Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2012
Борис КУТЕНКОВ
В ПРЕДВКУШЕНИИ ТИШИНЫ
Анна Гедымин. Осенние праздники. Избранные стихи. – М.: Время, 2012. – 224 с.
Творческая судьба Анны Гедымин, несмотря на достаточно молодой по литературным меркам возраст автора, тянет за собой солидный шлейф достижений. В “Википедии” Гедымин упоминается как “русская и советская поэтесса”, первая публикация – в газете “Московский комсомолец” – состоялась в 17-летнем возрасте (1978), спустя семь лет увидела свет и дебютная книга. Недавно, при чтении автобиографической прозы Сергея Гандлевского “Трепанация черепа”, мою улыбку вызвала любопытная деталь о “нашем коммерческом директоре, Ане Гедымин по прозвищу “Дюймовочка””, относящаяся к 1994 году и работе в журнале “Иностранная литература” (прозвище было дано, вероятно, из-за миниатюрного сложения поэтессы). Получается – с младых ногтей Анна в литературном процессе. А ещё она – автор детских стихов, тем и замечательных, что не теряют своей актуальности, – можно читать маленьким чадам независимо от эпохи на дворе. Например, такое – изящное и забавное: “Он не живёт в опрятных горницах, / Сухой песок ему кровать, / Зато имеет право горбиться / И привилегию – плевать” (“Про верблюда”). Первое избранное, включающее стихи, начиная как раз с 1978 года, – время посмотреть, как, цитируя поэтессу, “выглядит итог во всей своей красе” (хотя бы предварительный).
Минусы у сборника тоже есть – с них и начнём. Сразу же подтверждается мысль о том, что одарённость поэта совсем не пропорциональна таланту составления книги. Высвечивается стандартный минус большинства избранных – самый очевидный принцип расположения текстов в хронологическом порядке, от ранних к поздним и новым, ещё не опубликованным в прессе. Надо заметить, что в случае с Анной Гедымин чувствуется развитие, – и стихи последних лет производят более достойное впечатление. Попытка представить эволюцию оборачивается демонстрацией с первых страниц ещё не устоявшегося голоса, начальных текстов, показывающих не сложившегося поэта, рано приобретшего известность. Опасность заключается в том, что иной читатель может поставить “диагноз” сразу, не дочитав до конца. Хочется дать совет уйти от “вечных” тем, от тривиальных женских сюжетов с центральным мотивом любви – то счастливой, как водится, то невзаимной, – и пожелать их индивидуального воплощения в творчестве. И есть доверие, что это воплощение найдётся, – благодаря нечастым, но метафоричным и лапидарным “вспышкам” точных жизненных наблюдений:
Люди сильные. Люди слабые.
Слабый падает. А иногда
Вдруг, случается, сильный падает,
Только падает, как звезда.
Грозовой разорвётся вспышкой,
Быстрым ливнем остудит зной –
Потому что поднялся слишком
Высоко над этой землёй.
Вообще, некоторые тексты из ранних вызывают противоречивые чувства. Даже во “взрослых” стихах заметен след некоей хрестоматийности – кажется, что именно они пригодны для изучения в младших классах школы: для этого в них есть всё – достаточная стандартизированность, запоминаемость, предельная доступность смысла. Так и тянет употребить термин “классика”, – с одной стороны, момент вроде бы положительный, но на другом полюсе восприятия – возникают оговорки, что далеко не всегда перечисленные особенности коррелируются с новизной и яркостью. Кое-где хочется несколько смягчить слова Бродского про девочек, которые “остригают челочки, сами не зная – под кого: под Ахматову или под Цветаеву”. Ранняя Гедымин – знает: тут явно первый случай. Вот ритмическая калька (“Мы не умеем прощаться, – /Все бродим плечо к плечу. /Уже начинает смеркаться, /Ты задумчив, а я молчу”) – с характерной ахматовской сдержанностью:
Нам бы свадьбу сыграть честь по чести
Или плюнуть – уйти кто куда…
Полбеды, что не можем быть вместе,
Что расстаться не можем – беда.
Аллюзии к Ахматовой встречаются и далее. При этом диалог с великой предшественницей иногда носит полуслучайный характер, – утверждаешься во мнении, что всё же невозможно представить двух более разных поэтесс. Если отношение к поэзии Ахматовой как к интимному дневнику обманчиво (как писал Эйхенбаум, “Лицо поэта в поэзии – маска. Чем меньше на нём грима – тем резче ощущение контраста. Получается особый, несколько жуткий, похожий на разрушение сценической иллюзии, приём. Но для настоящего зрителя сцена этим не уничтожается, а наоборот – укрепляется”), то в поэзии Гедымин сценический момент словно бы не имеет места. “Обобщённость” эмоции, способность войти в немедленный, не опосредованный эмоциональный резонанс с читателем – и порождает доверительность, за которую можно многое простить. И уже не так важно, “где кончается явь / и начинается быль” (заключительные строки книги). Граница между ними контекстуально подвижна: явь – как тонкая плёнка, покрывающая лирический сюжет, быль – личные биографические перипетии. Гедымин не относится к числу поэтов, ориентированных на создание собственного поэтического языка: для неё важнее мысль, воплощённая в слове, и путь “от сердца к сердцу”.
Чем ближе к финалу книги – тем раскованнее становится ритм, обнажаются – и одновременно индивидуализируются – грани лирического сюжета. Классическая гладкопись стихов советского периода уступает место стихопрозе, – иногда сковываемой лишь вторичными признаками вроде рифмы и межстрочной разбивки, как в наглядной “Зарисовке с натуры” (о заключительном катрене этого стихотворения критик Владимир Козлов писал, что “язык Творения, когда он используется в поэтических картинах, добавляет им духовной перспективы”).
В воскресение к церкви бредут неумелые богомолки.
Одна – с подростком сыночком (серьга, наколки).
Но он удирает в малинник
и всю заутреню охотится по кустам,
Полагая, что бог гнездится именно там.
Не знаю, как насчёт “духовной перспективы”, – однако появляется “в предвкушении тишины” то “редчайшее ощущение счастья”, которое инкриминируют поэтессе – разными словами – и Лев Аннинский, автор предисловия, и Инна Кабыш, и Бахыт Кенжеев. Эта открывшаяся перспектива придаёт стихам не то чтобы “драматичность” (как сказано в аннотации), – но ощущение покоя. После осеннего праздника, когда и на душе спокойно, и дышится легко. И название книги, на мой взгляд, выбрано на редкость удачно.
И пёс, будто зная, что жизнь одна,
От дома, от спелых грядок
Летит, чтобы вылакать всё до дна –
И счастье, и непорядок.
Счастье, противопоставленное непорядку, как бы избирает роль аксиомы, – и эта философская позиция, заметная в новых стихах, благотворна. Однако затруднительно предсказать, куда пойдёт вектор развития. Эта неопределённость и позволяет заключить, что Анна Гедымин – поэт молодой, и, несмотря на творческую зрелость, находящийся в динамичном развитии и обещающий удивить новыми обертонами голоса.