Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2011
Елена Тюгаева
Родилась в 1969 году в городе Ленинабад (Худжанд) в Таджикистане. Более 20 лет живет в России, в городе Медынь Калужской области. Окончила Калужский государственный университет. Работает системным администратором в школе. Проза публиковалась в калужской и московской прессе, в “Урале”, “Нашей улице”, “Топосе”, “Зарубежных задворках”, “Сетевой словесности”.
Ворота в мир
Рассказ
– Разве жизнь – это эксперимент?
– Конечно. Просто надо экспериментировать самому, а не позволять другим ставить опыты над твоей жизнью.
Воздух был влажный, теплый, располагающий к пассивному созерцанию и приятным философским беседам. Оранжевые закатные лучи, пройдя наискось через облака, гладили поверхность моря.
– А на озере ты была?
– Нет, говорю же тебе. Я нигде не успела побывать. Но я улетаю завтра вечером. Я еще смогу посмотреть достопримечательности.
Я не успела объяснить Еве, что единственные достопримечательности в любой точке мира – те, что сами запомнились хотя бы одному из твоих пяти чувств. Гладкие перила эскалатора, запах диких трав на окраине маленького городка, вкусный борщ в дешевой столовке могут произвести впечатления больше, чем прославленные дворцы и скульптуры…
Высокий парень в красной футболке бросил монетку на торчащую из воды сваю. Монетка не отскочила, не соскользнула. Аккуратно легла на маленький пятачок сваи.
– Да ты счастливчик, малый! – воскликнула я. Парень обернулся, и я попыталась повторить свою фразу по-турецки. Внешность у счастливца была характерная, не спутаешь.
– Я говорю по-английски, – быстро, почти без акцента произнес он. – Мне сказали, что обязательно надо закинуть монетку на сваю. На удачу.
Мы с Евой тоже принялись бросать, но удача не желала давать нам пустых надежд.
– Не выбрасывай всю мелочь, – сказала Ева. – Я ужасно хочу кофе. Пусть даже из автомата.
– Зачем из автомата? Ты не дотерпишь до кафе?
А покоритель удачи ушел. Мы видели только его спину в красном, удаляющуюся по мосту в город.
– В этом городе много турок, да? – спросила Ева. – За три часа я встретила человек десять.
– Они здесь работают. Я часто удивляюсь, почему люди так не хотят работать там, где родились. Провинциалы едут работать в Москву. Турки – в Германию. Немцы – в Россию.
Я ловко перевела разговор на себя, свою работу на немецком автозаводе в России, о том, как меня одарили развлекательной поездкой. Мне хотелось подвигнуть Еву к откровенности за откровенность. Уж слишком знакомыми мне казались ее глаза, брови и отдельные мимические движения. Я видела ее раньше.
– Переводчиком, наверное, интересно работать? – спросила Ева.
– Не очень-то. Я больше по технике – инструкции, документация. Редко перевожу живую речь.
В баре было мало народу, и ни одного туриста. Скорее всего, посетители служили клерками в офисах по соседству, и зашли перехватить коктейль после работы.
– А ты хочешь коктейль?
Ева кивнула. Она шарила глазами по помещению – искала то, что первым делом ищут женщины везде, куда бы ни занесла их судьба. Мы спросили официантку, она показала, и Ева скрылась за черной лаковой дверью. Я еще раз попробовала расслоить свои воспоминания, чтобы они превратились в тончайшую пленку, чтобы найти эту Еву, странную украинку без малейшего южнорусского акцента. Не получилось, не помогли ни глоток кофе, ни коктейль, пряный и сладкий, одновременно ромовый, черничный и миндальный.
Я позвонила своему гиду и сказала, что приду поздно. Адрес отеля помню, не беспокойтесь за меня, пожалуйста.
Ева вернулась веселая, возбужденно заговорила, махнула рукой и толкнула свой стакан. Часть коктейля выплеснулась, и Ева сказала о себе: «Неуклюжая росомаха». Удивительное выражение для девушки из Киева.
– Ты сейчас совсем другая, – сказала я, – когда мы встретились, ты была угнетенная и несчастная.
– Конечно! Я уж думала, что мне придется ехать домой ни с чем!
Не знаю, верить ли тебе, девушка из Киева, потому что причину твоего нынешнего веселья я понимаю без слов. Я много прожила на свете, не столько лет, сколько жизней. По сумочке и туфлям девушки я могу определить, какая у нее модель телефона и кем работает ее бойфренд, по прическе мужчины я скажу все о его семейном положении и образе жизни. Ева, зрачки твоих зеркально-черных глаза слишком радостны, слишком расширены. Что в твоем сиреневом рюкзачке – пенал, пудреница, пузырек из-под лекарства… где ты хранишь свою радость?
– А не попробовать ли нам фруктовый пирог с ванильным соусом? Говорят, это здесь лучший десерт!
Ева согласилась.
– Ася, ты не против, что я таскаюсь за тобой везде? Может, я тебе надоела?
– Нет, конечно. Но я собираюсь гулять всю ночь или, по крайней мере, половину ночи. Выдержишь?
– Спрашиваешь! Мне все равно не уснуть.
Легенда Евы была рассказана мне три часа назад. Девушка из Киева приехала сюда, чтобы купить лекарство для отца. Лекарство от алкоголизма, раз и навсегда отбивающее тягу к зелью. Ева очень любит отца. Он умный, добрый, замечательный, но несколько раз в году погружается в страшные запои. Уходит из дому, пьет со случайными людьми, спит на свалках. Ева хочет купить экспериментальное лекарство, разработанное каким-то врачом или химиком. Оно есть только в этом городе, о нем нет сведений в официальных медицинских источниках. Ева начиталась возбужденных сплетен в Интернете, оттуда же узнала адрес, заняла денег, прилетела сюда. Ее чемоданчик (с кожаным футляром от тонометра, содержащим немалую сумму денег) по ошибке принесли в мой отельный номер. Я, благороднейшая из людей, не поехала на экскурсию, а бродила по коридорам, стучала в двери и спрашивала: «Вы не потеряли чемодан?»
Я не такая уж альтруистка. Просто я не люблю экскурсии, гидов и автобусную тряску. Мне нравится класть ладонь на пульс человечества и слушать его живой ритм. А Ева… бог с ней, с Евой. Мало ли прошло через мою память таких девушек, с такими рюкзачками, с такими странными историями. И это пройдет, как сказал царь Соломон.
– Я хочу пойти в ночной клуб. Самый обычный клуб, куда ходят местные искатели приключений на свою задницу.
– Тогда надо в этот… как его? Здесь есть такой квартал развлечений…
– Зачем? Там будут одни туристы, в крайнем случае, золотая молодежь. Дикие цены и дикая тоска. Давай зайдем в Интернет-кафе и найдем адрес обычной среднепаршивой дискотеки, где подают дешевые коктейли и танцуют студенты и пролетариат.
Ева восторженно захихикала, и я снова подумала – где слышала этот смех? Да везде, раздраженно ответила сама себе. Современные девушки, они все вылеплены из одной биомассы, запрограммированы обязательным набором движений, мыслей, одежды, инстинктов и эмоций. Если иногда и выловишь в потоке жизни нестандартную особь, то непременно окажется, что она лечилась в психушке, или состоит в какой-нибудь неформальной группировке, или родила без мужа, или художница-поэтесса. Они возникают, наверное, как сбой системы, но система их терпит, чтобы не получилось застоя.
Мы нашли маленькое Интернет-кафе, сели вдвоем за один компьютер. Справа сидел тот самый турецкий парнишка, который ловко бросил монетку на сваю. Он смотрел на монитор, записывал что-то в блокнот и плакал, вытирая по-детски слезы кулаком.
– Я не верю в случайности. Пример, вам обоим понятный – компьютер. Часто ли вы случайно встречаете в реальности тех, с кем познакомились в социальной сети? Вот именно, никогда. Реальный мир еще меньше подвержен случайностям.
– Но они бывают! – воскликнула взволнованная разговором Ева. – Однажды я опоздала на автобус и ловила попутку на трассе. Был вечер пятницы, ни одной машины, как назло. А когда показался, наконец, страшный фургон, забитый пьяными мужиками, я села в него и обнаружила среди этого быдла… свою бывшую учительницу пения!
Хайре к тому времени уже отдышался морским воздухом, не осталось и следа от позорных слез. Я уговорила своих временных друзей спуститься в метро и доехать до станции, где Интернет обещал много дешевых дискотек, ресторанчиков и баров. Хайре заглянул в свой блокнот и сказал, что ему это подходит. Двое из убийц его невесты где-то там и обитают, на окраинах.
– Конечно. Все экстремисты на свете вылезают именно из таких дыр. Из приличной и скучной бедности.
– А я думала, наоборот, разбалованные сынки богачей, – удивилась Ева.
– Какое у тебя образование? – спросила я.
– Техническое, – ответила Ева.
Мы разговаривали уже у кассы метро, и мне вдруг стало понятно, что я видела Еву прежде именно в такой густой толпе. На фоне розовощеких и простенько одетых западных людей Ева казалась бледной и вычурной. Как фигура с картины импрессиониста.
– Ах, да, – сказала я, – в твоей кожаной казне, кроме денег, имелась записная книжка. Я думала, там адреса, а там сплошные чертежи и формулы. Кажется, программирование?
– Да, – Ева еще больше побледнела. – Я программист.
– Поэтому ты плохо понимаешь людей. Богатым разбалованным деткам не интересно убивать на улице девушек просто за то, что у них не арийская внешность. Они получат адреналин более дорогими и изысканными способами. А маргинальному отродью некуда деть свое время… Таких полно в любой стране мира.
– Их не должно быть ни в одной стране, – категорично заявил Хайре. – Судьи, которые дают убийцам по два года условно, не понимают, что плодят заразу. Эта зараза сожрет всех – сегодня турок, завтра славян, потом больных, алкоголиков и так далее. Историю плохо учили, наверное.
Мы ступили на верхушку эскалатора и покатили вниз. Мы трое были совершенно разными: Ева, похожая на причудливую тень, Хайре, красивый и яркий, Ася, светловолосая, джинсово-незаметная. Но, как ни странно, мы составляли группу, бросались в глаза в толпе, как некий сгусток. Вероятно, в нас было много энергии.
По нешироким улицам ходили тихие, довольные жизнью люди. Они уже отдохнули после работы, и вышли в летние сумерки – погулять. Хрестоматийная чистота тротуаров, запах жареного мяса из ресторанчиков и освещенные цветными огоньками витрины наводили на странные мысли: нирвана, параллельный мир, вечность.
– Не верится, что здесь бродят экстремисты с ножами, – сказала Ева.
“И программисты с кокаином в рюкзаках”, – подумала я, но за меня продолжил Хайре:
– Углубиться в эти улицы, и увидишь то же самое, что в спальных кварталах любого города. Граффити на бетонных заборах, подростков на мотоциклах, пьяные и обдолбанные рожи. Я учился в Стамбуле, а потом в Берлине, все это знаю.
– Тогда ты знаешь, что тебе не отомстить убийцам, – сказала я как можно более жестко, – они, наверняка, всюду бродят стаей. Носят на руках кастеты, а на ногах – обувь с металлическими носами.
Хайре засмеялся.
– Я фармацевт. Я знаю, как убить человека без кастета и ножа.
Мы купили билеты в какой-то второсортный “
Feuerwerk”, но до открытия заведения было еще полтора часа. Летний ресторанчик по левую руку от “Feuerwerk” был немноголюден, мы сели за столик под миндальным деревом в кадке и взяли меню. Ева тотчас удалилась туда, куда ей хотелось с момента моей обмолвки о записной книжке.– Ты давно знаешь ее? – спросил Хайре.
– На два часа дольше, чем тебя.
– Она приятная. Но странная.
– Чем – странная?
– Мне кажется, она что-то употребляет. У нее пальцы так дрожат… характерно.
– Мне безразлично. Она завтра купит лекарство для своего отца – она так говорит – и улетит отсюда.
– А ты останешься?
– Я останусь еще на четыре дня. Если хочешь, я помогу тебе искать этих… Мне неинтересно ездить на экскурсии.
– Зачем же ты поехала?
– Этот город называют “Ворота в мир”. Хотелось выглянуть из ворот.
Вернулась Ева, прибыли наши салаты, сели за столики новые гости. Я заметила, что Хайре напряженно всматривается в компанию парней, хохотавших над бутылочками колы и большим блюдом чипсов.
– Это не твои, – сказала я, – твои пьют пиво.
– Не факт, – быстро заговорила Ева. – Мой парень пьет водку и вегетарианец при этом.
– Гитлер тоже был вегетарианцем, – возразил Хайре.
Дискотека была трехъярусная, на стеклянных балконах и внизу на подсвеченном танцполе изгибались и прыгали люди самых разных возрастов и внешности. Мы получили бесплатные коктейли, и пили их на балконе, глядя сверху на шевелящуюся людскую массу.
– Ты говорила, Ася, не бывает случайных встреч? – спросил вдруг Хайре. – Смотри!
Он открыл передо мной свой блокнот, и я увидела две фотографии, прикрепленные степлером, явно скопированные с веб-сайтов и отпечатанные на цветном принтере. Среднестатистические молодые лица, таких полно в Москве, Орле, Харькове, Берлине и, наверное, даже Йоханнесбурге.
– Это же он!
Внизу у колонны, увитой искусственной лозой со светящимися гроздьями винограда, стоял обладатель одного из среднестатистических лиц. В черно-белой футболке, в каких-то джинсах. С ним была девица. Обычные молодые телодвижения – полуобъятие за талию, поглаживание по щеке, расслабленный смех.
– Я пойду, – сказал Хайре.
Он сбежал вниз по лестнице, приблизился к лицу из блокнота, что-то сказал. Через минуту оба шли к выходу. Девушка осталась у колонны с неживым виноградом.
– Пропал наш красавчик, – грустно сказала Ева. – Это мурло сейчас созовет своих дружков, и они забьют Хайре своими ботинками, как и его девчонку.
– Может, позвоним в полицию?
– Не знаю, – Ева заметно испугалась. – Не стоит пока, может?
Хайре так и не вернулся. Мы вышли на улицу, но никаких следов драки не было. Народ по-прежнему мирно гулял, с моря тянуло прохладным ветром, я поежилась и позвала Еву внутрь. Мы выпили еще по коктейлю. Стало весело, мы пошли на танцпол и почти сразу подцепили каких-то веселых парней. Самое смешное, что ни тот, ни другой не были аборигенами здешних мест. Мой кавалер, красивый сероглазый серб, работал экскаваторщиком на стройке, а Евин, русский студент из Узбекистана, завербовался волонтером в хоспис – чтобы изучить язык.
– Совсем как девушка Хайре, – заметила Ева.
Почти час мы предавались веселым прыжкам, коктейлям и даже поцелуям, а потом мой кавалер заметил, что за нами наблюдают. Наблюдали незнакомый парень и давешняя девушка, та, что осталась грустить под виноградом. Во время медленного танца девушка приблизилась ко мне и тронула за плечо:
– Послушай, эй, где твой приятель?
– Какой приятель?
– Я вижу, что все вы иностранцы. Но ты же понимаешь меня? Где ваш приятель, тот черный? Бармен сказал, что он пришел с вами.
– Это был случайный знакомый. Я не знаю, куда он ушел.
Девушка отошла, но ее недоброжелательные взгляды и переговоры с несколькими уже парнями мне не нравились. Я позвала Еву. Надо было бросить кавалеров и незаметно убежать. “Вы все иностранцы”, так мыслила эта компания. Им безразлично, кого забить ногами.
Мы сказали ребятам, что идем в дамскую комнату, по отдельности разошлись в толпе, поблуждали по балконам, а в туалете еще и переменили внешность. Ева вытащила из рюкзачка красный платок-бандану и завязала свою приметную рваную стрижку. Я надела Евину курточку, а свою запихала в сумку.
– Кажется, не заметили! – прошептала Ева. Мы побежали к стоянке такси, прыгнули в машину и назвали адрес нашего отеля. Приключение дало адреналина больше, чем сто тысяч экскурсий.
Утром были: стук в дверь (наверное, гид), медленные и ленивые мысли, шум большого города за окном, насильственное запихивание себя под душ. Включенный телевизор безразлично менял картинки человеческих несчастий: автокатастрофы, пожары, преступления. Я сушила волосы феном и думала – были ли люди так равнодушны к чужим бедам сто лет назад, двести лет назад? Телевизор охладил человеческие души или холодные души изобрели телевизионные новости?
Единственное, что привлекло мое внимание на экране – время. Местное время перелилось за полдень, мой завтрак давно остыл и убран.
Я набрала номер на мобильнике. Трубку за полторы тысячи километров взяли очень быстро.
– Ася? Ну, как твои дела, детка?
– Хорошо.
– Интересные экскурсии?
– Очень. Как ты, теть Шура? Как Павлик?
– Нормально, проснулся, покормили, вон играет. Павлик, мама звонит!
– Теть Шур, ты бабе Томе скажи, я сейчас поеду по ее поручению. Потом позвоню вам на домашний и расскажу. Ну, пока, целуй Павлика, пока!
Я положила телефон на стол и застыла – телевизор бросил мне прямо в лицо знакомую фотографию, которую я видела приколотой степлером в блокноте.
– … тело обнаружено на заднем дворе в одном из окраинных кварталов города. Экспертиза показывает смерть от удушья, наступившую в результате инъекции большой дозы лекарственного препарата, способного вызывать…
Я бросилась к отельному телефону и набрала 647 – номер Евы. Ева не взяла трубку, конечно, она уже уехала за чудодейственным лекарством, со своим рюкзачком, содержащим препараты саморазрушения…
Не слишком ли быстро вокруг меня все рушится, падает, умирает?
В метро я почувствовала, что за мной наблюдают. Вся эта детективная дребедень начала надоедать мне. Одно дело – поймать немного адреналина, и совсем другое – оказаться втянутой в криминальные происшествия.
Я приехала сюда, чтобы выглянуть из ворот в мир. Каков он, вид мира за воротами? Я не верю в радуги, фейерверки и алмазные россыпи, но наблюдать кровавые ошметки тоже не хочется. Я не пессимист, не оптимист, не фаталист. Без всяких «измов» хочу ощущать жизнь своими пятью чувствами, вот и все.
Надо выпить кофе в какой-нибудь пиццерии. Неизвестно, найду ли я тех, кого ищу, и как меня там встретят… Я оборачивалась и не видела шпика. Но его взгляд ощущался. Потом я заметила мелькнувшую из-за газетного автомата фигуру. Высокий парень или мужчина в темной джинсе. Нет, это бред. Кто может следить за мной здесь, в городе, где я поверхностно знаю только Еву, Хайре, гида и попутчиков из экскурсионной группы? Не девица же с городской окраины наняла детективов, чтобы найти убийцу своего
Liebling?Я позавтракала кофе с бутербродом (нормальные люди вокруг уплетали мясные рулеты и жареную картошку – половина второго дня!), и углубилась в боковые улицы. Городское движение здесь умеряло свои ритмы, громкость и насыщенность. Дома были трех– и двухэтажные. Цветы и кустарники, умильные старушки с ухоженными собачками, маленькие магазинчики, непременная статуя водоноса…
Или слежка за мной прекратилась, или мне удалось «оторваться от хвоста», но я чувствовала себя спокойно.
Коттедж был частный. На калитке кнопка. Я нажала два раза, потом еще два.
– Вам кого? – крикнула пожилая дама с белоснежных ступенек.
– Господин Герберт Вебер здесь проживает?
Старушка засеменила к калитке, сейчас сообщит мне, что он недавно скончался. Когда я получила ответ из архива, господин Вебер пребывал в почтенном возрасте девяноста трех лет. Это было три месяца назад. В девяносто три года человек считает, наверное, каждый прожитый час.
– Папа прилег отдохнуть после обеда. Он, знаете ли, совсем старенький… Вы из социальных служб?
– Я из России, – сказала я. – Господин Вебер воевал в сорок первом в составе пятьдесят третьего армейского корпуса…
Лицо старушки исказилось ужасом и тоской.
– Ах, боже мой! Это так давно было! Это было страшное и неправильное время… отец никогда не был в СС. Он был медик, он не стрелял в людей…
– В сорок первом он сделал операцию русской девочке-подростку, которая была ранена шальной пулей. Девочка запомнила, что ее лечил молодой немецкий фельдшер Герберт Вебер. Вот, она просила ему передать…
Я сунула ей в руки сумку и пошла вниз по улице. Подарок от бабы Томы приехал по адресу семьдесят лет спустя: вещи, связанные из шерсти от собственных коз, мед, собранный с собственных ульев, и отсканированная копия черно-белой фотографии высокого немецкого качества, на которой юноша в белом халате перевязывает растрепанную девчонку. Я связала оборванные концы истории, а это ведь тоже прикосновение к пульсу Вселенной.
– Мисс, будьте добры! Подождите! – крикнули мне вслед по-английски. Молодой человек моих лет бежал за мной от дома Веберов.
– Я правнук господина Вебера… Бабушка просто растерялась от неожиданности… извините ее… не могли бы вы остаться на чашечку кофе?
После кофе с пирожными, любезностей, воспоминаний и обмена телефонами я потеряла бдительность. Слишком задумалась о времени и пространстве, сдвиги которых приводят к удивительным результатам, вызывают интереснейшие ощущения. И сразу же по выходе из метро меня остановили быстрым и твердым прикосновением к запястью.
– Госпожа Ева Романовская?
Все стало понятно, едва прозвучало это официальное обращение от двух парней, одетых в джинсу, отработанное спокойствие и напускную вежливость.
– Нет. Я Анастасия Брусенцева.
Я вытащила из внутреннего кармана оба свои паспорта, российский и заграничный. Вот, смотрите, господа из Интерпола, мое лицо на фото, бледное, с мелкими чертами, совсем не такое призрачно-красивое, как у Евы.
– Извините, госпожа Брусенцева. Недоразумение. Мы должны предупредить вас… вы были замечены в обществе Евы Романовской… что вы знаете о ней и ее намерениях…
Я рассказала историю о лекарстве для больного отца, но ни упомянула о периодических Евиных радостях из рюкзачка.
– Могу я спросить? Она – наркокурьер?
– Опаснее. Подозревают, что Романовская входит в международную группу хакеров, занимающихся виртуальными грабежами банков и взломом архивов госбезопасности разных стран. Если вы встретите ее…
Да вряд ли уже встречу, подумала я, идя по мосту. Люди такого сорта и такой профессии ничего не делают просто так. Ей нужна была я, чтобы запутать преследователей, она выиграла время и снова выпорхнула из ворот в мир. Где же, черт возьми, я могла видеть ее раньше?
Я позвонила из автомата домой и сообщила тете Томе, что побывала у Веберов, поболтала с тетей Шурой и послушала лепет Павлика, которого поднесли к трубке. На душе была невероятная легкость. Гид встретил меня в вестибюле отеля, пожурил за пренебрежение достопримечательностями и предложил вечером катерную экскурсию.
– К сожалению, не могу, я уже приглашена моими здешними друзьями.
Не хотелось тратить легкость, которая поселилась во мне сразу после беседы с интерполовцами. Сейчас я приму душ, попрошу горничную погладить мое единственное вечернее платье и поваляюсь на кровати до девяти вечера. В девять за мной заедет Макс, правнук господина Вебера, и мы пойдем куда-нибудь, где в воздухе витают радость, свобода и ожидание счастья. Мы будем говорить о приятных и хороших вещах – музыке, путешествиях, бестселлерах. Я ни словом не упомяну убийство, совершенное моим случайным знакомым, розыски хакеров. Может, расскажу, что у меня нет родителей, и меня вырастили две старенькие дальние родственницы, а еще у меня есть десятимесячный сын, но нет мужа. Может, расскажу, чтобы общение не было слишком приторным…
Телевизор был вежлив, бормотал на нейтральные темы – погода, спорт. Я стала искать русские каналы, щелкала пультом, пока не нарвалась. Сообщили, что найден убитым двоюродный брат вчерашнего юноши. Причина смерти та же – инъекция некоего препарата…
– Хайре не отступает от своего плана, – сказала я вслух. И непроизвольно взяла телефон, набрала номер 647. С кем я могла обсудить это, кроме Евы?
Ответил незнакомый мужчина, кажется, по-шведски. Я повесила трубку и с грустью подумала, что эта запутанная история останется в моих личных воспоминаниях. Мне не с кем обсудить ее, и вообще небезопасно говорить об этом. Как странно сплетаются закономерности и случайности, создавая пестрый бесформенный клубок, называемый жизнью…
Я выключила телевизор и закрыла глаза. Сами собой пришли виды улиц, площадей и лиц. Серые глаза и черные волосы Хайре, дряхлая улыбка Вебера, серебряные очки гида, моя собственная фотография в загранпаспорте, расширенные зрачки Евы…
И тут я вспомнила. Видение пронзило мысли, и мне снова стало легко и спокойно. Я увидела толпу народа на праздничной площади в далеком городе лет семь назад.
– Девушка, щелкните нас, пожалуйста! – попросили меня. Я щелкнула старомодной мыльницей – на фоне праздничной композиции из цветов и колосьев обнявшихся юношу и девушку. Девушка была Ева. Волосы у нее тогда были рыжие.
Медынь
Апрель 2011