Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2014
Виктор Пелевин. Любовь к трем цукербринам. – М.: Эксмо, 2014. –
448 с.
Пишущий о прозе Пелевина всегда оказывается в двусмысленном положении – текст настолько неуязвим, что возводить вокруг него какие-то пристройки смыслов бесполезно. Интереснее, наверное, наблюдать, как взрослеет аудитория Пелевина, продвигаясь вместе с автором от книги к книге по извилистым тропам его фантазии. Кто-то сетует на то, что не появилось произведение такого же масштаба, как «Чапаев и Пустота», кто-то, напротив, привык к регулярности выхода очередных томиков и ждет их с неизменной благодарностью, с удовольствием отмечая предельную современность текста и радуясь фирменным каламбурам и прибауткам.
Читатель уже знает, что в каждом новом произведении сюжет будет намечен пунктиром, и не ждет лихих поворотов событийного ряда. Гораздо важнее другое – как автор наполнит на этот раз свою привычную схему описания очередного мира.
Многие уже отмечали «катехизаторский» принцип построения текста у Пелевина – некто оказывается в несвойственной ему роли, в необычном для него месте и начинает задавать вопросы, на которые те или иные люди, или сущности охотно дают развернутые ответы. В результате оказывается, что всё обстоит не так, как казалось вначале, в так называемой обыденной реальности. Причем эти описания миров, в которые нас приглашает автор, могут располагаться слоями, где следующее толкование уточняет или опровергает предыдущее, и так до бесконечности.
Вольтеровский Гурон поверял на прочность современную ему цивилизацию своим дикарским простодушием. Пелевин использует обратный ход – герои его книг открывали в скучноватой и пресной обыденности фантастические глубины и ужасались открывавшимся перед ними реалиям нового измерения. В последних книгах обыденности уже нет, перед нами абсолютно фантастический мир, который продолжает разворачивать неофиту свои запредельные перспективы.
В «Любви к трем цукербринам» люди живут в некоем подобие «матрицы», где «виртуальное» стало предельно реальным, а общение с «миром» происходит через фэйстоп – монитор стал окоемом. Простор для фантазии тут бесконечен, и повествование ветвится сквозь замысловатые реалии «прекрасного нового мира» и утомительные галлюцинации героев.
Но вот что любопытно – к концу книги стиль резко меняется и, страшно сказать, кажется, что автор – или образ автора – переходит к прямому высказыванию. Опять же, общим местом считается утверждение, что книги Пелевина – это буддизм для «чайников». Но последние страницы новой книги – это уже иной текст. Киклоп (корректор мироздания) уже обращается напрямую к читателю, окончательно разжевывая метафизику, ранее плотно вшитую в диалоги или описания. «Пелевин» становится на десяток страниц «Зеландом» или «Курловым», а потом вдруг следует главка настолько прозрачная и лирическая, что напоминает уже, скорее, Клайва Льюиса с его «Нарнией».
После такого главная интрига для читателя состоит в том, какова будет следующая книга ВВП – слишком высокая нота здесь прозвучала. Впрочем, Пелевин всегда умел удивлять.