни без подарка и проч.