Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2012
Елена Владимирова
Любовь на ощупь и на вкус…
Алексей А. Шепелёв. Сахар: сладкое стекло/ Предисл. С. Бирюкова. – М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011. – 64 с.
Алексей А. Шепелёв продолжает удивлять литературных гурманов, восхищать нонконформистов и шокировать благонадежных критиков. Его книга “сахар: сладкое стекло” являет поэтические тексты декады 1997–2007 годов.
Чтобы создать что-то совершенное, нужно обладать либо бесстрастием демиурга, либо божественной любовью. Человеку не дано ни того, ни другого. И в результате получается мир, в котором перестарались с какой-то одной краской. Красной? Или черной? Или она вообще за пределами спектра? Потому что на первый взгляд все привычно, кроме, может быть, формы стиха. Все обставлено знакомыми вещами, лицами, которые мы привыкли видеть каждый день. Но всего один миг, секундное движение глаз, неосторожно спугнувших устоявшуюся картинку, – и ты видишь, каково оно все изнутри: “существо парное копытное”, “шпрынцовка толстая как шампиньон”, аромат “свежевы” и мытого пола, и многое другое.
Человек обиделся на Бога, в котором не нашел Отца, а нашел только равнодушного экспериментатора. И в ответ тоже решил поэкспериментировать с Богом, который есть Любовь и который был вначале. Авангардистские эксперименты Алексея А. Шепелёва со Словом по-настоящему вызывающи. Здесь подлинная и сильная, до тряски в руках, ненависть к пошлости. Пошлость – это уверенная в себе добродетель, это “мальчик молчит / где девочка очень / пропасть в пропасти норовит…”. Стихотворение “Великолепная система”, думается, вообще посвящено тем, кто хочет прикоснуться к манифесту отрицания, не имея для этого ни смелости, ни призвания, ни соответствующего жизненного опыта.
Может быть, “сочным свиным небесам” можно бы противопоставить что-то возвышенное. Только пафос, по Шепел
ёву, более пошл, чем цинизм. И если “поющие в терновнике” – это вершина, апофеоз, пусть даже апофеоз боли, то “гниющие в кружовнике” – это дно, экстремум падения. Тоже своего рода вершина. Тем более что и у крыжовника есть шипы…Эксперименты с любовью – тема больная и опасная. Любовь уже стоит за спиной со скальпелем в руке и плотоядной улыбочкой маньяка. Скальпель, правда, еще и орудие врача. Но автор не позволяет залечивать раны. Он их, скорее, бередит. Возможно, потому что слышал о том, что через страдание приходят истина и спасение. Только, кажется, это не то страдание, что обычно связывают с искуплением. Но что значит “то” страдание? И где “та” любовь, та самая, что “долго терпит, милосердствует, не ищет своего…”?
Автор этого тоже не знает. Ему знакома любовь-уничтожение, любовь, с которой играть опасно, как с огнем, но не играть невозможно. Потому что каждое движение любви – это вызов. Если у тебя не хватает духу кинуться грудью на скальпель, ты проиграл. Но и принятие вызова не гарантирует того, что ты не окажешься в роли побежденного, которому ничего не остается, как отыгрываться уже на своих собственных жертвах.
Победа невозможна, удовлетворение в любви невозможно в принципе, но хотя бы вырисовываются “гениальные” строки. Только обретая болезненную сверхчувствительность, можно создать что-то стоящее. Если исключить чифир, то сверхчувствительность можно получить, если жизнь тебя хорошенько побьет. Разница между первым и вторым для неосведомленных неразличима. Особенно если побитый с вызывающим цинизмом будет отрицать, что страдает. Все равно никто не поверит.