Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2011
Олег РОГОВ
Последние стихи Елены Шварц
Елена Шварц. Перелетная птица. Последние стихи. 2007–2010. – СПб: Пушкинский фонд, 2011. – 56 с.
“От поэта не могут остаться одно, два, три стихотворения. А только он весь, его зарифмованная душа, его гениальные и его бездарные строчки” (дневниковая запись Елены Шварц 1966 года).
Странное чувство – видеть стихи, о которых было известно, что они – последние. Вроде бы, уже одно это должно было как-то выделять их, если бы речь шла о другом поэте. “Сестра-смерть” полноценно присутствует в стихах Елены Шварц, начиная с самых ранних текстов, и вообще, для Поэта личная смерть – не такое уж большое событие, по сравнению с чудом творчества. Просто осознание завершенности – так же созревают, наконец, стихотворения, и их можно отпустить от себя. Разве что, как заметил Томас Эпстайн, “их огонь кажется мне более ярким, лед – более холодным, а земля – более сырой, чем прежде”.
Это было Петром, это было Иваном,
Это жизнию было – опьяневшей, румяной
А вот нынче осталась ерунда, пустячок –
Опуститься ль, подняться на века, на вершок.
И всего-то остался пустячок, кошмарок –
Нежной, хилой травинки вскормить корешок.
(Не знаю, что здесь больше поражает: “жизнию” или “кошмарок”…)
Как нервная марионетка,
Чуть дернусь, думая: зачем
Мы, умирая, не исчезнем
Совсем-совсем.
Жанр этих стихов – прощание. Не только с видимым миром, но и со своими любимыми образами: птицей (“Пугало и Соловей”), зеркалом, звездами. Еще немного, и они совпадут со своими праобразами, вызывавшими к жизни их словесные отражения.
И синица спела –
Больше жить не надо
<…>
Мы – перелетные птицы с этого света на тот.
(Тот – по-немецки так грубо – tot).
И когда наступает наш час
И кончается наше лето,
Внутри пробуждается верный компас
И указует пятую сторону света.
Невидимые крылья нервно трепещут,
И обращается внутренний взгляд
В тоске своей горькой и вещей
На знакомый и дивный сад.
Двойною тоскою тоскуя
Туда караваны летят.
Если поэзия Шварц самоопределялась как “визион-приключение”, то стихи последних лет – это ответ на “приглашение к путешествию”, стихи перехода (“Не разглядеть тот берег, хоть и недалек он, / Не разглядеть страны той предстоящей”).
На том берегу мы когда-то жили…
(Отчуждайся, прошлая, отчуждайся, жизнь!)
<…>
К какому-нибудь брегу принесет,
И руки нежные откинут одеяльце
И зеркало к губам мне поднесут,
И в нем я нового увижу постояльца.
“Нового постояльца”, а не “сумасшедшую старуху”, как в стихах, написанных немного ранее, потому что
…душа, как “Божественный ветер”,
Мчит над морем, не глядя назад,
Чтобы бросить в кого-то другого
Тело, взятое напрокат.
Смерть – еще и окончательное совпадение с Целым, частью которого является Поэт. Недаром так часто в этих стихах упоминается плавание и волны
Корабль Жизни уносился вдаль.
Я с вашего упала корабля.
Не различить, где небо, где земля,
Где воздух, звезды, череп иль лицо.
Зачем заветное глотаю я кольцо?
Мне ничего в себе не сохранить,
Сгнила в воде и Ариадны нить.
Птенца самосознанья утопить
(Но он не хочет исчезать, хоть и устал.)
И вольною волной средь волн уплыть.
(Вспомнилось из “Лавинии”: “Истлела нить на бусах Кармы”).
Жизнь подчиняется циклам рождения и умирания точно в такой же жесткой заданности, как и растительная жизнь:
Каждый год в начале мая,
Медленно почку вскрыв,
Лист распухает, воздух бодая
И повторяя
Большой космический взрыв.
<…>
И время свернется как свиток,
Забарабанит сердце вспять,
Будет горло снова петь
И зубы болеть,
Могила вспорется, стихнет стон.
В горькую юность старик вживлен,
В родное лоно клонится он,
Катится в эмбрион.
Поскольку есть окончательная определенность… И вот опять – а когда её нет? Она может забываться кем угодно, но не Поэтом. Отсюда и постоянная констатация духовного измерения даже в самых плотски ориентированных объектах: (“Как будто черные ключи <…> вечность всю чрез нас бормочут…”):
И только блестка у всех в зрачках
Говорит о том, что душой они – поглощенный свет,
А тело – звездный разметанный прах.
И снова вспомнилось, и тоже из “Лавинии”: “Ты же Будда! Ты же мог быть Буддой!”. Думаю, что многие строчки будут вспоминаться. И мы будем осознавать с каким-то священным ужасом, что, оказывается, всё в этих стихах было “взаправду”.
Из той же дневниковой записи Елены Шварц 1966 года: “…скоро мне стукнет восемнадцать. И я хочу, чтобы меня выгнали из университета и я могла бы писать стихи и только писать стихи. О Боже, помоги мне, и я проведу свою молодость в душной комнате, у колб и реторт. И превращу камень в золото, слова – в стихи живые и ослепительные”.
Добавим, что треть книги занимает текст Ольги Седаковой “L`antica flamma” (воспоминания и проницательные заметки о поэтике) опубликованный ранее в 103 номере “Нового литературного обозрения” в блоке материалов памяти Елены Шварц.