и др. стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2014
Галина Рымбу родилась в 1990 году в городе
Омске. В настоящее время учится в Литературном институте им. Горького.
Публиковалась в журналах «Воздух», «НЛО», «Сибирские огни», «ШО», альманахе «Транслит», интернет-изданиях. Автор книги «Передвижное
пространство переворота» (М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2014). Шорт-лист премии «Дебют» (2010), финалист премии «Литературрентген»
(2010). Гран-при фестиваля «Молодой литератор» (2010) в номинации «Поэзия». С
2013 года координатор Студии Новой литературной карты России. Публикация в
«Волге» в 2010 году (№11–12).
Зима 13
что
было когда как был
глотнул
третьего воздуха
империи
император
жёлтым
крылом махнул и шкатулку закрыл
но
свет из шкатулки разлился
пока
несли кай хуа лун дин
звери
наращивали подшёрсток, кричали: «шампанское»
летели
плёнки
и свёртки
и
коконов
спелых верстальщик
(из
ворот с тонкой ниточкой красной у губ выпадая)
едва
успел
сказать
что
ты скажешь теперь
с
бледной рыбой в соль укутанной снег снег говорит хе-хе
в
газетной обёртке (но что за слова на газетной обёртке:
«ордынка», «преображенка»,
«кальпицы»,
«анют»)
спешащий
по новому каменному
на
старый каменный
когда
есть дело ещё для камней
а
их чувства их место
пока
не открыты ворота и связки голосовые и гланды
чётвёртая
стража катаром пронзила
***
я
вижу реальность: видео с козами
где
течет из шлема сладкий смертельный чай
в
поле конь топчет миниатюрный питер
я
умру а ты стесняешься
любили
и обнимались во сне
с
голубым платком обходили заброшенные кишлаки
прятались
в кроветворном трамвае
сто
лет спустя скандировали: дружба против аллаха
а
теперь пастух одинок
на
краю бомбы в пропасть несущийся
покажи
лицо в краю без возлюбленной
затылок
разорван глаза вдавили в пустыню
а
звездный пес актеона оближет твоё лицо
маленькие
муравьи на краю гор
кремль
смазанный кислым мацони
арсенал
приёмов чтобы ещё что-то ходить
чтобы
наши люди ещё могли двигаться
внутрь
ядра
ладони
сжали виски личность в уголках пыток и пота
камни
рожают наших детей
они
кричат: чужие против своих а свои – карлики мрачные
но
она приходит и всё останавливает
тогда
кроме травы и деревьев тонны заброшенной документации
разные
сандалики на босых ногах бланки с группами крови
неизвестные
предметы найти могилу родственников
распорядиться
по-братски чтобы в расплавленном телевизоре
в
ожидании в знак катастрофы любовников упомянули
но
помогли опомнились всем миром собрали деньги
***
тотальный
страх смерти в маленьких вещах
дима
говорит: «анкх, тоска»
золотые
звезды на синем в египетском зале пушкинского музея
художники
говорят: «вот мы вышли из музеев на улицы и везде»
я
говорю: «нет, вы туда вошли»
капитал
прочитанный в воображаемом без сокращений
араб
нес мумию и банку с кислотой
русский
нес панночку и кудрявый нос гоголя
на
край геометрий, в черные звуки чисел, туда, вместе с собой.
а
цыганам на городском празднике публично удаляли зубы
потом
сделали из этого действо
сделали
кислые выжимки статей и те, кто читает эти выжимки
быстро
проходят мимо
быстро
смерть
красные
зародыши на ладонях ординаторов молодых практиканток
но
где этот гимн который можно и во дворе сказать
ко
мне домой в омск приехать и во дворе сказать
так
чтобы сказать и так создать словно песню
которую
не в ритме надо петь а по любви в постели качать
что
ты ответишь которым не знающим изменить себя
и
что делать с ужасом с подорожанием
ужас
эротики брать брать брать
бояться
что запеленают
или
будут не те врачи
бояться
что ни одна книга ни одно культурное впечатление
не
спасут от того что будут не те врачи
врач врач
врач это я
набраться
ужаса чтобы сказать
я
трус я не должен сам себя жечь и гореть как тибетский монах
мама
моя не должна
отец
мой не должен
но
что с ними? что в них умалчивается?
вот
поэтому и в тело садится проза написанная древнеегипетским
написанная
дантистами
спокойный
ужас зияние в каждом значке
вот
ответ на вопрос почему женщины не всегда хотят
заняться любовью
а
даже если всегда хотят всегда приятно то все равно не
так
не
помнят поэтому как рожали
не
воспринимают детей как своих детей
украшают
себя или намеренно
не
используют никаких средств
не
читают метафизику
проклинают
болтовню
трогают
себя между ног
трогают
лицо каждый раз навязчиво во время чтения
а
каждый мужчина теперь
паук,
журналист, математик,
тёмная
обезьяна на шпиле воображаемого здания,
жрец,
перерезавший вены,
семьянин
символического,
поэт
в ловушке перечислений,
стонущий
кнут,
туман
на
краю озера.
***
говорят,
белый хлеб едят в городах когда нечего есть или
нечего
есть отдельному человеку, тогда
он
в больших количествах ест
белый
хлеб, набивает кишки
мякишем,
коркой и если ситуация позволяет
дешевым
майонезом толстые смазывает куски
или
макает в горячую водичку с бульонным кубиком
он
ест и ест белый хлеб, набивает кишки
врачи
говорят, что именно белый хлеб
способствует
застою каловых масс
в
кишечнике, каловых образованью камней, которые
могут
жить там, годами, отравляя,
внутри
бедняков живущий кал,
их
серые лица и тёмный оскал
дрожанье
рук в малосемейке над газом
и
лампы серого цвета в изголовье постелей их, китайские бра
вперемешку
с иконами, постерами звёзд,
тонны
белого хлеба в мыслях их,
в
моих мыслях слипшийся
мякиш,
буханки горячие, чёткие и
страх
страх страх
в
тринадцать лет заходя в магазин страх
неудобно
невыносимо перед знакомым красивым парнем
просить
продавца дайте частично в долг
булочку
белого, 4 рубля я отдам сейчас,
а
два занесу потом
а
продавщица в ответ: «да возьмите горячего серого»
да,
но серый ведь лучше есть со сметаной, с борщом,
а
где взять борща
ведь
для борща нужно мясо
мясо
невинных
жертв режима или
просто
животных
кричащих
коров под дождем
в
деревне сибирской
над
районом ноябрьской ночью
жужжание,
первый морозец и холодно спать
холодно
дома дышать и слышно
как
в тёмных домах кричат и скрипят
кишки
наших людей
как
в пекарнях ночных он, гудя, выпекается сам,
издеваясь,
кривляясь, ломаясь
в
черных алясках, в штанах адидас
рано
утром по темному льду на остановки идущих,
пахнущих
газом, дикая песня –
да,
тех, что поддерживают режим,
вам
сказали, но так выходит,
что
кишечники взяли своё,
а
в лицах – совсем другое
или
студентки мы – с Леной, несколько лет, бегающие в «Пятерку» за
белым,
жрущие как попало, огромные, с толстыми ляжками,
тучные,
вечно, жирные и голодные,
желающие
пожрать
этот
хлеб, картонный московский хлеб для неуспешных, пекарен вне
бельгийских,
французских, с кунжутом и солью морской,
для
гандонов гарцующих по тверской
и
мы даже не знаем кем он был приготовлен
чем
смазан, с каким трудом,
больше
ста лет не видели хлебных печей, и сами мертвы, не исключено,
что
это вовсе не хлеб, его не пекут, не месят, а черт знает что, во сне,
на
берегу моря, в шикарной гостинице, худой загорелой мне,
всё,
что связано с хлебом приснилось мне.