и др. стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2014
Александр Денисенко родился в 1947 году в с. Мотково Новосибирской области. Живет в Новосибирске. Автор поэтических сборников «Аминь» и «Пепел», стихи публиковались в «Антологии русской поэзии ХХ века». Член Союза писателей России.
***
По урезу воды
Красным ветром печали гонимый
Шел с войны человек, капитан бронетанковых сил,
В деревенскую грудь был навылет он пулей ранимый,
А вторую, без памяти, в горькую душу впустил.
По урезу воды
Лист подбитый, теченьем влекомый,
Все ж прибился туда, где стояла родная ветла,
Но она, на себя принимая огонь незнакомый,
Не дождавшись его, уж сгорела дотла.
По урезу воды
Хрупким ветром разлуки гонимый
Шел с войны человек, и была ему боль не остра.
Он вернулся домой, своей светлой любовью хранимый,
А навстречу ему на войну шла жена-медсестра.
***
Всхрапывая, качая головой,
Словно молясь за меня,
Конь мой – полей герой –
Косится из-под ремня.
Нет ему воли здесь
На золотых хлебах,
Хочет ногами съесть
Русской версты размах.
Нет, погоди, гнедой –
Нынче была мне весть:
Чтобы святой водой
Слезы мои развесть.
Аще любовь игде,
Та, что пленил в саду?
Может, она приде
В ласковую узду…
Дерево русской души
Снова светлеет в ночь,
Вспыхнет и как Шукшин
Дале поиде прочь.
Свет мой – гнедой в саду,
Слушай меня, внемли:
К счастью, а не к стыду
Друзе, аз есмъ на земли.
Жено, в какой степи
Волос вплетен в ковыль?
Шпоры, гнедой, терпи,
Видишь, цветы в крови.
Нет ее, снова нет.
Вышит цветами след.
Горькой полыни бред
Вставлен в степной багет.
Пригородный вальс
…Здесь осталась большая поляна –
Не вернулась в рыдающий лес.
Химзавод закупил фортепьяно…
Танцплощадка, качели, навес…
Здесь москвичка танцует с фуфайкой,
А жакетка ударилась в грусть –
Сердце бьется под красною майкой:
Ну и пусть… ну и пусть… ну и пусть…
А подружка к болоньевой куртке
Прижимаясь своим свитерком,
На высокого смотрит, в тужурке,
Что когда-то был с нею знаком.
Он проносится с кралей в косынке,
Запрещенное тело руля,
И плывет над землей, как с пластинки,
Драгоценное имя ея.
Если б знал гитарист и ударник
Как не хочется больше ей жить! –
Ведь ее кавалер и напарник
Продолжает подружку кружить.
И она, на манер парижанки,
Со слезами смахнув фон де тен,
Попадает в объятья кожанки –
Прямо в лапы родных госсистем.
Ну а та без особой причины
Принимая портвейна стакан,
Говорит всем, что лучший мужчина –
С золотыми зубами цыган.
Кое-как отлепились от стенки
И пошли танцевать падеграс
Шаровары шальные шатенки…
Клеш + джемпер = вальс.
Да еще шестиклинка в веснушках
Закружила кудрявый вельвет –
На щеках ее пудра и мушка
Отвергают понятие "нет".
Дышит кофточка "Красной Москвою",
И томлением грудь налита:
Ведь примаран помадой губною
Воротник на сорочке мента.
И в матроске, и в блузке, и в юбке,
Излучающих сладостной стон,
Заводские родные голубки
Погружаются в танец бостон.
Ах как хочет ворюга в законе
Пригласить после танцев в кино, –
Но готовы к труду, к обороне
Крест нательный и знак ГТО.
А бухгалтер поправит бюстгальтер,
А лифтерша придержит свой лиф,
Если здешний родной гастарбайтер
Прикоснется, глазыщи залив.
Здесь проходят по лезвию бритвы
Парни – те, кто еще не служил.
И жужжат заельцовские битлы,
И свистят с плексиглазом ножи.
Здесь сидят на скамейках старухи –
Наша гордость и совесть, и честь.
И проносятся внучки и внуки –
Наша новая русская жесть.
И закружит на долгие годы
Память Первой Сибирской любви,
И прольет на них сладкие воды
Ветер родины с милой Оби.
Я спускаюся к ним на площадку,
Я со всеми кружусь наугад,
Я шепчу им: все будет в порядке,
Пока я здесь – слепой музыкант.
***
Ангел долго смотрел на невесту,
Ту, что в церковь с мороза вошла
И рукой прикасалася к месту,
Где ее улыбалась душа.
Он стоял за моею спиною,
Когда я ей кольцо надевал,
И молитвой склонял к аналою
Ее девичий хищный овал.
Ангел мой не хотел покориться,
Он привык за меня отвечать,
Он не знал как ему раздвоиться
И как ангела Анны встречать.
Не напрасно смеялся глазами
Молодой настоятель, когда
Мы, от чаши вкусивши, познали
Как в вино превратилась вода.
Мысль была мне: вдруг взять и покинуть –
Ее ангел мне душу смущал…
С головы ее гордой отринуть
Подвенечную нежную шаль.
Но увидел: в один из моментов,
Когда батюшка нас окроплял,
Ее ангелу мой изолентой
Белоснежные крылья скреплял.
Чур меня! Это мне показалось…
Или было со мной наяву? –
Что-то грозное к нам приближалось
В ароматном церковном дыму…
… Две машины столкнулись. Ее я
С перебитой рукой, – поднимал:
Незнакомку, что станет женою,
В этом ангеле я узнавал.
А потом, когда мы с молодою
Друг об друга лечились в ночи,
К нам спустились веселые двое
И собрали нагар от свечи.
Голубой ворон
Ворон голубю глаз не проклюнет,
Голубь ворону сердце не съест,
А посмотришь – у ворона в клюве
Голубь прячет ворованный крест.
Не смогли поделить они небо –
Перекрасили в розовый цвет…
Голубь – с обликом черного хлеба,
Ворон – с колером в синий рассвет.
Это ветер родимый разъял их,
Не сумевши разрушить вражду,
Как не смог вороной их хозяин
Приручить голубую жену.
Так и стриж свою ласточку в небе
Не сумел срифмовать на лету,
Лишь оставил нам быль или небыль
Про ворованный крестик во рту.
Он поймал, у окна пролетая,
Крест того, кто любил голубей,
И с кого сорвала голубая,
Чтобы ворону было больней.
И швырнула, но с ласточкой голубь
Своровали его у стрижа
И запрятали ворону в горло,
Чтоб не ел с голубого ножа.
И летит мимо жареный лебедь,
А под капельницей – крест и жена,
И лишь птицами в были и небыли
Голубая окружена.
***
Положу свои стихи на сохранение
И назначу им задумчивости срок –
Одноразовый укус стихотворения
Заставляет биться бешено висок.
Степь воспитывает чувство сострадания:
Ее абрис, окоем и горизонт
Погружают древнерусское сознание
В мирозданье, заключенное в озон.
Положу свои слова на сохранение
И назначу исправительный им срок –
Одноразовый укус стихотворения
Заставляет сердце делать марш-бросок.
Думал: встречу я в степи полукультурку,
Для нее готов пожертвовать ребром,
Чтобы вечером, насвистывая мурку,
Рисовать ее окурками в альбом.
И, включивши глазодвигательную мышцу,
Она громко вдруг посмотрит на меня,
Скажет: ноги нарисуй-ка мне поширше,
Выше крыши из окурков и кремля.
Тут окурки надо б вычеркнуть, да жалко,
Надо ж как-нибудь показывать и жизнь:
Догорает подожженная пожарка –
Видно, краски перепутал пейзажист.
Например: я жил совсем уединенно:
Степь "Аксаков", степь "Тургенев", степь "Куприн" –
Степь сама жила во мне непринужденно.
Я один в степи. Я пью аквамарин.
И вращаяся под старым небосводом,
Коршун кружит все быстрее и быстрей
Как игла над древнерусским патефоном
С позабытою мелодией степей.
Положу свои слова на сохранение
И отмерю им струящийся песок.
Одноразовый укус стихотворения
Заставляет память плакать между строк.
Степь давно умыта дивными духами.
Я купаюсь, погружаясь в окоем –
Полотенце мое вышито стихами,
А рубашка моя вышита огнем.