Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2013
Сергей Лейбград. Стеклянная мгла: стихи. – Самара: Изд-во «Засекин», 2013. – 64 с. – (Поэтическая серия «Цирк Олимп»).
Для тех, кто до сих пор не в курсе: «Ныне мы знаем, что текст представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственный, как бы теологический смысл («сообщение» Автора-Бога), но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным; текст создан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников»[1]. И автор в этом случае есть не более чем авторская функция, скрепляющая в «собственном» тексте не отмеченные кавычками цитаты. Речь в данном случае идет не об авторских правах… Скорее, о том, насколько глубоко Интернет проник в литературу, насколько изменил самоидентификацию авторской функции и его (ее?) манеру письма.
Автор создает произведение. Он производит его точно так же, как ремесленник оформляет данное ему природой вещество. Авторская функция продуцирует текст: «Метафора же Текста – сеть; если Текст и распространяется, то в результате комбинирования и систематической организации элементов (…)»[2]. Сеть как метафора текста может, в свою очередь, оказаться метафорой и обрести другой смысл: бессознательное культуры, архив, бесконечный запас гомогенных высказываний, каковым по существу является Интернет. Здесь, как и полагал Барт, исчезает автор и самодовлеет язык.
Стихи С.М. Лейбграда столь легко вмещаются в рамки бартовской теории, что вполне естественно удивляешься: а ведь кто-то воспринял ее всерьез. Здесь и автора как бы нет, но есть некое неопределенное оцифрованное «Я», скользящее взглядом по поверхности монитора: «вы якуты, я тоже якут / и якудза, и мамардашвили». Единственная привязка к реальности – тело, позволяющее ощущать любовь и боль. Тело, которое вроде бы уже почти не нужно, но. Но оно одно лишь доподлинно живет, подпитывая сознание, живет реально, и оттого видится действительным горизонтом всех изысканных интеллектуальных чаяний: «Жалкое, нежное, голое тело, / тело твое, только тело твое».
А язык меж тем ведет и выводит текст… На пути – бесконечные метафоры и прочая языковая реальность, вербальные образы, в соотношении друг с другом приобнажающие ряды коннотативных смыслов. Высказывание при этом убивает высказывание, оценка – оценку, любое «за» тотчас нейтрализуется «против». Видимость демократии… Автор умер, да здравствует бесконечность (поскольку синоним здесь – безосновательность) интерпретации: «Китайский ширпотреб – метафора прогресса, / исламский терроризм, ордынский паханат…» И тут вдруг понимаешь, что никакой такой «истины фейсбучной» не существует. Есть лишь нескончаемая поверхность для скольжения по ссылкам и отслеживания самого себя в собственных же «лайках». «Холодильник» удачно рифмуется с «мобильник», «до крови», столь же удачно, с «любви».
Потом читаешь аннотацию на полях обложки, где четко зафиксировано: стихи данного поэта «переведены на английский, немецкий, французский, польский, финский, шведский, латышский, литовский и эстонский языки». Недоумеваешь, читаешь снова. Опять стихи:
Рай на зоне.
Иосиф Виссарионович Кобзон.
Камасутра стрелецкой козни.