и др.
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2014
Наталия Черных родилась в 1969 году в
Челябинске-65, ныне Озерск. Училась во Львове и в Москве. С 1987 года живет в
Москве. В 2001 году – победитель Филаретовского конкурса религиозной поэзии.
Куратор поэтического интернет-проекта «На середине
мира». Автор восьми поэтических сборников. Публикации в
журналах «НЛО», «Новый мир» «їоюз Писателей», «Знамя» и др. В «Волге» публикуется с 2009 года (стихи, проза, критика).
Предуведомление
к чтению. Три стихотворения в стиле догма. Догма – стиль кинематографа,
очень популярный в начале двухтысячных. Сочетает в себе элементы любительской
съёмки, телепостановки и триллера. В догме важна операторская работа и сюжет –
иначе эта мозаика может рассыпаться.
В стихах догма – сочетание элементов
разговорной речи (они всегда были очень важны для стихотворения, но менялось их
качество), нарратива (элементы баллады, жанра «песни в дорогу») и неожиданных
приёмов записи. Знаки препинания в догме – стенография операторской работы.
Герцогиня Мальфи
догма
К фильму 1973
Что
тебе стоит сказать, что ты никого не любишь – а только одно лицемерие…
не
молода и не красива, как продолжаешь…
твоя
личная жизнь – дело Венеции и твоих братьев;
сказали
тебе – будь нашей
но
его посвятили недавно, знаешь…
не
любишь Антонио…
(Развратна и подла, что твой Шекспир, а говорит о божьем
оке!)
…о
кинжале и подписях в защиту размокших камней?
о
достоинстве и смерти второго мужа, о согласии на неё?
о
долгах? о банках, в которых оплачиваю своим именем ваши счета?
моя
красота – дело Венеции, но моя личная жизнь – дело только той, что перед вами.
Не
хочу вас. Хочу Антонио. Вас накажет кроткая мадонна.
Её
казнь будет страшней церковного суда.
Животное,
голос гиены. Сестра, на горе! Лжёшь, что ничего не боишься.
Венеция
не выздоравливает. Люди здесь – мухами в пахнущей хлоркой воде,
обезличившей
тело священного города. Ты пошлая как торговка –
торговки
бывают вежливыми
(но
с какой резкостью, рождающей электричество,
и
зачем задавать всё время нерешаемые вопросы?
…при
перемене ветра мгновенно рассыпается семья)…
Вас
породили три вещи (как всё, что с грехопадения сотворил человек):
секс,
болезни и смерть. Ни власть и ни деньги с ними спорить не станут – боятся.
Больше
ничем ответить вам не могу и денег не дам.
Мне
говорить бы заумно, но эти квириты опустошили язык фей
теперь
мерзко вспомнить его…
Но
мужа любила. Люблю и Антонио.
Когда
мир затрещал… Венеция, утомившись, чело опустила в воду…
(ложь,
что не любишь, вдруг обернулась – лицо Антонио)
яростное
солнце воскресения стали называть возрождением
рушится
мир, а в тебе всё та же гнилая антика
наш
дож… наша правда… смелость… умеренный героизм…
…последовательное
выведение себя из контекста канцоны…
новые
зубы… и новый язык… и множество языков…
любовь-ненависть
и (анахронично) – их Достоевский…
да
и всё, что читают они… и другие… и выборы… и премиальный – как он
называется…
счёт
обезличен… но яркое солнце во тьме карнавала, но маски, туристы и…
этот
торжественный выход лучшей из женщин – Венеции…
переводом…
Довольно.
В этой смеси слов нет ничего кроме вас. Лучше несите верёвку –
плебейство
не даст жемчугов… (имеет ли смысл ваш код? декодирован мной,
исключая
все мерзкие ваши кумиры – декодирован просто как код…
…о
том, что закончился мир? о том, что всё плохо и ничего дальше не будет?)
Нет,
не верёвку – платок. Шёлковый тонкий платок… Антонио… дети… вспухшие ваши
тела…
Так
вы говорите, что я хороша, а играть не умею? Пора. Герцогиня Мальфи ещё здесь.
Но
вы будете время тянуть. Вы боитесь, что Мальфи вернётся…
…Это
всё, что мы видели в ней?..
Забыты
авторство трагедии и фильм.
Корнель
ушёл, оставив нам Расина,
им
тесно в коридорах новой догмы.
Лишь
лай собаки сытой за окном,
Да
это золотое нездоровье.
…
Ну
что ты, зверь. Идём скорей гулять.
Нам
не покажут герцогиню Мальфи.
А
мне б история эта послужила бы хорошим желчегонным.
Пондишери
…Сказал
– будьте как волны…
…каждый
– волна…
кто?
почему? чтобы волны? итого? смысл?
качки
не вынести – да и зачем…
не
затем сюда, не ради обновления или совершенства; никаких
но…
качки
не вынести… и наконец…
океан,
океан, океан…
ещё недели две. В грудине есть свиток; всё туже,
рука
сильна и холодна…
…ответ
сердца на плавное выпрямление пространства…
зачем
сворачивать – скручено так, что…
зрачок
на обратной стороне точки…
…такого
можно написать полный трюм…
трюм
остался…
…не
вспоминать чужое…
…не
уходить в некромантию…
…не
подвести романтизм…
Вот
порт.
Толпа
Маррутов играет с солнцем, Сома дремлет в ожидании апрельской луны.
…перед
вхождением солнца в знак овна…
не
всё предсказуемо… как и не всё внезапно…
…мучительно
сладко видеть портовый базар…
Ещё
не жара… В Пондишери быстро темнеет. Швартуется. Долго-долго.
Солдаты
– они здесь всегда.
…вдруг
навстречу – старуха в застиранной ктанхе…
…весь
пряный букет
яркость
юного сна
животные
маки Бенареса
…превосходящий…
весь
образ…
теряет
знаки препинания…
Кухулин
сходит на берег, братается с Индрой…
…складки
лёгких тканей исчезли за довольно высокой оградой…
…рыжеватая
корова смотрит на дверь
долго,
долго и долго…
–
Ватсон, помните этот лондонский адрес?
Я
проверял вас. Это чужая память. Дайте ей сна.
Начинается
пасха.
Штирлиц в Берне
Стекло
конечно смягчает звуки – а их бы одни и слушать.
Садитесь,
конспирология. Что будете пить и кушать?
Эта
песенка – здесь не к месту, но хороша,
(вы
уверены, что позавтракали нормально?)
кофе
напоминает берлинскую ночь
кофе,
сентиментально
(со
сливками и корицей)
Но
какие мягкие лица.
Как
будто война не идёт по судьбам,
и
лучше не думать, что дома.
Лицо-судьба:
чуть зеркало влево,
кривится
чуткое отраженье.
Непафосно
– лучше. Густая река счастья
внезапна
– и вдруг уносит в ветвистое устье,
а
считалось, что эта река идёт к истокам.
Не
то, что в Берне и дома – люди.
Они
клубятся в одном вагоне,
а
это, помню, тесно и даже страшно.
Лица.
Девушка с простуженным носом.
Но
эти лица не в Берне.
Плывут.
Смотрят. Надеются.
Слышу
голос вагона за две улицы.
Звуки
вышли из-за стекла –
рельсы
мебиуса.
Сейчас
их затмил хорал медицинской кареты.
Бензина
хватит всем и всегда.
Пирамиды,
бензин, о бензине
Мадемуазель,
вымыть бы потолок –
здесь
его побелили совсем недавно.
Окна
– конечно же на восток.
Забавно.
Лица
плывут. Такие же, как и дома.
Но
здесь весна наступает раньше.
Пара
дней отдыха, может быть, две недели.
Тонны
головолома.
Но
отдых вреден.
Ладно,
поехали дальше.
Дома
всё то же, что здесь –
жилплощадь,
продукты, отношение к жизни
надо
бы установить…
Но
если снять этот нежный весенний панцирь,
почему-то
очень захочется пить
молока;
без документов, границ и наций.
Да,
отдых убьёт все способности к выживанию.
А
спать надо просто – ложиться спать.
Вот
автозаправка.
Вход
в новый виток мироздания.
Мне
не забыть этой весны.
А
зачем забывать?
Это
кино о том новом – сон о сейчас.
О
тоннах нового. Тоннах головолома.
О
том, как иду и ищу кого-то из нас.
Вижу
– книжный киоск. Идиот. Обломов.
Да,
и ещё дождик. Нарастает.
Что-то
переменилось.
Что-то
вдруг и очень переменилось.