Публикация Олега Дмитриева и Бориса Лихтенфельда
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2013
Из
культурного наследия
Евгений ФЕОКТИСТОВ
СТИХОТВОРЕНИЯ 1958–1989 ГОДОВ
Публикация Олега Дмитриева и Бориса
Лихтенфельда
Евгений Иванович Феоктистов (1937–1997) жил в Ленинграде, закончил
Топографический техникум, учился в Педагогическом институте. Работал
подсобным рабочим, библиотекарем, сторожем. При жизни печатался в самиздатских
журналах («37», «Часы»), в антологии русской поэзии «У Голубой Лагуны». В 1994 году вышла единственная книга «Внезапное лицо» (СПб: Борей-Art). Архив, предоставленный писателем Владимиром
Алексеевым в распоряжение Олега Дмитриева (издательство «Юолукка»), включает в себя большое количество акростихов, попытки
поэтической азбуки, пьесу. В настоящее время в «Юолукке» готовится к
изданию новая книга Е.Феоктистова.
В старой деревне
Своих водили по полям,
Чужих ловили по селеньям
И убивали там и сям,
Не признавая преступленьем.
Как близнецы, тянулись дни,
Тонули в темном, вязком быте,
И только вороны одни
Кричали громко о событии.
Народ потел, корчуя пни,
За бородой скрывая лица,
А утром, в праздничные дни,
Спешил он в церкви помолиться.
Поп в лица ладаном дымил,
На куличи водою брызгал
И после, выбившись из сил
Был оглушаем бабьим визгом.
Молились, пили самогон
И после дрались смертным боем,
И над селом вздымался стон,
Сменяясь громким бабьим воем.
Смеялись выбитым стеклом
Домов соломенные гнезда.
Хрусталь, рассыпанный окном,
Был звездам высыпавшим роздан.
Вовсю храпели мужики,
Грудасто вторили им бабы.
А бог смотрел из-под руки
На деревенские ухабы.
1958,
1963
***
“Мне показалось,
я на корабле…”
“О, черт! – я налетела на забор”.
Л[ена] Шварц.
Хватило б даже рюмки, чтобы
Неслышно, словно босиком,
Сквозь лужи, как матрос при шторме,
Ты шла, качаясь и кружась волчком.
Чтоб видеть море, море, море
В неясных очертаньях луж,
Где парус – облако немое,
Плывущее в ночную глушь.
Придут ли корабли из Лисса,
Все ждать и ждать, и верить в это,
И на бессонницу не злиться,
Когда не спится до рассвета.
В полубреду привстать с постели,
Встревоженно сплетая пальцы,
Взглянуть в окно и еле-еле
Плывущего навстречу паруса
Увидеть очертанье смутно,
Из комнаты на волю вырваться,
Наткнуться на забор, проснуться
И … выругаться.
Осень или лето,
***
Сетчаткой глаз, как серебристых рыбок,
Пугливо притаившихся на дне,
Ловлю мерцанье взглядов и улыбок
И чьих-то рук, протянутых ко мне.
Но все короче, все неимоверней
Мой круг знакомств, текучих, как вода,
И что-то скрыв, чему-то не поверив,
Уходят люди, не сказав, куда.
1965
(?)
***
Ветер гладит лапой
Тоненькую прядь,
Ту, что из-под шляпы
Вышла погулять.
Золотистый парус
Твоего лица
Намотать на палец,
Жаль, нельзя.
Жаль, что не отрезать
И не унести.
Позабудь про ревность,
Сердце, не грусти.
Не стучи так часто
В ребра кулачком.
Думай не о счастье,
Думай о другом.
осень,
***
В глазах темно от нежности и злости,
Колючки звезд царапают глаза.
Мне грустно знать, что разойдутся гости,
Что за окном замолкнут голоса.
И вместо них появится разлука
И скажет: «Уходи. Пора ей спать».
От острой грусти, глупо, как от лука,
Моим ресницам жмуриться опять.
Опять рукой потреплешь, как собаку,
Которую решили утопить.
И убежишь к Бетховену и Баху
Их музыку торжественную пить.
1966
(?)
***
Обиженным лицом
Уткнуться в грудь
Случайной встречи.
Ладонями размазать грусть,
Дрожащие утихомирить плечи.
И пальцем протерев глаза,
Очнувшимся всмотреться взглядом
В неведомый узор лица,
Вдруг очутившегося рядом.
1966
***
Душа опять поверила надежде,
Опять мечтами в будущем витает.
Окно мое распахнуто, как прежде,
Но птица счастья все не прилетает.
1966
***
Сижу, не зажигая света.
Один я. Никого здесь нет.
Был кот, но он гуляет где-то.
Один я. Для чего мне свет?
1966
(?)
***
Слепой на ощупь ловит время.
Секунды прыгают, как зайцы.
Часы усато крутят стрелки
И машут маятником вслед.
Слепой ко сну спешит на ощупь.
На тонкой ниточке рассудка
Висит различье дня и ночи,
Чтоб им не заблудиться в сутках.
Упрутся в беспросветный сумрак
Безглазые слепые взгляды,
При всех метаморфозах суток
Ни свету, ни цветам не рады.
И только сон дает блаженство,
Дает иллюзию прозренья.
Слепой, как зрячий, метким жестом
Отбрасывает подозренье.
Во сне глаза к нему приходят.
Слепой в ладони их берет
И может видеть все, что хочет,
Все то, что в памяти сберег.
ноябрь 1965 – 21/V— 66
***
Любимая давно в пути,
На длинном поводке разлуки,
И сердце вздрагивает в груди,
Уткнувшись головою в руки.
1966
***
Слова безжалостно-печально
То бьют меня, то сами бьются
И в сердце крылышками окончаний
Трепещут больно и тревожно.
1966
***
Бегство российских птенцов за моря.
Окна в Европу едва приоткрыты.
БЫли бы окна… В них гаснет заря.
Шило на мыло меняют пииты.
Если для пушек расплавлена медь,
Вряд ли наш колокол будет гудеть.
Уличных клавиш расшатаны плиты.
Дышит орган деревянного сна.
Милостью божьей владыка музыки
Именно он. Шелапутка-весна,
Ты в этот час приглуши свои крики.
Ревностно службу несет часовой
Именем
родины. Беглые блики
Юркнули в яму, прикрылись травой.
Прячутся так. Вот и месяца жало
Оттрепетало – и дело с концом,
Снадобье света подорожало.
Время убито и пахнет свинцом.
Явь доказала нелепость побега.
Щелкнул курок. За тобою победа,
Ангел-хранитель с железным лицом.
Ересь иллюзии не по карману
Тьме пограничной и злому туману.
Страха соратник ворон-палач,
Ябедник-шорох и дятел-стукач.
май,
(БОБЫШЕВУ ДМИТРИЮ ПОСВЯЩАЕТСЯ)
***
Антракт в природе по календарю.
Лукавь, ноябрь, потворствуя простуде!
Еще на круглой луже, как на блюде,
Костлявых льдинок музыку творю.
Сверкающей мозаики изломы:
Анархия, бедлам и Вавилон.
Не обессудь: я веком взят в полон
Дышу взахлеб, настигнув икс искомый.
Рву ленту финиша, бегу через газон,
Увидев рай вдали, туда влекомый.
Куда ворвусь я? – В зеркало? В толпу?
Урок тепла беру у кочегара,
Шутник-старик с морщинами на лбу
Ничейный сор сметает с тротуара,
Его двойник, рожденный в клубах пара,
Ругаясь вслух, ссылаясь на судьбу,
Увы, увял в миазмах перегара.
Прошу прощенья за пустой трезвон:
Ошибся адресом, не ту взял тему.
Чем ракурс плох? Тем, что похож на сон
Твой мир, поэт. На нервную систему
Искусство давит. Сердится мой дух,
Теряя нить пустого разговора.
Едва успев опомниться от вздора,
ЛЬю в глотку водку в обществе старух.
Ноябрь-пастух. В пространной пасторали
Он в ад зимы нас гонит по спирали.
20 сентября – 14
октября,
(АЛЕКСАНДРУ КУШНЕРУ ПОЧТИТЕЛЬНО)
***
Новому небу и новой земле,
Облаку новому в сизой мгле
Верю, вверяю свою судьбу.
Облика оттиск – печать на лбу.
Радуюсь, ратую резво за
Отклик и отзыв, раскрыв глаза
Жизни навстречу, отринув сон.
Доброе утро, пасхальный звон!
Ева Адаму твердит: сорви!
Не сомневайся в моей любви!
Нам искушенье вменяет в грех
Ангел порядка, хранитель всех
Яблок медовых на ветках вех.
Листья лучатся на всем пути,
Если судьбу свою вспять пройти.
На верстовых часовых – столбах
Адской геенны дымится прах.
Птичьим пером запиши, поэт,
Устную повесть, преданий бред,
Длинного эпоса выдох-вдох
От Моисея – до четырех
Вечных евангелий слуг Христа.
Кем нанесен поцелуй в уста?
Искариотом Иудой? Мной?
Нас наделяет своей виной
Азбука звезд – небосвод ночной.
10.04.1977
г.
(НОВОРОЖДЕННАЯ ЛЕНА ПУДОВКИНА)
***
Вассал весны, восстань из ямы сна!
Арбузный
мир в окне: асфальт и зелень.
Сновидец-друг, пойми: спешит весна.
Ей дорог миг любой, а день бесценен.
Бастует
лень, сопит и хочет спать.
Ее мне жаль, но хватит сожалений.
Разбит
сосуд с вином, скрипит кровать.
Ты встал уже, ты всходишь в день весенний.
Ей-богу, рад. Рокочет самолет.
Льстецу небес, летателю удачи
Сопутствует мой взгляд и просит сдачи:
Улыбки,
уголька – необходимых льгот.
Простыл и след… Небесные просторы
Очистились
от туч и синевой
Соперничают с морем. Треплет шторы
Весенний ветер – собутыльник твой.
Я пью вино весны – прозрачный воздух,
Щитком руки прикрыв свои глаза.
Алмазный блеск лучей, забыв про отдых,
Еще
слепит мой взгляд: смотреть нельзя.
Трамвай мелькнул – я жму на тормоза
Своих
видений, ибо в сонм иллюзий
Явился он и кругозор мой сузил.
Динь-динь! – трамвайный звон зовет куда-то.
Рысцой за ним! – Но передумал вмиг.
Украдкой смотрит сны твой провожатый.
Журчит ручей – он и сюда проник.
Ему тепло. Но жмурится от света
Случайный
спутник солнечного дня,
Как колокольчик, звякнула монета,
И твой трамвай умчался от меня.
(ВАСЕ БЕРТЕЛЬСУ ПОСВЯЩАЕТСЯ ДРУЖЕСКИ)
***
Орфей,
дай время поутру припомнить, как все было:
Рыдали горы на ветру, продрогли травы.
Финал трагедии твоей пространство позабыло:
Ему
совсем не до нее. Но время в рог трубило,
Юлой крутясь на берегу у темной переправы.
Певец, ты кутался в свой плащ, ты прятался от ветра,
Его не слушая совсем, оставив без ответа
Вопрос Харона в темноте по поводу обола.
Цвела печальная сирень в плену у частокола.
Укропом пахло от гряды и сыростью от дола.
Поэтому
поэт продрог, промок и был не в духе.
О чем трубило время в рог, не догадался.
Эрот опять острил стрелу: не зря звенело в ухе.
Тогда ты, стоя в стороне, Харона дожидался,
Уверенный, что навсегда с иллюзией остался.
Бранясь, ты выхватил весло у пьяного Харона.
Роняя лиру на песок под гаммы перезвона.
А время прятало свой рог под складками хитона.
Таинственная тишина вдруг всеми овладела,
Узнав, что лира на песке валяется без дела.
Последуем же за ладьей за водную преграду.
Остановил Харон ладью, потребовал награду.
Скорее нà берег, Орфей, пока не поздно!
В тумане скрылся ближний лес, но в небе звездно.
Я
щупаю карман рукой: в нем пусто.
Щедрот и льгот, и благ земных и у тебя не густо.
Акациевой желтизной полны карманы.
Еще вокруг не рассвело, еще плывут туманы.
Тем более, пора спешить, чтоб до рассвета
Сойти в Аид и от богов потребовать ответа.
Язык язычника – бунтарь и неслух – весь в поэта.
(ОРФЕЮ ПЕВЦУ ПОЭТУ БРАТУ ПОСВЯЩАЕТСЯ)
***
Заключены в сверкающую сферу,
Живем во сне и отвергаем явь.
Пока, размера соблюдая меру,
Мираж влечет нас через море вплавь.
Куда нам плыть, не ведает и кормчий –
Слепой Гомер, лишившийся чутья,
Когда он эпос второпях закончил.
Как наигравшееся им дитя.
Рукой надежды снят корабль со шпиля
Адмиралтейства, чтобы в море плыть,
Но сникли паруса, мир полон штиля.
Прекрасен штиль. Вам незачем спешить.
Боимся бурь. Но может ли Венера
Из пены светлой вырасти цветком,
Когда волненья нет и вздох размера
Тих, словно кот, свернувшийся клубком?
И пуст простор: ни парусов, ни пены.
Беззвучен воздух. Только вдалеке
Не то русалок хор, не то сирены
Поют
на непонятном языке.
Зачем искать в их песнопеньях смысла.
Когда он нам совсем не по плечу?
И явь, и сон, как ведра с коромысла,
Снимает вечер, погасив свечу.
Он прячет солнца вечную лампаду
За пазуху, как скряга-скопидом,
И обещает сторожам награду,
На сто запоров заперев свой дом.
***
Войдя в азарт, по воле сентября,
Сорвет ненастье рыжую заплату
С сермяжной правды сумерек, творя
Поэму лжи, поверив листопаду.
Ответь, журавль, на эхо тишины,
Начни скрипеть и кланяться в угоду
Царю химер, преобразуя сны
О светлых днях в ненастную погоду.
Не прекословь судьбе: таков приказ.
В лохмотьях листьев, шелестом чревата,
Продолжит роща грустный свой рассказ.
Ее сума утратами богата.
Знать, побирушка спятила с ума,
Но вновь твердит нам русская равнина,
Что виновата родина сама
В поспешном бегстве дочери и сына.
Пустынна роща пасмурных берез.
Врасплох тускнеет золото заката,
Когда перстом касается мороз
Лица листвы, светло и виновато.
Сиротствуй север, в логове невзгод,
Юродствуй в храме лиственного хлама,
Пока тоска по дому не вернет
В родной эдем и Еву, и Адама.
30 декабря
***
На лезвии, на бритвенной строке
Пляши, паяц, паясничай безбожно,
Пока возможно,
Сняв груз обуз, шататься налегке,
Не опасаясь нападенья с тыла,
Подачки муз хватая на лету.
Пока судьба не подвела черту
И к черту в лапы не препроводила.
Зажав сухарик черствый в кулаке,
Будь нем, как рыба, как могила:
Замок на мыслях и на языке.
Послушай, бес, как плещется в груди
Река времен, кровавая по цвету,
Преображаясь в медленную Лету.
Гол как сокол в волненье вод входи,
Дрожа, как лист, притянутый к ответу.
Качайся в отраженьях наяву,
Ныряй на дно, за раковиной следом.
Жемчужины словес, нацелив кий, дуплетом
Вгоняя в лузу, мчись на рандеву
С возлюбленной, которую зову
Гражданкой Смертью, не кривя при этом
Душой и не переча естеству.
Ты прав, игрок, рискуя натощак,
Ты прям, как шпиль, вонзающийся в небо,
Сошлись на то, что бог не выдал хлеба
Всеобщих
благ, и значит, никому
Нет дела до певца и до паяца.
Ныряя в нуль, он может не бояться,
Что кануть в Лету запретят ему.
21 февраля,
Из видений старого эмигранта
Постельный запах зависти козла,
Овечья полость санного соседства.
Скачите в ночь, два бойких лихача,
Скачите прочь от розового детства!
Завоет волк, тоскливо запоет
Гимн ямщика – российского Гомера,
Вдали от милой родины, как тот,
Кто мир кроит, не ведая размера.
Пусть небо сыплет снежную крупу,
И санный полоз скрежета и свиста
Заносит нас на торную тропу
Замерзшего, как пес, контрабандиста.
Ржавеющие тернии границ
Удержат ли тоскующего сына
Крамолу проносить и падать ниц,
Лицом в солому старого овина.
Здесь тишина, здесь мыши роют ход
Из времени в безвременье распада,
Где грешников и праведников ждет
Одна и та же горькая расплата.
Куда ты рвешься, робкая душа,
Как бойкая не в меру пристяжная?
Или и впрямь пороша хороша,
И ровен путь на родину из рая?
Но Русь растет из пленной пелены,
Рвет полотно – туманную хламиду –
И обрывает призрачные сны,
Врываясь в явь, прозрачную по виду.
Россия, здравствуй! Разве ты жива?
Сквозь толщу лет и зим почти незримы,
Воскресли снова старые слова,
Как будто впрямь душе необходимы.
4 февраля
***
Анафема Владимиру и Льву,
Анафема Елене-еретичке
За то, что не идет, куда зову,
А в Комарово едет в электричке.
Анафема блудницам и ворам,
Телам и душам, полным вероломства.
Анафема охальнику за срам,
Анафема скупцу за скопидомство.
Анафема раскольнику-попу
За отрицанье кукиша в кармане.
Анафема настырному клопу.
Анафема гуляке в ресторане.
Анафема и вам, учителя
За двойки в ученической тетради,
Пытали мозг и наши души для
Каких вы благ? Неужто бога ради?
Анафема и деду и отцу
За то, что били розгами по заду.
Анафема лжецу и наглецу,
Тому, кто пьет и пляшет до упаду.
Анафема и вам, о города,
За суетное ваше многолюдство.
Анафема вам, горе и беда,
Анафема вам, вздорность и беспутство.
Анафема тебе, Иерихон
За трубный глас и гнусную простуду.
Анафема Петру за то, что он
Порасплодил католиков повсюду.
Когда, вращая круглый Колизей,
Слепят нам зренье солнечные спицы,
Весь Рим торчит, как палка в колесе
У православной нашей колесницы.
29 мая – 3 июня
***
Если белую ночь вывернуть наизнанку,
Перелицевать и повесить на одну из оград,
И зажечь фонари на всех перекрестках,
Чтоб не заблудиться во тьме,
Куда же нам деть запах сирени,
Соловьев, сидящих в засаде сада,
Как переубедить милиционера,
Что свистеть прямо в ухо не стоит?
Как собрать все статуи в одно стадо
И загнать в стойло
В Новой Голландии, либо в Старой Деревне,
Где буддийский храм вспоминает ночью
Сидящих на его ступеньках монахов.
А над входом бык не мычит, но молчит,
Пытаясь вращать колесо бессмертья
Золотыми рогами, слышит
Дальнюю музыку электрички.
Это время бежит вдогонку,
За пространством вслед, чтоб увидеть встречу
Утренней зари и вечерней,
Отраженных одна в другой
И в кривых зеркалах Маркизовой Лужи.
23 июня,