Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2013
Олег РОГОВ
ЗВЕЗДНЫЙ ДОЖДЬ
Татьяна Полетаева. Жили поэты // Знамя. – 2013. – № 3.
Мемуары Татьяны Полетаевой в “Знамени” – продолжение и расширение ее проникновенных воспоминаний об Александре Сопровском (“Значенье сна”. – “Континент”, 2000, № 106). Это еще и подхват мемуарной темы Сергея Гандлевского (“Бездумное былое”. – “Знамя”, 2012, № 4), не случайно его вводка предваряет текст Полетаевой. Это рассказ о московском времени в кавычках и без – и о литературном сообществе, и о широком потоке жизни, в которую вливались стихи.
Сначала ты просто живешь и пишешь, но в какое-то время осознаешь, что пора упорядочить поток – и жизни, и творчества, отследить его русло, скорость течения и изгибы. Годы требуют контекста, человеку нужно, чтобы биография сложилась в узор судьбы, где собственно творчество было бы обозначено сквозной нитью. “Одно цепляется за другое, сворачиваясь в путаный клубок. А потянешь за неровную, обрывающуюся нить – и увидишь, что это цепочка событий, определивших мою жизнь”.
Для Татьяны Полетаевой это была встреча с Александром Сопровским: “он поднял для меня поэтическую планку на такую высоту, до которой надо было тянуться и тянуться”.
А дальше начинается знакомый многим любопытный и прекрасный период. “Саша в своих “Записках о природе лирики” с юношеской горячностью и подробно описывает, как начиналось “Московское время” (название это придумал Сопровский) и что 1974 год “окончательно оформил нашу дружбу как цеховое сообщество поэтов””.
“Раньше мне казалось, что стихи — занятие очень личное. А тут я попала в круг, где без стихов или разговоров о них не проходил ни один день. <…> Это напоминало дружную коммунальную кухню, где каждый делился с соседом или брал у него то, то ему нужно, а получалось у каждого свое. Все мерилось стихами, и без них не обходилось ни одно собрание или застолье. <…> Я бы назвала все это школой, как в прямом, так и в самом широком смысле этого слова”.
В этот период ты и твои друзья существуете как бы в двух ипостасях – как частные лица, которые живут, как привыкли, любят и расстаются, пьют и сочиняют, трудятся и бездельничают, и как признанные поэты, у которых все вышеупомянутые проявления неизбежно подвергаются мифологизации, прежде всего поэтической. У одних сообществ это мерцание воплощается на уровне травестийно-пародийном, у других, например, символистов – на уровне космической мистерии.
Et in Arcadia ego. Сейчас трудно представить себе тот воздух времени, когда стихи действительно были делом. За которое могли дать по рукам, выгнать с работы, пригрозить уголовной статьей. Любопытно, что свои мемуарные заметки Полетаева начата печатать именно в “Континенте”, спустя почти двадцать лет после ее тамошней – первой! –публикации, весьма осложнившей ей жизнь.
Вторая часть мемуаров – приношение памятным местам, где когда-то было хорошо, и людям, с которыми было хорошо. И те, и другие изменились – Марьина Роща, деревенские пейзажи, люди, но что-то в них остается неизменным, благодаря памяти, которая протягивает нить из прошлого в настоящее – и дальше.