Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2012
Гурам Сванидзе
Родился в 1954 году в Тбилиси. Учился в
Тбилисском государственном университете на отделении журналистики, затем в
аспирантуре Института социологических исследований АН СССР в Москве. Кандидат
философских наук. Работает в Комитете по гражданской интеграции Парламента
Грузии. Публикации в журналах «Нева», «Дружба народов», «Сибирские огни», «Новая
Юность». В «Волге» (№5-6, 2009) напечатаны 10 рассказов из цикла «Городок».
Кавказская овчарка
Рассказ
Склонность к насилию сделала Гиго политически активным.
Будучи бездельником, он слонялся по улице и всюду, где появлялась возможность,
принимал участие в политических дискуссиях. Его предпочтения колебались, но
постоянным был пыл. Однажды, пристроившись к очереди в магазине, Гиго в запале
полемики вытеснил стоящих в ней людей и таким образом оказался вблизи стойки.
Продавец спросил его, будет ли он делать покупку. У Гиго денег не оказалось.
Работник прилавка театрально выразил недоумение – зачем было стоять в такой
долгой и шумной очереди с пустыми карманами. Под смешки публики Гиго
ретировался.
Его любимым занятием было – ходить на митинги. Он
возникал там, где дело шло к потасовкам. Во время известного массового разгона
демонстрации Гиго почувствовал себя в своей стихии – размахивал своими кулачищами,
всласть матерился. Но столкнувшись со спецназовцем, который был выше и крупнее
его, да еще экипированным, он сделал вид, что прогуливался и случайно попал в
передрягу. Но хитрость не прошла – через некоторое время из полиции пришла
повестка. Надо было заплатить административный штраф за участие в уличных
беспорядках. В качестве доказательства ему представили фото. Он сначала не
узнал себя в устрашающего
вида агрессивном мужлане, но, убедившись, что это все-таки он, не без
некоторого форсу заплатил штраф.
Гиго регулярно слушал политические новости по ТВ. Однажды
на него сильное влияние оказало патетическое выступление ультрапатриотически
настроенного деятеля – дескать, исконно грузинскую породу собаки – кавказскую
овчарку хочет присвоить себе северный сосед. Не уточнялось, как это могло
произойти. Нашлась группа энтузиастов-монахов, которые в одном из сёл построили
вольер для овчарок, чтобы спасти породу. Через некоторое время просочилась
информация, что щенков овчарки стали раздавать населению. Поддавшись
патриотическому порыву, Гиго приобрел себе щенка. Ему дали сучку. В самце
отказали, мол, «рылом не вышел, блат нужен». Самцов
передали более продвинутым политическим активистам.
Мы, городские, мало понимали в этой породе.
Действительно, многие из нас знали ее только по фото и рассказам, но заведомо
гордились ею. Одно из названий чего стоило – волкодав. Это было благоговение,
равное почитанию, с каким вспоминают героического предка в интеллигентных
семьях, где мужчины не отличаются крутыми характерами. Мой отец, профессор
математики, любил рассказывать о своем деде, который был сорвиголовой, «служил
у Махно». После мировой войны он приблудился к атаману, позже перебрался на
родину. Он жил в деревне, где у него была, конечно же, кавказская овчарка по
кличке Чмо. Кличка шла от «темного прошлого» старика.
В те времена это слово в Грузии мало кто знал. Но стоило ли так уничижительно
называть волкодава? Чмо спас моего прадеда, когда того на охоте схватил
медведь. Косолапый ломал старика, когда на него набросился пес. Особенно
подкупали разговоры о достоинстве, с каким держалась овчарка. Ей, например,
противно было есть с жадностью, клянчить еду. Чмо,
каким голодным он ни был, сдержанно прикладывался к пище, изображая даже
наигранное к ней пренебрежение…
Я лично первый раз столкнулся с этой породой в детстве,
когда с семьей и гостями съездил на дальний пикник в горы. Дорогу запрудило
стадо овец. Я испугался, когда увидел заглядывавшего через стекло в салон пса,
его оскал, пену бешенства, горящие глаза… Сидящий рядом со мной мальчик, мой
товарищ, описался от страха.
Сантименты Гиго в отношении к волкодаву не отличались
затейливостью. Особой любовью к собакам он не обладал. Иногда забавлялся тем,
что наблюдал их драки, не упускал случая натравить одну псину
на другую. Охранять его собственность не было нужды. Богатым он не был.
Появление Гиго с собакой на улице напоминало парад,
демонстрацию силы. Этого субъекта и так остерегались. Теперь у него появился еще
один аргумент – крупный серой масти лохматый пес. Хозяин дал ему кличку Энди.
Больше всего в волкодаве его хозяину нравилась злобность.
Когда Энди баловалась на улице с другими собаками, присутствовавшие умилялись ее
медвежьей неповоротливости, забавной физиономии. Гиго же пришел в восторг,
когда увидел, как Энди попыталась схватить товарища по играм за горло. Он со
смаком рассказывал, как обошлась его овчарка с местным псом-забиякой. В
какой-то момент показалось, что она проглатывает несчастного, которого за
задние лапы вытащили из ее пасти. Гиго любил демонстрировать обрезанные уши
Энди. Как ему рассказали монахи, во время драк с хищниками овчарки отвлекаются, они боятся за свои уши – их
уязвимое место. Поэтому уши обрезают.
Отрывистый низкий лай волкодава наводил страх. Из-за его
рыка прекращали брехать другие собаки по всей округе.
Стихией «кавказца» является галоп. Но нашей улице, в тбилисской «Нахаловке» ему было не разогнаться. Поэтому
Энди бегала неуклюже, вразвалку. При этом огромные лапы она ставила, как
человек, страдающий от плоскостопия. Гиго снисходительно взирал на такой дефект
овчарки.
В Гиго даже появились элементы чванства.
Ему нравилось, как заискивающе посматривают люди на его «кавказца», рост
которого достигал
Как-то в присутствии Гиго я рассказал, как американцы для
войны во Вьетнаме подбирали служебных собак. Ими было проведено исследование.
Выяснилось, что наиболее близкой к идеалу из огромного числа пород является
немецкая овчарка. Получилось, будто я позволил себе бестактность – сделал
сравнение не в пользу кавказского волкодава вообще, и Энди в частности. Обычно,
почувствовав себя уязвленным, Гиго начинал хамить, а тут он просто покраснел и
сказал мне «мягко», что я, как всегда, выпендриваюсь, хочу казаться умником.
Однажды по какой-то надобности я зашел во двор Гиго.
Наверное, поступил неосмотрительно, когда, нажав на кнопку звонка, не дождался
появления хозяев. Звонок у них не работал уже год, а я об этом не знал. На меня
набросилась Энди. Я прижался к стене, как будто изображал из себя барельеф.
Овчарка делала устрашающие выпады, вот-вот обрушится на меня, но потом
отступала, чтобы повторить свое па. Я чувствовал ее жаркое дыхание. На меня
нахлынуло ощущение, похожее на то, что я испытал в детстве, когда в салон
нашего авто заглянул волкодав. Рык оглушал, оскал пугал звериной яростью. Я
собрался с силами, чтобы не впасть в панику, думал, что в крайнем случае
постараюсь схватить псину за язык, что делает агрессивное животное беззащитным.
Об этом варианте защиты мне рассказывал отец. Так поступил его дед, «бывший
махновец», когда на него напал волк. Я подивился сноровке своего предка,
поймать волкодава за его алый язык представлялось совершенно невозможным.
Ленивый окрик сына Гиго прекратил мои испытания на твердость.
Энди отвернулась и пошла восвояси в конуру. Зайдя в дом соседа, я застал там все
семейство. Гиго даже не спросил, как я себя чувствовал после довольно долгого
«общения» с Энди.
Я стал замечать, как в городе появилось много кавказских
овчарок. Они отличались разной степенью ухоженности и дрессировки, но во всех
случаях от хозяев веяло гордостью за своего огромного и грозного питомца.
Однако также приметным стало и то, как в обратной пропорции Гиго терял интерес
к Энди.
Как-то к нам на улицу заглянул один парень со своим
«кавказцем», самцом. Энди и гость миролюбиво отреагировали друг на друга. Они
приветливо помахивали хвостами, обнюхивали друг друга. Самец был
помладше собаки Гиго, но ростом и массой уже превосходил ее. «Умом» тоже. Он,
например, подавал лапу, садился по приказу своего хозяина. Энди все это было
неведомо. После того, как ей приказали принести брошенный мячик, она долго не
возвращалась – пыталась перекусить неподатливый маленький резиновый шарик.
Выпустив из него воздух, собака решила, что именно это от нее требовали. Гиго
был недоволен, и не тем, что в клочья был изодран чужой мяч, а тем, что его
питомец повел себя «неадекватно». Совсем он раздосадовался после того, когда
его жена сделала ему справедливое замечание, что животное надо учить, а затем
уже требовать от него хорошие манеры. Упрек был произнесен в присутствии
большого скопления народа и хозяина того самца. Гиго распорядился, чтобы сын
завел Энди во двор. Овчарка не могла понять, почему с ней поступают строго, и
некоторое время упиралась.
Когда гость ушел, уводя на поводке своего «кавказца»,
один из соседей решил исправить положение. Он показал пальцем в сторону
удаляющейся пары и едко заметил, что некоторые люди совсем «очумели» из-за
своих любимцев.
– Этот детина обычно при себе детскую лопаточку держит,
когда пса выгуливает. Он держит ее в целлофановом пакетике. Нагадит его псина,
а он за ней убирает, какашки закапывает, – разглагольствовал он, хихикая.
Но Гиго только еще пуще насупился. Ему неловко и не
вовремя напомнили о том, почему он сам так не поступает. Своими большими кучами
Энди пометила всю близлежащую территорию. От этого у Гиго было много
неприятностей. Один из соседей, известный своим склочным нравом, даже
пожаловался на него в районную администрацию.
По весне Гиго совсем охладел к своей псине. У Энди
началась течка. Кобельки-дворняжки стаями увивались за огромной сучкой. Соседи
Гиго, кто с отвращением, кто с ехидцей наблюдали невероятные трудности, коих
стоили совокупления для огромной сучки, окруженной малорослыми безродными
кавалерами. Отбою от них не было, и каждый норовил оседлать овчарку, а она не
проявляла разборчивость. Уж очень одиозно все это выглядело, чтобы не привлечь
к себе внимание. Нашелся остряк, который попытался «в лицах» изображать
пластические этюды в исполнении Энди. Гиго в это время играл в домино с
мужчинами. Ему хватило ума не принимать кривляния всерьез, но общий смех он не
разделил.
Скоро для волкодава наступили тяжелые деньки.
Политическая оппозиция загромоздила главный проспект города бутафорскими
клетками. Она призвала своих сторонников в знак протеста против произвола
властей поселиться в них и объявить себя добровольными арестантами. Погода
стояла хорошая. «Узники» прохлаждались в клетках, играли в карты, нарды,
шахматы. Пищу им приносили студенты-активисты. Гиго быстро влился в ряды
добровольных «узников» и сутками пропадал в городе. Овчарку перестали кормить
толком. Жена Гиго, и так не жаловавшая кинологические увлечения мужа, не
особенно заботилась о собаке. Сыновья сначала забавлялись прогулками с Энди, но
довольно скоро остыли к ним. О купаниях пса никто даже не заикался. Однажды
Гиго в компании, с которой разделял пространство в бутафорской клетке, проиграл
в нарды. Крупно и по-настоящему. Домой он пришел злым. Энди, увидев хозяина, от
радости напрыгнула на него, положила свои лапы ему на плечи и лизнула его в
небритую физиономию. Она чуть не сбила хозяина с ног. Из-за чего ей досталось.
Гиго подхватил первое же попавшееся полено… Ее вой напоминал крик ужаса
харизматических героинь опер Вагнера.
Овчарка забеременела. На некоторое время она смолкла,
забилась в конуру, которая находилась в дальнем углу двора. То, что она
сотворила, стало предметом обсуждения на улице. На нее стали смотреть с
суеверным ужасом. Она необычно и подозрительно долго находилась в конуре и не
издавала ни звука. Некоторое время из того места было слышно, как скулили
новорожденные щенки, но потом и они стихли. Заинтригованный Гиго сунулся в
дальний угол двора – прояснить ситуацию. Оттуда он выскочил, как ошпаренный.
Заскочил в туалет, его тошнило. Домочадцы высыпали во двор, озадаченные его
поведением.
– Не заходите туда, – нервно бросил своей жене Гиго. Он
взял лопату и мешок.
Слышно было, как он материл овчарку, выгонял ее из
конуры. Вскоре с перекошенной от отвращения физиономией с мешком в правой руке,
ни на кого не глядя, пробежал Гиго. В мешке были обглоданные останки потомства
овчарки. Вот появилась она сама – облезлая, ленивая, исхудалая, безразличная.
Энди перестали привязывать, и она постоянно торчала на
улице. Ее ослабшая шея с трудом держала массивную голову. Поэтому всегда
казалось, что Энди смотрит исподлобья. В ее взгляде появилась сумасшедшинка,
она легкомысленно виляла своим тяжелым хвостом. Овчарка еще сильнее облезла,
обнаружив розоватую плоть и худобу. Сосцы отвисли и выглядели удручающе. Она
приставала к прохожим на улице с улыбкой какого-нибудь дураковатого
попрошайки-пьяницы. Прохожие шарахались от нее, а она упрямо, но не агрессивно,
приставала к ним, иногда сипло лая. В таких случаях хозяин или его домочадцы
кричали напуганным прохожим, что овчарка не кусается.
– Куда ей кусаться! Жуть смотреть на такого монстра! – ответила
однажды одна проходившая по нашей улице женщина в ответ.
Раздавался свист Гиго или одного из сыновей, овчарка, с
усилием разворачиваясь, бежала вразвалочку к хозяевам.
Энди повадилась есть мусор и даже дерьмо.
Однажды к ее заднему проходу прилип целлофановый мешок.
Создалось впечатление, что это было плацентоподобное испражнение, от которого
овчарка пыталась избавиться. Она, задрав свой тяжелый хвост, терлась задом о
дерево. Один мужик смотрел на все это с отвращением, а когда убедился, что
собака не может избавиться от целлофанового мешка, даже несколько посмеялся –
не таким уж душераздирающим показалось ему зрелище.
В то воскресное утро меня разбудила брань Гиго. Он
материл неведомого пакостника, который накормил его овчарку индюшачьими
костями. Как примерный хозяин он стал проявлять свою осведомленность по поводу
ухода за собакой. Из его тирады я узнал, что эти кости острые и могут
продырявить кишки. Я выглянул в окно и увидел пса, лежащего у ворот. Изо рта и
ануса шла кровь. Он хрипел. Собрался народ. Пока обсуждали и спорили, Энди
замолкла. Присутствовавшие присмотрелись к ней и констатировали смерть: «Сдохла!»
Подогнали машину, овчарку загрузили в багажник, накрыли ее тряпьем. Гиго и двое
добровольцев вызвались поехать закопать ее на пустыре.
Чуть позже один из добровольцев рассказывал, что, когда
опускали завернутую в тряпье овчарку в яму, ему показалось, что она подала
признаки жизни.
– Я промолчал. Так и похоронили. Скажи, что она сдохла
уже здесь, – сказал он мне и посмотрел на меня несколько просительно.
Что я мог ему сказать?