Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2013
Анастасия Усачева
Родилась в 1982 году.
Закончила Саратовский государственный университет, кандидат филологических
наук. Работает переводчиком, живёт в Саратове. Публиковалась в журналах «Волга»,
«Воздух». Автор книги стихов «Преувеличение слуха» (2008).
Велосипедное
для
А.Г.К.
Колесо уступает ясеневым семенам,
и скорость преодоления понемногу
бдит.
Из памяти вычерпана вся вина,
будто пить хотел неумолчный
диктор.
Колея, переняв невзначай горесть
стези,
ищет верной петли, а находит
камней
бессонных подборку; у любого из
них спроси
дорогу – они просто лежат на ней.
И привилегий из – только незнание
о преградах,
не затрагивающих друг друга.
Растрачиваются пылевики,
замещая энергию повода быть.
Прохлада
прохладна – как просторы
несколько велики.
***
Теперь условий нет, и свет
не должен ничего.
Все небеса и даже сверх
того – как днище лодок.
Поплыли вдоль ничьих причин;
прими вполне волну.
Кубышка жёлтая горчит
луны. Сорви одну.
Замкнулись только берега,
а так-то мир открыт:
воронка прежде, чем река,
отхлынула от рыб.
И ты, волнением влеком
в свободу вопреки,
не уследишь за поплавком –
как те нерыбаки.
чай
Уговаривать этот день: заимствуй обузу.
Но камни не расцветут, не распахнётся как на развороте
грёза.
Я всё сделаю правильно: я ничего не буду
делать. В заварочной жиже вязнут цитрусовые колёса.
Сфокусированные переплетенья ветхи, решето хлипко:
раздумья осы в воздухе, задающем величину
зависимости – и на лице то ли вялая растительная
улыбка,
то ли неистовое безразличие не пойми к чему.
Устыдившийся пьёт чай, он горячее
с каждым глотком; поэтому и кажется, что вот сейчас,
вот почти
преодолена боль и правда больше не колет через
затуманенные очки.
***
Попеняй отражению, что оно беспечно; или вообще пытай.
Подсказки загубили верный ответ, санкция накалена,
и свет, может быть, озаряет все двести двадцать тайн,
но которая из них – она.
Боль гневается, ибо ты как будто мимо идёшь
в сторону, где курганом дремлют сбитые башмаки.
Куда ты влачился? к чему был этот гундёж
о вырванном языке посреди строки?
Чем темнее материя, тем легче стружка секунд –
совсем скоро перо – только даже вакуумы не равны;
и в то, что штопал ледяною иглой селькуп,
ненец прячет алмазы, спасённые от страны.
Я бы тоже отказал унынию, даром оно
дорого встанет – да этика, этика такова.
Идут холода, несут не в мехах вино,
а топор – рубить воспоминания, как дрова.
Земное
Частью свинченная под околесицу энциклопедий,
накопившая в основном сдвиги,
такая вроде родная: молибден, рубидий –
ан на последнюю корку книги,
однако, здесь не сыщешь соль.
Смотрины сквозь сон.
Ну привет привет лихоимство вульгарной
астрономии: попробуем задрать нос –
и скребком по чешуе гарпий,
ангелам за ушком, но
всё равно далёко;
нам слышна лишь одолевшая календарь икота.
Прозрачнее, чем стекло – то, что за ним,
и на таком фоне убеждённость даже в любви нет не плен,
однако просто явление: не со словами и позами,
а совсем целиком. Брешь ли, плешь
в вышине – мы берём и туда глядим,
и на всех дверцах восприятия динь-динь.
одно из для М.
Не крюк и не верста: путёвка от заслуг.
Пора бы намекнуть, что поле здесь бескрайне.
В сугроб сигает волк, в зиме плутает слух
и тьма себе велит удерживаться в тайне.
Держись полозьев впредь, размыло-занесло.
Отнять от нас пяты природе неохота.
Кого ни вспоминай, одно цеплянье слов
за лошадиный хвост да хворост вкруг болота.
Допустим, этот снег я вымолил для нас.
Как тщился, так сумел, теперь он здесь испрошен.
К живой его стене стоишь который раз
нечаянным лицом; с таким же перед прошлым.
Вон там горит твоё, вон там пустует дом.
Не всё, что сверх земли, роднее некой стужи.
И вихрь – в стороне. Отныне ты ведом
в закрытые глаза, в заложенные уши.
Замедляя шаг
Нам вряд ли случалось здесь быть эн эонов назад,
и в иглу времени наша нить пока не продета.
Разговор – словно ливень, пятнающий скромный фасад
пасмурного цвета.
Энергичные токи замедлятся, если права
их истощимость; спокойствие всем в довесок.
От зерна до зерна горловые стоят жернова,
и в речи никто не резок.
Не горек. Смотри: раздражитель, объект, целый мир,
пара улиц в подарок, чтоб было, верно, что прятать
от отдельных явлений, от дел, от ума, от квартир,
от себя в изобильную слякоть.
Все круги возвратиться однажды должны к поплавку
невнятного сердца. Наверное, он нам виден
потому лишь; и новых на гладь я едва ль навлеку –
а из прежних выйдем.