Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2013
Илья ВИШНЕВСКИЙ
Родился в 1957 году в Казахстане. С 1970
года живет в Ярославле. Закончил исторический факультет Ярославского
государственного университета им. Демидова, учился в Нижегородском институте
иностранных языков, аспирантуре МГУ. Работал учителем в школе, экскурсоводом,
научным сотрудником в музее, преподавателем в институте. С 1990 года по
настоящее время – предприниматель. Публиковался в сетевых журналах («Новая
литература», «Темы и лица» и др.).
КАТАРСИС
Рассказ
В середине
восьмидесятых, в прекрасное время больших надежд и пустых прилавков, я
подрабатывал внештатником в городском экскурсионном бюро.
Работа была прибыльная – один час позора стоил рубль, а поскольку туристов с
путевками от профсоюза больше интересовали магазины с винно-водочным
ассортиментом, чем памятники архитектуры, они разбредались гораздо раньше
положенных трех часов пешеходной экскурсии, и строгий «академический» час
усыхал до двадцати минут, а то и меньше. Можно было опять бежать на пристань, к
другому теплоходу, и брать еще группу, увеличивая таким способом свой заработок
в геометрической прогрессии.
Настоящим виртуозом был один наш коллега – школьный физрук, кудрявый и веселый балагур. Часто мы наблюдали такую сцену: он брал группу, отводил в сторону, с минуту о чем-то рассказывал, улыбаясь и широко разводя руками. После первых же слов у туристов светлели лица, они улыбались в ответ и быстро расходились по сторонам. А находчивый педагог тут же возвращался к организатору за следующими жертвами.
– Ну смотри, Николаша! – выговаривала ему наша боевая командирша Лариса, – до первой жалобы! Если что, вылетишь как пуля!
– Да все нормально, Ларочка,– отвечал он, посмеиваясь, – проблем не будет, ты меня знаешь.
Лариса, конечно, знала – Николаша калымил в бюро уже несколько лет и проблем действительно не возникало. Не знала она, как и все мы, только одного – каким образом он так ловко убалтывал своих клиентов.
На все расспросы Николаша загадочно улыбался и отшучивался, а попытки перенять ценный опыт решительно пресекал.
– Ребята, даже не пытайтесь, это авторская методика,– говорил он ласково, но твердо, и на уговоры не поддавался.
Были, впрочем, и другие примеры для подражания.
***
Алексей Петрович носил звание лучшего внештатника гордо, как правительственный орден, и искренне считал свою деятельность важным государственным делом. Новички обязаны были пройти обучение у этого мастера, и я помню до сих пор те два часа мучений на жаре вместе с жиденькой стайкой таких же несчастных.
Алексей Петрович обладал дикцией и осанкой настоящего актера. Но это было не главное. Главным было безукоризненное идейное содержание его повествования. Важнейшим качеством советского экскурсовода, по его мнению, было умение связать рассказ об архитектурных достопримечательностях с пропагандой решений последнего съезда партии.
– Как найти связь между рассказом о церкви семнадцатого века и целями пятилетки? – спрашивал он с интонацией Щепкина, исполняющего трагическую роль в Малом театре. – На первый взгляд, связи тут никакой, не так ли?
Выдержав паузу, он пафосно продолжал:
– Дилетантское заблуждение! Связь есть, и прямая! Реставрацию памятников проводить нужно? Кто на это дает деньги? Наша Партия! Кто их зарабатывает? Могучая Советская промышленность! Если бы в нашем городе не было таких заводов, как (тут следовало длинное перечисление…), в каком бы состоянии находились все эти величественные храмы? То-то!!! Ну и, товарищи, об атеистической пропаганде на экскурсии тоже не следует забывать!
Особенно он любил вспоминать об одном случае из своей практики.
– Водил я однажды группу шведов по скверу, где стоит памятник красным бойцам, погибшим при подавлении белогвардейского мятежа в 1918 году.
Подвожу их к монументу, рассказываю, переводчик переводит. Вот здесь, говорю, похоронены герои, отдавшие свои жизни за революцию.
Слушают с каменными лицами – ну, понятно, туристы из капстраны. Вдруг один руку тянет.
Скажите, спрашивает, а где похоронены мятежники? Белогвардейцы, то есть.
Сами понимаете, товарищи – вопрос с подтекстом. С подковыркой, так сказать. Но я недолго раздумывал. Спокойно так отвечаю: там же, говорю, где солдаты Наполеона и гитлеровские захватчики.
Так то! Тот иностранец потом рта не раскрывал. Вот таким образом надо отвечать на провокации, товарищи.
Товарищи записывали и вежливо благодарили.
***
В один из жарких июльских дней у пристани оказались сразу несколько теплоходов. Кроме плановых «Федора Шаляпина» и «Клима Ворошилова», прибыли опоздавшие трехпалубный «Александр Суворов» и новенький, сверкающий голубым бассейном на корме «Академик Курчатов».
Лариса спешно мобилизовала все наличные силы.
– Алло, музей! – кричала она в телефонную трубку свирепым тоном сталинского наркома. – К двенадцати тридцати у вас пятнадцать групп, все оплачено, принимайте. Что?! Да хоть уборщиц назначайте! Я же сказала – обязаны обслужить по договору! Ну, меняйте отдел природы на звонницу, собирайте всех сотрудников, сокращайтесь, действуйте!
Музей что-то неуверенно гукал в ответ, пытаясь возражать, но Лариса уже швырнула трубку на рычаг.
– Так, орел! – заметила она меня. – Ты-то мне и нужен!
Я щелкнул каблуками и взял под козырек.
– К пустой голове руку не прикладывай! Как там Толстой писал: краткость – сестра таланта? Ну, или Чехов, какая разница. Хоть Чехов, хоть Тургенев, берешь сразу две группы у Шаляпина.
Я почесал затылок:
– Лариса, да ты что? Там одни москвичи – скандал же будет.
– Какие на фиг москвичи – не с дурой разговариваешь. Сибиряки они, я точно знаю. Объяснишь, что ситуация такая с опоздавшими. Да можешь вообще ничего не говорить, если не спросят, они люди скромные, возбухать не будут. А тебе лишние часы запишем, как полагается.
Я уже повернулся к выходу, но она продолжала:
– И через сорок минут – назад. Еще две группы с «Академика». Бегом успеешь.
И наполеоновским жестом отправила меня в бой.
***
Группа оказалась собранием скромно одетых старушек в беретиках и толстоватых пенсионеров в клетчатых рубашках под галстук. Я поздоровался, поздравил их с прибытием в наш «древний, но вечно юный» город и затрещал заученным текстом, краем глаза наблюдая за соседями.
Туристы неспешно забирались на верхний ярус набережной, где начиналась пешеходная экскурсия по историческому центру. Расходиться никто и не думал – даже Николаша возглавлял группу из нескольких десятков человек, бодро шагая по ступеням лестницы, да и все остальные мобилизованные, не умолкая, громко возносили здравицы родному городу.
Маршрут начинался у памятника Некрасову. Бронзовый поэт, картинно сложив руки на груди, обращал свой взор на Волгу, по которой приплыли сюда мои слушатели. Я продекламировал подобающее месту стихотворение и повел группу дальше, мимо довольно обшарпанных, но все еще красивых особнячков прошлого века, где когда-то жили в свое удовольствие дворяне и купцы, прежде чем бывшие слуги не отправили их в компанию к Наполеону.
Текст экскурсии я знал назубок и решил, что возьму туристов измором, – после десяти минут перечисления дат, названий, имен они устанут и сами захотят побыстрее попасть в городской музей – конечный пункт моей миссии, откуда я рвану обратно к Ларисе.
Для этого надо было говорить медленно, нудно, приводить много цифр – тогда старички быстро предпочтут лавочки соседнего сквера моей лекции на солнцепеке.
– Город делится на шесть районов – Кировский, Ленинский, Дзержинский, Фрунзенский… Наш город – крупный промышленный центр. Здесь располагаются такие известные в стране предприятия, как… В нашем городе шесть высших учебных заведений, такие как университет, педагогический и политехнический институты…
Через пятнадцать минут мои слушатели начали открыто зевать.
Добить их я запланировал у дома, который местные краеведы выдавали за жилище основателя русского театра. Сам герой повествования умер лет за сто пятьдесят до его постройки, но рассказ полагалось вести так, чтобы создавалась полная уверенность, что тело первого русского актера всего лишь пять минут назад вынесли из парадного подъезда.
Я, как предписывала инструкция, вытащил из сумки картонный портрет виновника торжества и стал излагать официальную версию создания русского театра.
В этот момент меня, что называется, «понесло». Поскольку старичков осталось всего трое, и победа была близка, я напоследок решил немного приукрасить свою экскурсию.
– Посмотрите на нижний этаж постройки, – я сопроводил свои слова плавным жестом левой руки, продолжая правой держать портрет.
– Именно здесь, в полуподвальном помещении купеческого особняка, прошли юные годы основателя русского театра. Трудна была жизнь рано осиротевшего Федора Григорьевича. Усыновивший его после смерти родителей дальний родственник купец Полушкин обращал мало внимания на своего пасынка. Можно сказать, будущий актер был предоставлен самому себе. С ранних лет он любил устраивать представления для слуг и домочадцев. Он пел, декламировал стихи, играл на балалайке народные мелодии, такие как «Ой вы сени, мои сени» или «Когда я на почте служил ямщиком»…
После этого яркого финала я обернулся и остолбенел – передо мной стоял строй хорошо одетых экскурсантов, по виду никак не похожих на моих пенсионеров. Они внимательно слушали мои байки, а пара человек даже что-то записывала в небольших блокнотиках.
– Скажите, пожалуйста, а кто был автором романса о ямщике? – с подозрением спросил кто-то из заднего ряда.
Я сердито отозвался:
– А вы тоже с теплохода? «Федор Шаляпин»?
Стоящий впереди всех осанистый мужчина в модной рубашке с отложным воротником ответил величавым оперным баритоном:
– Нам просто ваш рассказ понравился. Мы, знаете ли, из Москвы – путешествуем с познавательными целями. Вы хорошо так все излагаете, а ваши коллеги метут все скороговоркой, так что смысл не понятен. Вот мы и решили к вам перейти. А вы что, против?
Я пожал плечами и обреченно кивнул в ответ, хотя от досады был готов рвать себе на голове волосы.
Сделав приглашающий жест свободной рукой, я двинулся дальше, заметив краем глаза, как мимо нас на всех парах промчался по направлению к пристани радостный Николаша. Наверняка мои москвичи числились за ним.
***
С тремя рублями за дополнительную группу можно было попрощаться навсегда – мои новые подопечные явно никуда не торопились.
Они шагали медленной вальяжной походкой, как и полагается столичным гостям в провинции, свысока поглядывая на выщербленные стены и покосившиеся скамеечки у подъездов.
– Денег на ремонт по-прежнему мало дают? – лениво поинтересовался тот же баритон.
Я что-то утвердительно промычал в ответ, и получил следующий вопрос:
– А почему крыши у церквей зеленые?
Поскольку с романсом о ямщике у меня вышла явная промашка, надо было набирать очки.
– Интересный вопрос! – льстиво ответил я.– Вообще-то редко его задают…
Стараясь идти в ногу со слушателями, я начал объяснять сакральный смысл зеленого цвета, в который почему-то были вымазаны все городские купола.
Сверху, словно в ответ на мое наглое вранье, громыхнуло.
Все, как по команде, посмотрели на небо. Черная туча быстро плыла в нашу сторону, готовясь устроить хороший душ истомленному жарой крупному промышленному и научному центру Поволжья с богатой и славной историей.
Мы стояли в центре площади. В церковь было не попасть – там было полно туристов. Открытая галерея вокруг основного здания была забита так, что яблоку негде упасть.
– А в собор мы разве не пойдем? – спросила какая-то разодетая дама, указывая пальцем на золотые кресты.
– Товарищи! – бодро воззвал я.– Вы же видите, какая тут толпа. Предлагаю посетить этот замечательный памятник на обратном пути. Тогда здесь никого не будет, и вы познакомитесь с ним не спеша и без помех. А сейчас мы с вами пройдем в музей. Там у вас по плану обзорная экскурсия.
Группа зароптала.
– В музее вы увидите иконы семнадцатого века, изделия из золота и серебра, коллекцию старинных рукописных книг и многое другое. По секрету вам скажу, что в этой церкви, кроме настенных росписей, ничего нет. Она закрыта полвека назад.
Недовольный гул продолжился, но авторитетный баритон неожиданно меня поддержал:
– Да что вы, в самом деле! Действительно, пойдем в музей, по крайней мере, не спеша там все посмотрим…
Я готов был его расцеловать.
Быстрым шагом мы вошли в сквер. По моим расчетам, до музея было минут десять ходу. Но остановиться пришлось дважды – у приснопамятного обелиска красным бойцам и напротив входа в монастырь, который заметил-таки зорким взором все тот же баритон.
И когда мы уже почти дошагали до выхода из сквера, началась гроза. Ливень обрушился внезапно и свирепо, желая смыть с лица земли все бестолковое человечество.
Ветер метался между деревьев, как загнанный зверь, гром грохотал, усиливая панику. О зонтиках можно было и не вспоминать – все вымокли за пару секунд. Под деревьями укрыться было невозможно – тяжелые капли пробивали листву насквозь, как пуля – лист бумаги.
Вода лилась с небес с такой силой, словно Господь Бог, когда-то отделивший ее от земли, неожиданно передумал.
Несчастные туристы пытались прикрыться сумочками, пакетами, ладонями, но неудержимый радостный поток выливался из огромного небесного ведра так щедро и весело, что все моментально вымокли до ниток.
О том, чтобы добежать до ближайшего дома и укрыться в подъезде, нечего было и думать. Единственное строение, которое находилось поблизости, была маленькая круглая одноэтажная пагода с двумя входами, на которых белой масляной краской были написаны две буквы. На одной двери – буква «М», а на другой…
***
Мы влетели в туалет мокрые и мало что соображающие от неожиданности. Снаружи свирепо ревела разбушевавшаяся стихия.
Помещение состояло из крошечного предбанника и главного зала, выложенного голубоватой плиткой с ржавыми разводами. Плитка заканчивалась на уровне глаз, выше на пожелтевшей штукатурке углем был намалеван чей-то жизнерадостный призыв:
«Пусть стены этого сортира украсят юмор и сатира!»
Рядом с лозунгом сорняковой порослью размножились соответствующие отклики.
Мои подопечные сгрудились в вокруг меня, как перепуганные утята.
– Все живы?– зачем-то спросил я, обращаясь в пахнущее продуктами человеческой жизнедеятельности пространство.
В ответ кто-то жалобно простонал.
– Не расстраивайтесь, – продолжил я, пытаясь наполнить вином утешения мехи горя и отчаяния, – дождик сейчас кончится, и мы пойдем дальше.
– Поплывем, хотели вы сказать, – сердито отозвалась невысокая старушка, стоявшая рядом со мной у входной двери.
Стараясь быть вежливым, я спросил у нее:
– Простите, гражданочка, а вы ничего не перепутали?
Старушка огляделась и с визгом бросилась наружу.
Несколько минут все молча глядели в дверной проем, пока чей-то грустный голос прозвучал из полутьмы:
– Вот ведь как – кто-то сейчас фрески в соборе рассматривает, а мы тут дерьмо нюхаем…
Кто-то, такой же невидимый, ответил:
– Есть и плюсы. В соборе туалета точно нет. А настенных росписей и здесь хватает.
***
Дождь прекратился неожиданно и быстро, как любовь второклассника. С ветвей падали опоздавшие капли, вдоль дорожек торопились уплыть в стекающих ручейках сбитые с деревьев листья.
Туристы покидали свое убежище, перепрыгивая через лужи. Я первым вышел на дорожку и обреченно поджидал остальных.
Помятые и обескураженные экскурсанты сбились в стайку и молча зашагали вслед за мной.
Сразу за сквером нас ждал монумент героям Великой Отечественной войны. Две стелы из белого камня, одна из которых изображала воина с автоматом, а другая – труженицу тыла в кокетливом платочке, разделялись вымощенной черным мрамором площадкой.
Я остановился, повернувшись спиной к памятнику и, дождавшись пока все туристы соберутся вокруг меня, с подобающей торжественностью начал говорить:
– Перед вами памятник боевым и трудовым подвигам жителей нашего города во время Великой Отечественной войны. Его автор – известный советский скульптор народный художник СССР Лев Ефимович Кербель. Перед монументом вы видите Вечный огонь, доставленный сюда на бронетранспортере из города-героя Москвы, он является частицей того самого огня, что неугасимо горит около монумента Неизвестному солдату у Кремлевской стены…
– А где огонь-то? – спросил вдруг кто-то из туристов.
Я оглянулся и остолбенел.
Круглое отверстие, обрамленное позолоченным венком, зияло пустотой, из которой слышалось предательское шипение вытекающего газа.
Дождь, этот чертов дождь и чертов ветер погасили пламя, подписав окончательный приговор моей разнесчастной экскурсии.
– Ну что, командир, – услышал я за спиной чей-то насмешливый голос, – бронетранспортер вызывать будем?
Группа зашлась в неудержимом хохоте.
Когда все немного успокоились, я промямлил:
– Ну, вот видите, тут из-за дождя маленькая техническая неисправность…
От группы отделился обладатель царственного баритона. Он подошел к Вечному огню, заглянул внутрь, зачем-то потрогал ногой край отверстия и, обернувшись к нам, медленно произнес:
– Поверьте мне, от всего этого я испытываю настоящий катарсис…
Воцарилось молчание.
Помолчав несколько секунд, баритон продолжил речь:
– Я доцент университета, кандидат наук. Объехал все города Золотого кольца. Был в Сибири, на Дальнем Востоке и в Средней Азии. Посетил все столицы союзных республик. Ездил в Венгрию и Чехословакию. Но нигде (на этих словах его голос зазвучал вечевым колоколом) – НИГДЕ меня не водили на экскурсию в нужник и не гасили Вечный огонь!!!
Пока я судорожно соображал, что сказать, из примолкнувшей группы раздался крик:
– ВСПОМНИЛ, ВСПОМНИЛ!!! Я вспомнил, кто автор «Ямщика»! Трефолев!!! А он жил в прошлом веке. Не мог Волков его песни петь! НЕ МОГ!!!
У меня похолодело в груди.
Группа, не сговариваясь, двинулась в мою сторону.
Не теряя времени, я бросился наутек, слыша за спиной улюлюканье, свист и идеологически невыдержанные выкрики.
***
Всю следующую неделю я отсиживался дома.
– Ладно, не расстраивайся,– утешала меня жена.– У всех артистов, даже великих, случались провалы. Ничего страшного.
Я вздыхал и виновато мыл посуду.
Ночью мне приснился приказ о моем увольнении – он был напечатан на бланке с профилями Ленина и Сталина и содержал длинный перечень всех моих прегрешений, заканчиваясь словами: «Порочил политику КПСС. Лил воду на мельницу идеологического врага. Недостоин быть в рядах советских экскурсоводов». Вслед за приказом играл гимн, и невесть откуда взявшийся бронетранспортер увозил меня в кромешную тьму.
***
В субботу, когда еще не было и восьми утра, меня поднял из постели телефонный звонок.
– Алло, привет, прогульщик! – приветствовала меня Лариса. – Ты где пропал? Работать некому! Давай-ка подтягивайся на пристань – у нас опять завал.
У меня отлегло от сердца.
– Докатились, лентяи, – продолжала ворчать Лариса,– денег никому не надо, приходится всех обзванивать.
И в ответ на мои радостные восклицания сердито добавила:
– И поаккуратнее на маршруте. Ведем строго по плану. А то уволю, как Николашу. Ты не слышал, что ли? Допрыгался со своими фокусами. Его москвичи такую жалобу накатали, хоть в газету посылай. Пятнадцать подписей. Он, конечно, не признается, но я-то знаю, чья это группа. В общем, поосторожнее. Давай, жду.
В трубке послышались короткие гудки.
Я оделся и вышел на улицу.
Меня снова ждали советские граждане, прибывающие в наш древний, но вечно юный город в составе организованных туристических групп.