Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2012
Марина Палей
Родилась в Петербурге, с 1995 года живет в
Нидерландах. Многочисленные публикации в журналах «Новый мир», «Знамя», «Волга»,
«Урал», «Нева» и др. Автор восьми книг прозы в России и восьми – за рубежом. Проза переведена на
английский, финский, немецкий, шведский, японский, итальянский, французский,
нидерландский, норвежский, словацкий, словенский, эстонский, латышский языки.
Финалист премий «Букер», «Большая книга», им. И.П. Белкина (дважды). Лауреат «Русской
премии»–2011 (роман-притча «Хор»). Издательство ЭКСМО, в течение 2012–13 гг.,
планирует выпустить восемь книг Марины Палей в
серии «Принцесса стиля» (три из них уже вышли).
…упраздняя оболганное
«люблю»
Волчий
язык
Топала с фермы мясо-молочной
баба зимою холодной.
А дело было, конечно же, ночью –
ну и волк ей навстречу голодный.
Он как пасть распахнёт, как сверкнули клычищи –
баба только и ахнула – «мать!..»
Но, допреж восклицанья, кондовой ручищей
за язык она хищника – хвать!
А язык у волков – не астральное тело –
беззащитен, как член половой,
и чувствителен так же – и, главное дело,
это орган оси болевой.
И побрёл волк за бабою стопами мерить
свой такой непредвиденный стих,
и, как пишут в «Известиях», если им верить,
был, как агнец, и кроток, и тих.
Так что баба зверюгу по белой дороге
довела до людей напрямик,
где тупым топором, матернувшись нестрого,
зарубил его синий мужик.
…Так и ты, моя родина, лучшая в мире,
продинамила всласть дурака –
отпустила, я думал, на все на четыре,
а всего – на длину языка.
Я мечтал своей вольною волчьей повадкой
недозволенных зорь чудо-кровь добывать,
но вцепилась в язык мой ты мертвою хваткой –
с головой разве что оторвать.
И, безвольный, бреду я назад, до загона,
не сумев пуповину-узду расцепить –
и вхожу в твоё логово! в липкое лоно! –
чтоб могла ты с любовью
убить.
Bonnie & Clyde
In memoriam:
Bonnie Parker and Clyde Barrow
если стану листать Бродского,
подавляя зевоту,
если, морщась утром, скажу: «Опять на работу!»,
если буду женой в формате «электровеник»,
если хоть раз проскулю:
«Я не вижу денег!»
eсли стану писать для бабла и бабья,
если квакать начну, что
«семья есть семья»,
если мой желудок сожрёт
мои же мозги,
если не сдохну при том от
стыда и тоски,
если, очи горе, затеюсь я
лоб крестить,
если буду призывать себя упростить
(кстати: помнишь «Полёт над гнездом кукушки»?),
если приму, что всё это
значит – «жить»,
я приказываю: задуши
подушкой
***
есть кувшин для вина, есть кувшин для
воды,
есть для масла кувшин, есть кувшин для
гороха –
и в любом, словно горн, полный
крови-руды,
полыхает букет до последнего вздоха
словно греческий хор, полыхает букет,
хоть зарезаны розы, как бараны на бойне,
если гулко в кувшинах, если влаги в них
нет,
смерть-заноза всухую, быть может,
спокойней
да, спокойней, – как ехать в двуместном
купе,
где постель визави, слава богу, пустует,
и ландшафты от А до конечного Б
лгут по-чёрному, в наглую льстятся,
колдуют
протяни мне кувшин – для листвы, для
пруда,
для альпийских тех сливок, для ртути
колодца
я – кувшин для тебя, я была им всегда,
но, бездомный, ты жёг свой огонь, где
придётся
***
Обману я небесную
бухгалтерию –
притворюсь, будто верю я:
мы сидим с тобой в
сквере, где поют сёстры Берри:
чири-бим-бим-бим-бим-бом…
Вот язык и довёл меня,
видишь, до Киева,
К вурдалакам судейским из
выводка Виева…
И живу на вокзале, как
волхвы предсказали:
чири-бим-бим-бим-бим-бом…
Может, нынче дадут мне с
тобою свидание….
Люди мнят, что тюрьма мне
твоя – в наказание.
Человечья напраслина! Я
всегда с тобой счастлива:
чири-бим-бим-бим-бим-бом…
***
Ромашка: зубчики солнца
молочные –
выпадут молочные, а
коренных-то и нет…
Не тревожь рычажки зaгадочные, заочные,
не подгоняй, как
двоечник, под ответ…
Дуракам – звёзды с неба… последнюю рубашку…
Помнишь, у Фрэнка Синатры
– «something stupid»?
Я дарю тебе, Клайд,
неформатную такую ромашку –
с единственным лепестком:
«любит».
***
копошенье в замену ума –
скуден у вшей словарь:
с большинством – слава,
глава
с меньшинством – пуля, главарь
словно суп, сукровичный
дождь,
неуклюж фабричный пиджак
стадо – знамя и вождь
стайка – нож и вожак
вшей курултай, хурал –
педикулёзный шик!
с толпами – поп, танк,
федерал!
с трупами – тол, кол,
боевик…
живы, как есть,
кумовством,
да уж! волшебный клад!
вши – там, где кровь, с
большинством,
я – лишь с тобою, Клайд
***
чтобы выжить, Клайд, надо
прорваться туда, туда,
где актёрской (читай:
арестантской) братии нету –
надо просто оказаться по другую сторону камеры:
где живут, вовсе не на
картоне, леса, небеса, вода –
где стоят режиссёр, оператор, помреж, инженер по свету
и прочий
кинопроизводственный бестиарий –
режиссёр монтажа,
костюмер, гримёры;
где
громоздятся софиты и провода,
штативы, тележки,
хлопушки, вся эта киношная лабуда –
и разорвать к чёртовой
матери их пенитенциарный сценарий
***
пока жадно
глотают падаль гиены,
пока чифирят
жульманы и бакланы,
в тот промельк жизни, почти мгновенный,
пока те почти
сыты, а эти уж напрочь пьяны,
пока
охраннички в гальюнах рыгают,
пока
начальнички похрапывают во хмелю,
пока шестёрки
«на интерес» играют,
пока
виселицы, как вдовы, по нам рыдают,
а наши жизни
пущены по грёбаному рублю,
мы всё же
успеем, успеем друг другу присниться,
чтоб – словно
слеза и слеза – в беззвучии слиться,
упраздняя
оболганное «люблю»