Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2012
Сергей ШИКЕРА
Родился в 1957 году. С 1978 живет в Одессе. Публиковался в “Новом мире”; в “Волге” напечатаны роман “Стень” (2009, №№9–10, 11–12), “Идущий против ветра. Записки неизвестного” (2010, №7–8).
МАКЛЕР
Рассказ
Однажды в конце марта среди вечерних пассажиров троллейбуса Смирнов увидел своего маклера. Мечта о такой случайной встрече была одной из тех пустых фантазий, которыми он, с недавних пор бездомный бродяга, невольно тешил себя последнее время. На мгновение они встретились взглядами, и маклер, парень лет двадцати пяти, его не узнал. Или, скорее, не разглядел: он был очень близорук, но очки, если не имел дело с бумагами, не носил. Когда маклер вышел, Смирнов последовал за ним, пытаясь по дороге вспомнить, как его зовут: то ли Макс, то ли Влад – что-то такое, усеченное и потому не запомнившееся. Стас? Громоздко-певучему “риэлтор” Смирнов предпочитал старорежимное “маклер”.
Около трех лет назад теща Смирнова, уступив уговорам дочери (результат неутомимой подрывной деятельности зятя), согласилась на разъезд. Как и было задумано, обе сделки – продажа огромной квартиры в центре, в которой они жили втроем, и покупка двух ими отобранных – состоялись одновременно. При этом значительная сумма еще и осталась у них на руках. После подписания бумаг и передачи денег маклер выпросил у пьяного от радости Смирнова под расписку две тысячи долларов как гарантию того, что все они съедут в отведенный срок и ни на день позже. В суете переезда Смирнов про расписку забыл, а когда спохватился, не смог найти. Телефон маклера не отвечал; агентства, в котором он работал, на прежнем месте не оказалось. Горевал Смирнов недолго и, списав потерянные деньги в непредвиденные расходы, успокоился на мысли, что новая тихая мирная жизнь того стоит. Первый год она такой и была. А потом они с женой как с цепи сорвались. Дальше – больше: потеря работы, алкоголь… В общем, все сбылось по слову тещи, до глубины души оскорбленной затеей с разменом и напророчившей при разъезде: “Без меня вы долго не протянете”. Или то было обещание? Во время последней ссоры Смирнов, как за ним уже повелось, грохнул что было силы бронированной дверью, а когда, спустя несколько дней, вернулся, обнаружил в ней новый замок. На настойчивые звонки и стук отозвался телефон в кармане. “Твои вещи в мастерской у Монахиди, – сказала жена. – Сюда больше не приходи”. Сидя на высоком табурете возле открытой остывающей печи, поглаживая волосатую грудь, керамист Монахиди подробно описал рослого, весьма уверенного в себе молодого человека, с которым жена Смирнова принесла в мастерскую вещи, и сказал, что видел его впервые; Смирнов же, судя по описанию, не видел никогда. Ему, впрочем, было не до того: он все-таки надеялся, что слова жены окажутся злым розыгрышем. В углу стояли пакеты и его большой походный рюкзак. Как просто: замок, вещи – и вот он, в неполные тридцать пять, бомж, клошар. С той минуты не было и дня, чтобы он не пожалел о своей комнате в коммуне, о которой прежде вспоминал только от скандала к скандалу. Деньги от ее продажи, все до копейки, были потрачены на свадебное путешествие в Европу и Марокко. Что за затмение на него тогда нашло? Он еще и продал ее – в спешке, не торгуясь – перед самым бракосочетанием, так что, расписываясь, уже не имел ни кола, ни двора. Оттого и теперь, проведя более полугода в скитаниях по знакомым, кое-как перебиваясь частными уроками и переводами, не мог решиться на развод с разделом имущества, к которому, как сам себе признавался, не имел никакого отношения. Хотя понимал, что ничего другого ему не остается. Последний месяц он жил в набитом китайцами под завязку общежитии, в комнатке приятеля, уехавшего на заработки в Москву.
…Маклер свернул на Польскую, в сторону Таможенной площади, и в конце квартала вошел в продуктовый магазин. “Домой идет”, – подумал Смирнов. Он стоял под густо усыпанной мелкими стручками софорой и видел, как маклер ходит по ярко освещенному магазину. Ждать пришлось долго. Рядом шумел бойкий перекресток. То и дело внизу, в порту, раздавалось одинаковой силы громыханье, как будто там раз за разом роняли одну и ту же груду металла; оттуда же плотно дул холодный сырой ветер. Стоило лишь закурить, как маклер с пакетом появился у выхода. Смирнов отступил за дерево, погасил сигарету об ствол и спрятал ее в пачку; курить на ходу он не любил.
Маклер шел, опустив голову, спрятав свободную руку в карман плаща. За Строгановским мостом свернули во двор. Когда маклер набрал код и потянул дверь подъезда, Смирнов быстро подошел и сказал:
– Добрый вечер. А я к вам.
– Ко мне?
– К вам. Ваш бывший клиент.
Через четверть часа Смирнов сидел напротив переодевшегося в клетчатую рубашку и в старые джинсы хозяина.
В довольно большой, с высоким потолком комнате было немного мелкой мебели, отчего комната казалась еще просторней. Кроме диванчика, на котором сидел Смирнов, и низенького столика между ним и маклером, тут были еще только платяной шкаф, манекен, гладильная доска и стол со швейной машиной между окон; там же на полу стояла пара больших клетчатых сумок. Из открытого дверного проема по левую руку доносилась музыка.
К удивлению Смирнова, маклер не стал ломать комедию. Он слушал, кивал, часто и протяжно моргал и, время от времени ежась, почесывал то одно плечо, то другое. А вот сам Смирнов с каждой минутой, с каждой следующей фразой всё больше изумлялся абсурдности своего визита. Это что же с ним такое? Зачем он сюда шел? чего ждал от этой встречи? А что если ему скажут: ну хорошо, давайте вашу расписку – что тогда?
Выслушав гостя, маклер рассказал, что их сделка была для него первой и последней, через неделю хозяина убили, агентство закрыли, и он уехал домой, в Арциз, недавно вернулся. Из рассказа, а еще больше из впечатлений от увиденного Смирнов сделал вывод, что ни о каких деньгах не может быть и речи, и почувствовал некоторое облегчение. Куда неприятней было бы, окажись маклер при деньгах. Вот уж тогда нашлось бы, о чем пожалеть. А так – ну что ж: на одну бессмысленную надежду стало меньше. Скупой рисунок жизни стал еще суше, только и всего. Будто сморгнул размывающую взгляд поволоку. Однако было отчего-то неловко сразу встать и уйти. Не говоря уже о естественном желании оттянуть, по возможности, возвращение в общежитие. Поэтому когда маклер предложил чаю, он согласился.
Пока маклер отсутствовал, музыка в соседней комнате сделалась тише, и женский голос позвал Алекса.
– Он вышел, – сообщил Смирнов.
– Ушел?
– Нет. Сейчас вернется.
Музыка зазвучала громче, еще через минуту оборвалась, и из соседней комнаты вышла девица в черном кожаном комбинезоне, с сумочкой на плече. Не глянув в сторону Смирнова, она прошла к двери, распахнула ее и выкрикнула в коридор: “Алекс!” Опустив лицо, послушала тишину, потом повернулась к Смирнову и подняла на него густо накрашенные глаза.
– Идемте, на кухне подождете.
Смирнов поднялся, но в комнату уже входил маклер Алекс с подносом.
– Извини, – сказал он девице. – Все в порядке.
– Будешь ложиться, не забудь все закрыть, – сказала та и вышла.
На подносе стояли две большие, темные изнутри от чайной накипи чашки, чайник и блюдце с печеньем.
– Строгая, – усмехнулся Смирнов. – Собиралась меня гнать на кухню.
– Боится, – ответил Алекс, разливая чай. – Нас перед Новым годом обокрали.
– Подруга?
– Работаем вместе. Может, хотите выпить?
Смирнов неопределенно качнул головой. Маклер опять ушел на кухню, прихватив поднос, и принес на нем тарелку с нарезанными хлебом и сыром, темную бутылку и пару рюмок, наполненных ядовито-зеленой жидкостью.
– Что это?
– Антонина чем-то подкрашивает. Или в такой, или в синий. Гостям говорит, что абсент. Попробуйте.
Абсент оказался крепким хорошим самогоном.
– А где работаете? – поинтересовался Смирнов.
– Танцуем. В ночном клубе, на Бугаёвке. Недавно устроились. Там сегодня мальчишник, я выходной.
– Умеете танцевать?
– В детстве в самодеятельности занимался. Потом сам немножко. А Антонина в хореографическом училась. Она на шесте, и так.
Смирнов вспомнил прямую спину и балетную, носками врозь, походку девицы и, выпятив нижнюю губу, понимающе покивал.
– А вы как? – спросил маклер.
Смирнов поднял брови.
– Ну, вообще… семья, работа…
– Мы разошлись. А так нормально.
– Вы ведь преподаете?
– Пытаюсь.
– Наш клуб “Вуаля” называется. Вы же французский преподаете?
Смирнов кивнул и, взявшись за бутылку, поднял глаза на маклера.
– Пейте, я больше не буду, – сказал тот.
От самогона по всему телу Смирнова разлилась такая щедрая теплота, так хорошо стало и уму, и сердцу, что он решил простить Алексу его долг. Ему только хотелось, чтобы перед тем, как услышать радостную весть, маклер немного понервничал. Хотя бы минуту-другую. Чтобы смог в полной мере ощутить настоящую ценность подарка.
– А ты ведь меня еще в троллейбусе узнал?
– Да. Думал, вы меня не узнали.
– Ну, у тех, кому задолжали, память обычно хорошая. Учти на будущее. А я вот решил, что ты без очков не разглядел.
– У меня теперь линзы.
– Понятно. Не ожидал, что я за тобой прослежу?
Маклер, усмехнувшись, покачал головой.
– А если б заметил, что бы делал, запутывал следы?
Маклер пожал плечами.
Смирнов вздохнул.
– Но это же не выход, – сочувственно произнес он, – еще бы где-нибудь пересеклись. Ты пойми, мне самому эта ситуация не очень. А что делать? Другой на моем месте мог бы обратиться с твоей распиской к кое-каким людям – ну, ты понимаешь, о ком я говорю. Которые решают такие проблемы. Там ведь все твои данные, номер паспорта, прописка. Нашли бы. Да это и сейчас, в общем-то, не поздно…
Смирнов решил сделать здесь паузу. Он взял чайник и долил себе чая. Нужный эффект, кажется, был достигнут: маклер сидел, опустив глаза, и уныло улыбался. Но когда Смирнов поднес чашку к губам, Алекс дотронулся до его свободной ладони и сказал:
– Может быть, мы могли бы как-то уладить?..
Смирнов смотрел на маклера и ждал продолжения.
– Мы могли бы прийти к вам с Антониной. Помогли бы отдохнуть, расслабиться… не один раз, конечно… – предложил тот.
Смирнов некоторое время обдумывал услышанное, а потом хмыкнул от удивления.
– А Антонина что, в твоем полном распоряжении?
– Нет, но… – протянул Алекс, – мы бы с ней договорились. Потом бы рассчитались между собой.
– Ну, с Антониной, допустим, понятно. А ты-то мне зачем?
– Как скажете. Некоторые любят смотреть.
Смирнов вдруг представил общежитие (вид сверху со снятой крышей): китайцы, китайцы, китайцы – снующие по коридору, выбегающие из кухни, моющиеся под душем, баюкающие своих китайчат, набивающие товаром вот такие же, как те, что стоят у шкафа, клетчатые сумки… и там, в дебрях этого шанхая, он, Антонина и маклер в заставленной вещами до потолка комнатушке и так, и эдак пытаются разместиться, чтобы расслабиться и отдохнуть.
– И сколько же это у вас получится визитов? – спросил он.
– Можно посчитать. Если бы еще вы согласились на меньшую сумму… Вы ведь все равно бы получили половину… ну, если б к кому-то обратились.
Смирнов опять хмыкнул. Такой неожиданный поворот, хотя и показался в первую минуту забавным, был ему совсем не по душе.
– Интересная форма оплаты. Да и бухгалтерия. Ну а если я не захочу этого вашего отдыха, тогда как?
– Мы с Антониной всегда все хорошо делаем. Всегда все довольны.
– Очень может быть. Только это не ко мне.
– Вы же не пробовали, вдруг вам подошло бы…
– А может быть все-таки вернемся к деньгам? – с некоторым раздражением произнес Смирнов.
– Я сейчас, – сказал маклер и вышел в соседнюю комнату.
Смирнова даже зло взяло: только что он собирался простить приличный денежный долг, а теперь все сводилось к отказу от любовных утех. С ума сойти.
В соседней комнате негромко зазвучала музыка, что-то стукнуло, потом стукнуло еще раз, и маклер вернулся.
– Вот, посмотрите, – сказал он, усаживаясь, вытягивая из желтого конверта стопку фотографий.
На них была Антонина, ее гибкое тело. На некоторых она позировала в затейливом белье, на всех остальных – обнаженной; на самых откровенных прикрывалась выгнутой ладонью. Узнав её на первом же снимке, Смирнов качнулся было вернуть стопку маклеру, но потом глянул второй, третий, и уже не смог оторваться, пока не пересмотрел все, зайдя даже на второй круг. В самих по себе фото не было ничего особенного, да и женщины спортивного типа Смирнова никогда не привлекали. Кровь разгоняло то обстоятельство, что на снимках предлагала себя та строгая, наглухо застегнутая особа, которая еще полчаса назад едва не выставила его на кухню. Вот эта легкость, с какой та Антонина могла бы превратиться в эту, более всего его и взволновала. Он глубоко, прерывисто вздохнул, обнаружив тем самым, как ему показалось, некоторое смятение от просмотра, и с досадой игрока, перебравшего карту, положил фотографии на стол.
Отпив чаю, сказал:
– И что? Я ведь вроде бы и так понял, о чем речь.
Маклер сидел, опустив голову, подбивая ладонями стопку.
– Может, кто-то из ваших знакомых?.. – спросил он.
– В каком смысле?
– Ну, если бы кто-то захотел, то мы бы могли походить к нему, а он бы отдал деньги вам.
Это уже было… ну, как-то совсем удивительно!
– То есть, я тут должен еще и сутенером подсуетиться?
– Нет, почему? – возразил смущенный язвительностью Смирнова маклер. – Вы могли бы просто поспрашивать у своих друзей… многие хотят, я знаю, но стесняются. Супружеские пары иногда ищут таких. В смысле другую пару.
– Слушай, ты как вообще это себе представляешь? Звоню я знакомым, да? И спрашиваю… Нет, ты что совсем ненормальный? Или издеваешься?
– Я нет… что вы!.. – испуганно произнес маклер. – Просто такая ситуация. Я не издеваюсь.
– Какая ситуация?
– С деньгами. Я не издеваюсь. Просто пытаюсь найти выход.
– А по-моему, ты издеваешься.
– Нет, что вы! – маклер замотал головой. – Честное слово! Я просто предложил.
– Ах, просто предложил!
Смирнов тяжелым взглядом уставился на маклера. Потом взял фотографии, качнул ими у него перед лицом и… ему вдруг до дрожи захотелось просмотреть их еще раз. Он бросил фотографии на стол, и маклер испуганно прихлопнул их ладонями.
– …просто предложил, – повторил Смирнов. – Только ты вот почему-то не предложил мне отдавать, например, частями, понемножку. А почему, собственно? Или не попросил: подождите, пожалуйста, когда будет возможность, отдам… Ты мне предложил! Ну, спасибо тебе большое! Только в расписке ничего такого нет. Тебе же вот не пришло тогда в голову со мной как-нибудь по-другому договориться. Ну, например, если я в срок не выеду из квартиры, то должен буду дать тебе на всю сумму уроков, и плевать, нужны они тебе или нет. Как тебе такой расчет?.. Нет, ты тогда деньги потребовал. Чего же ты мне теперь свою натуру предлагаешь?!.. Значит, или топчи меня с Антониной, или вообще ни хрена не получишь – так, что ли?..
Маклер сидел, опустив глаза.
Черт, как глупо все получается, думал Смирнов, ну зачем этот дурак полез со своим предложением? и чего я тянул?
Маклер собрал фотографии в стопку и тихонько постукал ею по столу.
– Я пытаюсь найти выход… – тихо повторил он. – Извините.
Смирнов вздохнул и разлил самогон.
– Ладно, – сказал он примирительно. – Я понимаю, что всё это не от хорошей жизни. Тоже иногда так припрет, что хоть волком вой… Ладно. Всё. Давай выпьем. Я тут вот что подумал…
Дверь открылась и на пороге появилась Антонина. Смирнов и удивиться не успел, как губы его начали сами складываться в ту известного рода ухмылку, какой он только и мог теперь, после фотографий, ее встретить. Но уже в следующую секунду из-за спины Антонины со словами “А вот и мы!” вышел широкий крепкий парень лет тридцати в коротенькой куртке со стоячим воротником, а следом еще один. Первый, крепыш (хотя ростом он был никак не ниже Смирнова), прошелся по комнате, встал в центре и, покрутив головой, сказал:
– А что? неплохо устроился… Да?
В его чрезмерно темном, не по сезону, загаре и отбеленных крупных зубах было как будто что-то нарочитое, даже карнавальное. Он повернулся к товарищу в низко надвинутой бейсболке. Тот стоял, заложив руки за спину, и на вопрос только пожал плечами.
Стуча каблуками, Антонина с неподвижным лицом подошла к столу, взяла с него фотографии и конверт, положила их в сумку и прошла к себе. Музыка в ее комнате умолкла и Антонина вернулась. Закрыв на ключ свою дверь, она так же медленно и гордо пошла к входной.
– Спасибо, Тоня, – сказал ей, когда она уже была у порога, загорелый. – Подождите внизу. Мы вас отвезем.
Антонина вышла.
– Привет, Лёха, – обратился загорелый к маклеру, который еще при появлении новых гостей встал и все это время стоял спиной к Смирнову. – Чего ты вскочил? Садись.
Он подошел к столику и хлопнул маклера по плечу. Маклер сел.
Загорелый вытряхнул из рукава куртки часы и стал крутить их на запястье.
– Что ж ты, Лёха, а? Середина весны почти. Сакура уже, блядь, скоро зацветет… А ты как сквозь землю провалился.
– Мока, я со старой квартиры съехал, – ответил маклер.
– Что ты говоришь? А почему? Что-то случилось? А это кто? – Мока вдруг показал на Смирнова.
– Дядя мой. Из Арциза.
Смирнов не поверил своим ушам и предположил, что это часть какой-то затеянной Мокой игры, которую маклер решил поддержать.
– Родной дядя? – спросил Мока.
– Да, – подтвердил маклер, уставившись в Смирнова умоляющим взглядом.
– Здравствуйте, дядя, – Мока протянул Смирнову почти черную руку. – Так что же там с квартирой? – снова обратился он к маклеру, продолжив крутить часы на запястье.
– С хозяйкой поссорился…
– А хозяйка молодая или старая?
– Молодая. Ты ее видел…
– Видел, да? Не помню. А может она к тебе клинья подбивала, а ты не вкурил?
– Да нет вроде…
– Да точно! Я тебе говорю. Ты ее просто не понял. Ну ничего, зато у тебя теперь Тоня под боком. Как она? Ничего?
– Нормально. Я, Мока, не пропал, честно, так получилось. Я хотел… ну, в смысле, думал…
– Сейчас, – Мока похлопал маклера по плечу, – сиди, я сигарету возьму.
У дверей он вплотную подошел к своему приятелю и что-то шепнул ему на ухо.
Смирнов перевел взгляд на маклера, и тот опустил глаза.
Мока прикурил от зажигалки приятеля, вернулся к столу и, размахнувшись невесть откуда взявшейся у него в руке короткой дубинкой, ударил маклера по низу спины. Не издав ни звука, с проворством животного, которое, почувствовав удар, без оглядки бросается наутек, маклер метнулся в дальний угол комнаты и только оттуда испуганно уставился на Моку. Смирнов сам не заметил, как поднялся с диванчика. Мока положил сигарету в пепельницу, развернулся и направился к маклеру. Тот подпустил его на некоторое расстояние и перебежал к шкафу. Потом к двери в комнату Антонины. Входя в азарт, Мока двигался все быстрее и быстрее. Смирнов, попятившись, прижался лопатками к стене. И не зря, поскольку запаниковавший маклер стал метаться по комнате, не разбирая дороги, перепрыгивая через столик и запрыгивая на диван. Все закончилось подножкой стоявшего на дверях приятеля. В ту же секунду налетевший Мока ухватил упавшего ничком маклера за воротник и, прижимая к полу коленом, стал бить его дубинкой по ягодицам.
– Мока, всё! Я сейчас, Мока! Не надо! – закричал маклер, дергаясь под ударами. – Они в шкафу! Я отдам!
Мока отпустил его и выпрямился. Маклер поднялся и, постояв, пошел к шкафу. Из шкафа, откуда-то сверху он достал черную обувную коробку, снял с нее крышку, но тут же вынужден был отдать ее подошедшему Моке. Тот выбросил из коробки сначала ношеную пару туфель, потом сложенную вчетверо газету, а потом бросил на пол и саму коробку, и в руках у него остались долларовые купюры. Он неторопливо пересчитал их и сложил пополам.
– Мока, а ты правильно посчитал?.. – осторожно спросил маклер. – Там больше…
Мока, задумчиво глядя на маклера, затолкал деньги в карман джинсов.
– С тебя еще четыре сотни. Жду до конца месяца, – сказал он. – Это тебе за твои прыжки в неизвестность. Пошли, – он кивнул приятелю, и они вышли.
Маклер поднял туфли, коробку с крышкой и все это, не складывая, бросил в шкаф. Закрыв дверцу, он некоторое время стоял, прижавшись к ней лбом, толкаясь в нее коленом и, шмыгая носом, что-то шептал.
– Лёха! Эй! – донеслось со двора. – Лёха! Палку кинь! – раздался смех. – Лёха!..
Маклер подошел к окну.
– Там аргумент на столе, кидай сюда!
Маклер взял со столика забытую Мокой дубинку и выбросил ее через форточку во двор. Потом лег на диванчик и уткнулся лицом в спинку.
Смирнов вышел.
Шум и движение улицы вызвали ощущение, близкое тому, что он испытывал обычно при выходе из кинотеатра, возвращаясь в обновившийся за пару часов его отсутствия и как будто уже ставший немного чужим мир. Поднимаясь в рассеянной задумчивости по Дерибасовской, он с удивлением обнаружил, что вечер в самом разгаре и все пространство мостовой заполнено гуляющими; не доходя до городского сада, свернул на Гаванную, потом в Малый переулок; там спустился в подвал.
Взяв водки, Смирнов уселся в дальнем углу. В небольшом помещении кроме него и средних лет барменши, бегавшей пальцем по калькулятору, не было ни души; над стойкой под потолком без звука работал телевизор. Он выпил в одно касание свои сто пятьдесят и закурил. А все-таки вовремя принесло этого бандита… До Смирнова только теперь дошло, что его намерение простить долг могло закончиться тем же конфузом, каким бы наверняка закончилось требование денег – желанием маклера получить в подтверждение расписку. Пришлось бы как-то выкручиваться. Совсем он упустил этот момент. Так что, спасибо Моке! Смирнова вдруг охватило радостное предчувствие, как-то связанное с событиями сегодняшнего вечера. Так и пахнуло в лицо долгожданной большой удачей. Докурив, он взял еще водки. Денег оставалось в обрез, но ему сейчас было не до подсчетов.
В подвал спустилась и остановилась на пороге крупная хмельная девица, одетая, несмотря на славянское лицо и прямые русые волосы, вполне по-цыгански: мужская куртка, цветастая до пят юбка и серый пуховый платок на плечах. Улыбаясь, строя глазки, она направилась прямо к Смирнову, и только тогда была замечена барменшей. “Так, Люся, быстро на выход! – громко приказала та и хлопнула по стойке ладонью. – Быстро!” Послушно остановившись, девица обеими руками медленно приподняла юбку, из-под которой показались заляпанные грязью сапоги, и плавно, из стороны в сторону, поводила ею перед Смирновым. Потом развернулась и, томно выглянув из-за плеча, подмигнув, пошла, широко качая бедрами, к выходу.
Это было как приглашение в новую жизнь. Смирнов сидел с остановившейся ответной улыбкой, крепко обхватив ладонью левое запястье. “Крутящий момент”, – прошептал он и, опустив лицо, тихо засмеялся. Вот оно. Крутящий момент. Выпьем!
В передачах про автомобили, на которые он иногда натыкался, мучая по вечерам в общежитии пульт миниатюрного телевизора, часто мелькал этот загадочный для него, никогда не имевшего машины, термин. В памяти был целый чулан таких неопознанных привязчивых словечек, которые не то, чтобы сильно докучали, но всегда выскакивали не к месту и как раз тогда, когда не было никакой возможности выяснить их значение. И вот сейчас, когда он смотрел на уходящую девицу, а мыслями опять был в комнате маклера, по которой вышагивал Мока, неприкаянное словосочетание вдруг плотно, как родное, легло на движение, которым тот крутил часы вокруг черного от загара запястья. И опять, опустив голову, Смирнов тихо рассмеялся. Буквально вчера, роясь в коробке с инструментом, он обнаружил пыльные, обшарпанные, однажды остановившиеся у половины восьмого “Командирские”. Случайное совпадение? Ну-ну. Вот даже и время назначено. Отлично. Завтра он войдет и сразу перейдет к делу: пройдется из угла в угол, обратно. Или от стены к стене. Потом еще раз. И еще. Столько раз, сколько сочтет нужным. Конечно, что-то при этом надо будет говорить. Ну, тут и думать нечего: как только он тряхнет кистью и пальцы лягут на металлический браслет, давно заготовленные, десятки раз повторенные слова польются сами собой. Хотя это как раз и не важно. Он и говорить-то будет негромко, вполголоса, словно рассуждая вслух. А всё, что им – и его дорогой супруге, и этому, кто он ей там? – надо будет уяснить, они услышат в интонациях, увидят в жестах и движениях, которые окажутся убедительней любых аргументов.
Вскинув голову, Смирнов обвел взглядом подвал. Надо только не растратить, сохранить, во что бы то ни стало, эту решимость. И когда ладонь в очередной раз потянулась к запястью, он одернул ее, встал и пошел к выходу. Почти одолев лестницу, вернулся и выпил еще сто грамм.
…Моросил дождь. На малолюдной остановке, стоя в сторонке, Смирнов несколько раз поднимал к лицу указательный палец. “Завтра, в девятнадцать тридцать”, – шептал он и, оскалившись, нажимал кнопку воображаемого звонка: “Цзынннь!..” Так, ни разу не коснувшись запястья, он продержался до прихода трамвая и, сидя у окна в полупустом вагоне, держался еще какое-то время, пока, засыпая, не ткнулся лбом в холодное стекло.