Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2014
Михаил КУЦЕНОГИЙ — родился в посёлке Русский остров города Владивостока. После войны – в Николаеве (Украина) учился в школе, техникуме. Окончив техникум, работал рабочим, инженером-конструктором. В 1970 году окончил Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии по специальности театровед. Работал в Ленинградском театре юных зрителей имени А.А. Брянцева педагогом, инженером. В дальнейшем, в течение 15 лет, школьным учителем: история и культура С-Петербурга, мировая художественная культура. Со студенческих лет по настоящее время водит экскурсии по С-Петербургу и пригородам. Рассказы печатались в журнале «Новый берег», очерки – в журналах «Аврора», «Нева», «Театральный Петербург», «История Петербурга», «Мир экскурсий». Опубликовал три книги: «История и культура С-Петербурга. Конспекты» (2003), «Документальная хроника 1905 года» (2009), «Золотое руно Петербурга» (2010). С 1963 года живет в Ленинграде (С-Петербурге).
Воскресным утром какой-нибудь шутник мог разбудить весь трёхэтажный муравейник: «Пацаны! Вставайте! Солнце взошло, в магазин пиво завезли!»
Хлопают двери, обитатели нашего третьего этажа тянутся в туалет, на кухню.
Кто-то, дрожа от холода, в одних трусах уже стоит возле умывальника и намыливает туалетным мылом под холодной водой жёсткую корку кисло пахнущих безразмерных носков. Разноцветная лягушка носков плавает в раковине.
Кто-то понес на кухню свой самый грязный и закопчённый чайник.
– Приходи в гости, и ты приходи, сегодня будем чай пить с конфетами, но сначала будем драить чайник. Конфеты хорошие, «земляничные», немножко со вкусом земляничного мыла.
Три этажа обитателей: на первом – молодожёны, на третьем – парни, на втором – девушки. С одной стороны лестничные проходы перекрыты сетками: мужской и женский этажи между собой изолированы. На мужской этаж ведёт боковая лестница, с которой не войдёшь незаметно на второй, – надо пройти мимо контроля, который здесь же, на женском этаже, и находится. Но самый притягательный не женский этаж, а первый, ведь там буфет, который посещают и жители соседних домов.
Я в эту комнату попал случайно, приехав на завод на преддипломную практику; попросил администрацию оставить на заводе. Начальник конструкторского бюро не возражал. Получив постоянную прописку, тут же оформил документы на получение кооперативной квартиры; в исполкоме сказали, что не раньше как через пять-шесть лет. В это время как раз закончился забег по опережению Америки по основным видам сельхозпродукции, и в ленинградский порт потянулись из Канады суда, гружёные зерном. Они закрыли все причалы торгового порта.
Из окна нашей комнаты как на экране телевизора было видно, как круглосуточно краны опускали ковши в трюмы, несколько секунд держали на весу, пока в трюм обратно просыпалось лишнее зерно, плавно разворачивали хобот-стрелу и несли на его кончике ковш к вагону. Накануне буксиры еле дотащили судно до причальной стены, а сегодня, с почти опорожнёнными трюмами, оно уже приподнялось и возвышалось над причалом.
Судов не хватало, нужен был срочный судоремонт, и город дал заводу дополнительные лимиты на прописку рабочих и инженеров.
Большинство приехали по вызову пароходства. После пяти лет тяжёлых работ обещали постоянную прописку и комнату. Многие ребята после армии, до этого жили в сельской местности, но возвращаться в деревню не хотели, а опыта городской жизни не имели. У тех, кто жил в деревне, в трудовой книжке записи специальностей: старший конюх, подсобник. «В плавсоставе вакансий нет, устраивайтесь, кто где может». Угрюмые, злые и голодные обманутые романтики, мечтавшие о морях и океанах, бродили по кирпичному зданию пароходства…
Заводу очень нужны ошкрябщики для очистки корпусов судов. Работа тяжёлая, грязная, вредная, но оплачивается хорошо. Есть вакансии в бригады котельщиков, по правке и очистке корабельных котлов. В период массового набора на завод в кабинете пароходства сидела квалификационная комиссия.
– Как устроен котёл, знаешь? Форсунку зажечь сумеешь? Пойдёшь в бригаду котельщиков.
Нас в комнате сначала было четверо. Я первым выбрал эту комнату в только что капитально отремонтированном доме с видом на канал и порт. Вскоре ко мне подселили молчаливого слесаря, однофамильца президента Финской республики, Лёшу Кекконена. Затем появился демобилизованный из армии слесарь-судосборщик Витя Братов. Последним, четвёртым, пришёл электрик Володя Шаститко. Он был коренным жителем, имел постоянную прописку, жил в перенаселённой коммунальной квартире, долго и трудно добирался утром на работу, и администрация завода разрешила дать ему место в общежитии.
На стенах плакаты – плоды творчества обитателей нашей комнаты: «Пойди, помой ноги», «В нечищеных сапогах на кровать не ложиться», «Стирку бери с собой. Погуляй – заодно и постирай», «Я твоей бабе скажу, если что…», «Просьба к тараканам, проживающим в общежитии, оставить ключи от комнат, будут проводить дезинфекцию. Во избежание возможного переползания вскроют двери, а виновные понесут административное наказание», «Зарабатываем хорошо, но всё пропиваем», «Дома быть не могу ввиду непредвиденных обстоятельств».
…Слышен клич коменданта: «Всем менять бельё! Ждать не буду, через час – ухожу!»
По комнате мечется Володя.
– Который час, у тебя нет часов?
– У меня были часы.
Собираясь на свидание, Володя перебирал собственные грязные рубашки:
– Я надену твою рубашку?
Общее житьё, общее бельё.
Возвращаются в общежитие после танцев поздно. Всех распирает желание поделиться воспоминаниями о своих подвигах. Многим, чтобы заснуть, надо держаться за стенку – укачивает. Вот и Володя будит бесцеремонно, словно я не могу уснуть без его рассказа.
– Дрыхнешь всё?! Ну, вечерок, воще!
Загремел стульями, двинулся к платяному шкафу, узкому отделению, где на полках для белья обычно хранится провизия. Пошарил рукой.
– Мне не оставили?
– Там сахар есть. Хлеба нет.
Шумно захрустел пиленым сахаром.
Володя, если не выпивает и не идёт на танцы, встаёт рано утром до шести часов, уходит на залив, ловит рыбу, возвращается домой, идёт на кухню, отрубает рыбе головы, жарит и – хрум-хрум! В мае с местными браконьерами ловит корюшку, продаёт.
– Склеил в ДК моряков, грудастая такая, инженером работает на фабрике, на Московском проспекте с сестрой живёт, а брат женился на проспекте Огородникова. Потанцевал – поставил её на место. Потом пошли в театр, взяли билеты подешевле, на галёрку. Оттуда ничего не видно. Пошли в буфет, набрались. Кричит: «Пошли на хату! Джин советский. Обалдеешь от счастья. Три сорок за бутылку без бутылки». Говорит: «Ну, что ты! Ну поцеловал – и ладно, а то расстёгиваешь», – смеётся.
– Приехали, а у сестры – чувак. Ну, я её в коридоре прижал, а тут сторожиха в лифте едет и ключом по раме стучит. Пугает нас. Мы смылись.
Если его не остановить, он до утра будет рассказывать о своих подвигах.
– Сделай ночь, – прошу. Засыпая, слышу продолжение рассказа:
– До общаги уже на моторе приехали…
Пока меня укачивало воображение, в моторе что-то застучало. Стук становился всё настойчивей. С трудом открыл глаза. Колотили в дверь нашей комнаты. По потолку проплывали ромбы оконных рам от света фар проходящих машин.
– Кто? – спрашиваю спросонья.
Одна нога в тапке, вторая никак не нашарит свой тапок. В коридоре маячит парень из соседней комнаты.
– Ты извини меня, конечно. Кадр привёл даму, пустите переночевать.
Ложись, койка свободная есть.
Будит резкий стук в дверь уборщицы. Убирают только в коридоре, и по свежевымытому полу к умывальнику и в туалет тянутся из комнат грязные следы. По выходным приходит и положенный по штату воспитатель. Его коронный номер – погладить рёбра радиатора и задать дежурный вопрос:
– Топят? Не холодно?
Его афоризмы разошлись на цитаты.
– Я вам не запрещаю пить, но я вам не запрещаю и закусывать…
Городские готовятся к поступлению в высшие учебные заведения: Виктор, поспешно окончив десятый класс, на философский факультет ЛГУ, Володя – в Институт водного транспорта. Его любимая присказка, когда берёт в руки учебники: «Всё-таки меня осенило!»
Со школьными предметами у него установились прочные извращённые сексуальные отношения, о которых он рассказывает, когда выпивает. Сейчас был именно этот случай.
– Математика меня не е…
– А физика?
– Физика тоже не е…
– Химия?
– Химия тоже не е… А литературу я е…
Виктор вырос в сельской местности, его родители, возможно, никогда и не слышали это чудное слово – философия. Остроумием и иронией Виктор согревает наш быт, делится опытом армейской жизни.
– Если ты посетил медкабинет и убедил врача дать тебе освобождение от нарядов в связи с болезнью ноги, то, выйдя на улицу, не беги вприпрыжку; помни, что в окно за тобой внимательно наблюдают.
Самый зловредный – политрук, обычно говорит вкрадчиво, шёлковым волчьим голосом.
«Постараюсь быть кратким», – и все сразу понимают, что это надолго. «Может, я не совсем ясно выражаю свои мысли?»
«Ясно, ясно, нет вопросов…»
Приходишь в каптёрку. Спрашивают размер. Говоришь. Тебе швыряют сапоги на четыре размера больше или меньше. Ни в коем случае не бери на горло годка. Годок требует уважения.
Если подымешь ногу и будут падать или, наоборот, с трудом налазить, и то только на руку, подойди и тихонечко вежливо попроси заменить. Дадут всего на два номера больше-меньше. Солдат имеет тысячу вещей, которые ему иметь не положено, а будет у тебя каптёрка – станешь уважаемым человеком. Генерал – есть твой начальник наивысший, но ты его можешь послать, офицер – поменьше, но тоже можешь послать. Старшина – непосредственный начальник, отец родной. К нему отнесись доброжелательно, но без подхалимажа. Повар – никакой не начальник. Повара люби как мать, есть ты будешь хотеть каждую минуту. Нельзя, сунув физиономию в амбразуру, кричать: «Повар, чаю!» Так ты можешь его смертельно обидеть. Нежнейшим голосом, глядя кормильцу в глаза: «Будьте любезны, если это вас, конечно, не затруднит, кипяточку», – и будешь накормлен в любое время суток.
Приходишь в армию – спрашивают:
– Печники есть?
– Есть!
– Шаг вперёд.
– Плотники есть?
– Есть!
– Шаг вперёд.
– Сапожники?
– Выходи! Становись! Идём уголь разгружать.
Так в армии выявляют сачков.
Розыгрыши на кухне – особое удовольствие.
– Садись, продувай макароны, чтобы чистыми были.
Или запрут на всю ночь, пока ты баки до блеска не начистишь.
– Слышь, парень, тебя разыграли. Пойдём, поможешь котёл сдвинуть. Возьми ломик.
– Брось валять дурака. Возьми метлу, подмети лёд вокруг штаба, завтра начальство приедет. Потом постучи прикладом по цепи, чтобы крысы не перегрызли.
– Опасно на ночь чай пить: мочевой пузырь может лопнуть – ноги ошпаришь.
– Если на улице с головы упала шапка, и ты её долго поднимаешь, то у патруля может возникнуть подозрение, что ты пьян, и тебя могут забрать в комендатуру…
Первым исчез из нашей комнаты президент.
Однажды Виктор пришёл утром, сорвал фотографию своей Галины со стены, разорвал, скомкал, сказал: «Конец!», рухнул одетый на койку и моментально заснул. Через месяц он женился.
Так мы остались с Володей вдвоём в комнате на четыре человека. Володя часто пропадал, ходил на танцы во Дворцы, искал невесту с квартирой.
Наташа весь год переписывалась с Институтом русской литературы и, окончив Ростовский университет и получив диплом с отличием, приехала в Ленинград на экскурсию, захватив свою дипломную работу «Сравнительная характеристика медитативной лирики Баратынского и Пушкина» и рекомендацию кафедры для поступления в аспирантуру Пушкинского дома. Тему ей выбрала руководительница, которая писала докторскую диссертацию, требующую новых мыслей и вливания молодой крови в своё хиреющее детище.
Наташа, конечно, никому бы не призналась, что ни аспирантура, ни Пушкин в паре с Баратынским её не интересуют. Вдруг все подруги стремительно вышли замуж, и она понимала – пора. Прихватив всё самое лучшее из одежды и обуви, что она тщательно подбирала за студенческие годы на свою повышенную стипендию, она оказалась в городе трёх революций. Число желающих поступить в аспирантуру существенно превышало количество мест, и у всех, разумеется, были красные дипломы и рекомендации. Вот тогда-то мы с ней и познакомились. Экскурсионная программа была насыщенной, Наташа ничего не хотела попускать, встречались мы поздно вечером, отношений не выясняли. Закончился срок путёвки, и Наташа вместе со своей группой вернулась домой. Мы одновременно поняли, что никак не воспользовались нашим мимолётным знакомством, я в письме признался, что жить без неё не могу, и просил вернуться, навсегда. Наташа сказала родителям, что должна окончательно выяснить наши отношения, а с помощью почты и междугороднего телефона это невозможно. Через несколько дней с чемоданом и авоськой с пятью килограммами отборных яблок «Симиренко» она вышла ко мне на перроне Московского вокзала. Такого количества яблок, чтобы соблазнить меня, и не нужно было везти. Хоть я и имел постоянную прописку, но в общежитии, без права на жилплощадь. К этому времени Володя нашёл женщину с квартирой и в общежитии не появлялся. Комендант меня предупредила, что скоро ко мне подселит новых жильцов, но я упросил её подождать, пока не сниму себе жильё.
– В нашей семье я буду заниматься глобальными проблемами: что лучше купить в дом, как переставить мебель, а ты – текучкой, мелочёвкой: магазин, ремонты, уборка, мытьё окон, стирка… Я всё организую – вызову мастеров, а ты только следи, как они выполняют…
Я не возражал, но сначала Наташу надо было прописать. Это оказалось не так просто.
Мы посетили общежитие учетчиц грузов Торгового порта. Все проживающие – лимитчицы. Тяжёлая ночная работа, после которой днём отсыпались. Нравы – половая распущенность при тайной вере каждой из них в грядущего принца, который уведёт в благополучную красивую жизнь. У многих в деревнях с родителями оставлены случайно прижитые дети. После этого отправились на нелегальную квартирную биржу.
Она находилась недалеко от Театральной площади на набережной канала Грибоедова у Львиного мостика. Здесь, в самом чреве Ленинграда, бурлило, жило своей стихийной антисоветской жизнью странное, но очень нужное человеческое изобретение основы семейного счастья. Желающих снять жильё было значительно больше, чем тех, кто готов был впустить постояльцев, и они могли спокойно выбирать претендентов и назначать цены.
Установилась такса: комната – тридцать рублей в месяц. Деньги вперёд.
Однажды нам повезло. Узнав, что моя будущая жена учитель русского языка и литературы, Валя, хозяйка квартиры, согласилась сдать две крошечные комнаты своей четырёхкомнатной хрущевской квартиры с условием, что помимо платы за жильё Наташа будет заниматься с её сыном, который должен идти в первый класс, а по развитию отставал от своих сверстников. Работала Валя недалеко от Львиного мостика санитаркой в больнице для душевнобольных на Пряжке, а жила далеко, в только что построенном квартале на улице Солдата Корзуна. Вскоре мы туда и переехали.
Молодожёны, жившие до нас в этих комнатах, оставили нам наследство: лежанку, выполненную из кирпичей, и бочку, наполненную песком, из которой торчало дерево. На этом дереве жил кот Кефир, тоже оставленный нам в подарок. Он считал дерево своей малой родиной, шипел и возмущался, когда мы пытались использовать ветки дерева как вешалку.
В представлении Вали, имеющей двух маленьких детей и мужа-алкоголика, мы были представителями побеждённого класса эксплуататоров.
– Раньше мы на вас батрачили, а теперь мне государство предоставило бесплатно четырёхкомнатную квартиру, и вы у меня снимаете комнаты.
Я никак не мог припомнить факта найма Вали ко мне в батраки. О том, что государство её бы по головке не погладило за то, что она из бесплатной квартиры извлекает прибыль, мы благоразумно помалкивали.
Рассказывала о своих подопечных:
– Они такие ласковые, разговаривая, заглядывают вам в глаза. Но верить им нельзя, и ни в коем случае не позволять находиться за вашей спиной; они очень сообразительные и могут мгновенно дать по голове чем-то тяжёлым.
Уходя на ночное дежурство, она оставляла на нас своих маленьких детей, Мишку и Наташку. Миша подолгу смотрел в глаза нашей игрушечной собаки, а потом спрашивал: «А она живая?»
Наташе было четыре с половиной года, но по уму и развитию она значительно опережала и старшего брата, и мать. В этой семье несомненным лидером была она, опекала брата, завязывала ему шнурки, убирала. Если моя Наташа что-то готовила или просто варила магазинные пельмени, она врывалась в свою комнату и страстно шептала: «Мишка! Побежали, там пельмени едят!» Приходили, садились за стол – на нас в упор смотрели четыре детских глаза. Перед такими взглядами никто не смог бы устоять; мы им отдавали пельмени, а в следующий раз покупали на четверых. Еда в представлении Вали была наградой за хорошее поведение. Разливая утром принесённый из больницы суп, который остался от душевнобольных, она говорила неестественным голосом, каким, по её мнению, очевидно, разговаривают люди светские: «Идите есть свежеприготовленный суп с макаронами». Варёное яйцо она тоже выдавала детям за примерное поведение. Как могли, мы, конечно, когда Вали не было дома, подкармливали детей. Здесь дети были с нами в тайном сговоре и матери нас не выдавали.
Наша любимая дурная собака, подаренная нам на свадьбу, с изящной талией, туповатой преданностью, начинённая древесными опилками, была действительно очень похожа на настоящую. Здесь Мишка был прав, он чуял родство душ. Кефир же её презирал.
На Новый год мы нарядили её Дедом Морозом, приспособив под шубу старые красные плавки, обложили ватой. Из ваты сделали усы и бороду, и у собаки началась новая осмысленная жизнь. Кто-то посоветовал посыпать её нафталином, чтобы не съела моль. Образ нашей собаки стал навязчивым, она существовала везде, где бы мы ни появлялись: встречалась на улицах, снималась в кино, делая вид, что с нами не знакома. Была билетёршей в театре, продавщицей, показывала фокусы в цирке, прилипала к стеклу в «Волге». Увидев нас, небрежно показывала нам язык, иногда лаяла на нас. Когда мы возвращались домой, всегда была на месте, невинно таращила глаза, делая вид, что ни в чём не виновата…
После свадьбы Наташа решила приодеться и потащила меня в модный магазин.
Пока примеряла туфли в фирменном обувном магазине в начале Невского проспекта, крутившаяся рядом женщина схватила её сумочку и ринулась по винтовой лестнице вниз.
На неё обратила внимание студентка, которая тоже пришла купить обувь; ей показалось странным, что бегущая женщина сжимала в руке сразу две дамские сумочки.
Наташа отговаривала, но мы (наивное советское воспитание) пришли в отделение милиции на переулке Крылова рядом с Публичной библиотекой и почему-то попали прямо к начальнику отделения.
Дежурным был майор. Я сразу почувствовал, что за обедом он принял лишнее. Его взгляд полыхал ненавистью, габариты лица, казалось, превосходили габариты стола, за которым он сидел. Смекнув, в чём дело, опасаясь, что мы оставим заявление о краже, обдумывал, как побольнее нас уязвить и оскорбить, стал запугивать.
– Откуда мне знать, что вы делали в магазине, может быть, вы из одной шайки, может, вы тоже промышляете воровством. А если сумка ваша, то за своими вещами надо смотреть, на все ваши сумки милиции не хватит.
Студентка-свидетельница не растерялась, не оробела.
– Эта женщина, несомненно, постоянно там ворует, можно же установить наблюдение сотрудника.
– Сейчас бросим все дела и будем отлавливать ваших сообщников. Идите по-хорошему, пока я вас самих не привлёк.
Ничего путного не придумав, он взревел: «А ну, уходите отсюда, пока я вас не посадил. Сами небось в магазинах воруете, а на других сваливаете!..»
Это только в фильмах о милиции снимают отпечатки пальцев, составляют фоторобот и выходят ловить преступника всем отделом.
Разнообразных вакансий было много, но, чтобы устроиться на работу, нужна была прописка. К этому времени отношения завода с органами власти резко ухудшились. Завод, воспользовавшись предоставленными льготами, прописал много инженерно-технических и административных работников вместо рабочих-станочников, слесарей-сборщиков, ошкрябщиков. Все лимиты прикрыли. Начальник отдела кадров, получив строгий выговор с предупреждением о несоответствии занимаемой должности, даже слышать не хотел о прописке постороннего человека.
– Филологов с красными дипломами у нас избыток, а вот маляров не хватает. Мы открываем ПТУ, куда будем набирать девушек для получения специальности корабельного маляра. Предоставляем прекрасное общежитие, прописку. Обучаясь, они работают. Зарплата высокая, а там, глядишь, всё образуется.
После красного диплома университета Наташа согласилась пойти в ПТУ, чтобы овладеть специальностью маляра. Но эта карьера быстро закончилась. Когда она надела комбинезон, бригадир не удержался и хлопнул её по заду: «Эх, жопастенькая!»
Наташа тут же плеснула в него из ведра краску. Мужик шум не поднимал, понимал, что получил заслуженно, но овладение профессией корабельного маляра на этом пришлось прервать.
Как-то я стригся, и меня разговорила мастер-парикмахер Дина. Парикмахеры неплохие психологи. Я ей поведал о своей проблеме. Дина сказала, что это пустяки и она поможет. Дала свой телефон, адрес и назначила день и время встречи. Мы с Наташей договорились встретиться на станции метро Автово, а оттуда – на улицу Стойкости, где проживала Дина. Настроение было приподнятое, скоро все наши проблемы будут преодолены.
Наташа надела лучшее, что у неё было, английский шерстяной костюм-тройку благородных коричневых цветов и оттенков и польские сапожки – трофеи туристских заграничных поездок. Как всегда, долго блуждали, не было троллейбуса.
За каждым окном своя жизнь, готовят ужин, укладывают детей. У нас тоже всё это будет.
– Неужели парикмахер – член горисполкома?
– Дина классный мастер, и у неё обширная клиентура, большие связи.
– Может быть, ты её неправильно понял, и она хотела, чтобы ты вечерком к ней зашёл один? Сколько ей лет? С кем она живёт?
– Она не такая. Очень симпатичная женщина. Ты увидишь. Обещала всё устроить. Вот здесь она живёт, в шестнадцатиэтажной башне…
Дина была – само очарование. «Я люблю, чтобы всем вокруг было хорошо, чтобы всё было красиво… Не могу так официально. Давай с тобой на ты. У тебя какой размер?»
Наташа опешила: «Одежды? Сорок шестой».
– А обуви?
– Тридцать шестой.
– Сапоги у тебя красивые. Здесь таких нет.
– Это я в Польше купила, когда мы ездили на преддипломную практику. Я их и не носила…
– У меня ведь тоже тридцать шестой. Ты не обидишься, если я у тебя попрошу их примерить?
– Конечно, пожалуйста.
– Ну как, красиво сидят?
– Хорошо.
– И ноге так удобно. Сколько они стоили?
– Я не помню. Нам выдавали кроны на питание. Мы голодали, чтобы купить себе что-нибудь. Я давно мечтала о сапогах.
– Говоришь, редко надевала? Здесь уже складка, трещина будет. Давай меняться. Я тебе платок из Франции, вот и клеймо фирменное есть. И ещё денег дам. У вас же сейчас трудно с деньгами?!
– Я их не думала продавать…
– А ты и не продаёшь. Я их поношу недельку-другую. У меня очень важный визит. Нас позвали в один дом с моим другом. Он будет очень недоволен, если я плохо оденусь. Заодно и о твоём деле там переговорю.
– Как же она выберется отсюда? Вокруг грязь непролазная!
– Ты в наши дела женские не вмешивайся! А твоей жене я резиновые сапоги дам. Я в них за грибами ездила. Очень хорошие, с мягкой стелькой. Никакая грязь не страшна. Я их тебе отдаю просто так. Можешь не возвращать.
Я так рада, что мы познакомились, надеюсь, подружимся. Ты мне обязательно позвони. Я работаю во вторую смену. Договоримся, когда поедем прописываться.
Когда мы вышли на улицу, Наташа была в старых резиновых сапогах.
– Пойдём скорей, а то она с меня сейчас и костюм стащит.
Случайно на рынке мы познакомились и с жительницей посёлка Тайцы, что означает «таящиеся ключи», которая продавала овощи со своего огорода. У Нины был свой собственный дом, площадь позволяла – и она согласилась прописать Наташу на год; сама пошла в поселковый совет, где ей сочинили прошение, напоминающее документ межгосударственных отношений со множеством важных слов, которые начинались с прописных букв.
«Исполнительный комитет Таицкого Поселкового Совета депутатов трудящихся
Гатчинского района Ленинградской области. 18 ноября
Председателю Исполкома Гатчинского райсовета депутатов трудящихся тов. Механикову И.А.
Исполком Таицкого
поселкового Совета депутатов трудящихся просит дать разрешение на временную
прописку Р. Наталье Васильевне, прибывшей для работы и проживания к
родственникам в пос. Тайцы, ул. Чапаева, дом №. в частный дом к гр. Л-ой Нине Михайловне. Жилая
площадь
Председатель Исполкома Таицкого поссовета Иванов».
Надо было достать какую-нибудь справку о родстве Нины и Наташи. Письмо было адресовано председателю Гатчинского райсовета, но давал разрешение на прописку начальник паспортного стола, майор милиции. Так состоялась наша вторая встреча с нашими защитниками.
Пришли мы в паспортный стол после Дня милиции. У майора было приподнятое настроение: ко дню милиции провели районное совещание, и там высокое начальство отметило и его безупречную работу на страже советских законов.
За образцовую службу его одарили этой должностью, которой хватит до пенсии; не надо разбираться с пьяницами, домашними мордобоями, тунеядцами, подпольными торговцами водкой, карманниками. Пишешь в левом верхнем углу наискось резолюцию «отказать», и никто тебе слова не скажет, и начальство довольно, город не резиновый, первой категории.
– У меня кооперативная квартира на подходе, вот документы. Пока временно пропишите жену: хозяйка согласна, да и санитарная норма позволяет, – просил я униженно.
– Она в браке. Не имею права прописывать отдельно от мужа.
– Но у меня своего жилья пока нет.
– Надо было думать, когда вступали в брак. О чём вы думали?
–.А о чём вы думали, когда вступали в брак? – вмешалась Наташа.
Майор заёрзал, покраснел.
– А я не о чём, а о ком. О муже.
– А надо было о прописке. Вот и поезжайте к месту своего прежнего постоянного законного проживания.
– Ну, может, можно, в виде исключения?
– Для вас специально закон нарушать не будем, но и новые не напишем.
– А неплохо было бы переписать дурацкий закон.
– Что вы себе позволяете?! Выйдите сейчас же из кабинета, пока я вас не задержал за оскорбление! Законы им не нравятся! Поезжайте туда, где другие законы!
– Я бы поехал, да вы меня не выпустите, назовёте предателем…
На улицу Солдата Корзуна в квартиру Вали добираться было очень долго и утомительно; мы снова стали ходить к Львиному мостику, где познакомились с пожилой одинокой женщиной. Жила она по странному и случайному стечению обстоятельств на противоположном берегу от места работы Вали на Пряжке – рядом с магазином «Охота и рыболовство», наискось от дома, где была квартира Блока. Сдавала Софья Михайловна комнату только на летний период, с мая по октябрь, когда сама жила на даче. У Валерии, нашей временной соседки, которая занимала вторую комнату двухкомнатной квартиры, тоже было двое детей: Стасик и Майя. Стасик любил играть в куклы, а Майя целый день строчила из автомата, целясь в прохожих, собак и кошек, иногда в нас… Валерия, всегда сонная и томная, преподавала биологию в школе, но сейчас не работала и сидела с детьми. Её муж, Виталик, был заведующим отделом трикотажа Дома ленинградской торговли, где они и познакомились.
Большую часть нашей комнаты занимал старинный рояль. Иногда казалось, что рояль слегка дышит, шевелится. В рояле жили клопы. Ночью старый рояль издавал эротические вздохи. Софья Михайловна донимала нас предложениями купить рояль. Рояль старинный, хороший, настроите, детей обучать будете. Видя, что нас не уговорить, предложила:
– Возьмите бесплатно, только увезите его отсюда.
– Предложите какому-нибудь театру для реквизита.
– Предлагала, им свои некуда девать.
Всё же в этом клоповнике прошли самые лучшие наши дни. В конце сентября хозяйка вернулась с дачи, и нам снова пришлось искать жильё. На этот раз на нашем жизненном пути появилась Лукеша, занимающая огромную квартиру первого этажа сталинского дома на Двинской. Лукерья и её семья были местной достопримечательностью. В этой многочисленной семье постоянно кто-то выходил из тюрьмы, а на его место уходила другая смена. Когда я открыл дверь, мимо моего лица просвистела и вонзилась в дерево заточка из напильника.
– Он не в вас целил! Что ж ты, ирод, делаешь?! Что люди о нас подумают?!
Пьяненькая хозяйка расхваливала квартиру, рассказывала о муже.
– Вот здесь всё и произошло, здесь он и умер. Умер он чисто (то есть не был убит). А на этой кровати мои подрались, когда он пришёл из тюрьмы. Но она здесь не прописана.
Лукеша нас предупредила, чтобы никому из её многочисленных детей мы денег не давали. Но в первый же вечер в нашу дверь постучал старший сын хозяйки.
– Это моя комната.
– Я знаю.
– Был на Львином мостике? – понимая, что в их среде вряд ли мы долго выдержим.
– Некогда ездить.
– Хорошо, будете ещё месяц жить. Деньги вперёд.
– Приходите восьмого, отдам матери.
– Восьмого не могу – праздник.
– Ну, седьмого.
– А сейчас дай три рубля.
– Седьмого получите всё сполна.
На нашем счастливом семейном пути оказался тупик, из которого не было выхода. Решили, что Наташа уедет к родителям; я поехал в общежитие забрать вещи. В почтовой ячейке нашёл письмо в казённом конверте. Крохотный листок бумаги размером со спичечный коробок.
«Комиссия по учёту и распределению жилой площади Исполнительного комитета Совета депутатов трудящихся предлагает вам явиться для решения вопроса о включении вас в члены кооператива №… в квартале №… Фрунзенского района г. Ленинграда.
В случае вашей неявки документы на право получения жилой площади будут переданы комиссией на следующий год».