Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2011
Родился в 1948 году в Калининграде. Закончил Калининградский политехникум, в 1977 г. – филфак ЛГУ. Работал слесарем, сторожем, кочегаром, школьным учителем. Переводил с польского и английского. Живет в Петербурге, преподает английский язык. Публиковался в “Митином журнале”, в журналах “Знамя”, “Арион”, “Воздух”, “Звезда”, “Крещатик” и др. Автор книг “Танец мертвой ноги” (1994), “Вдалеке от кордона” (1994), “Треножник” (2001), “Избранное” (2002). Шорт-лист Премии Андрея Белого (2001).
* * *
Лампу зажжём и раскроем газету.
Кофе нальем, и ноябрь белоснежный
Томно заблеет по улице пёстрой,
Где круторогий троллейбус резвится.
Спрячемся за занавеской. Проснёмся,
Так, на мгновение, тихой молитвой
Голую тьму до конца прорезая,
Хлопнем глазами – и вновь захрапели…
ДОЖДЬ
Лето. Воздуха дрожь. У стены в комнате стоя,
Вижу серебряный край платья дождя,
А потом и всё тело его, рухнувшее на землю.
Гулкие своды гибнущих капель.
Гомер, бредущий ступенями метра в тёмные страны –
Так вино, расправляя крылья, проходит по крови
Запахом тёплым земли.
И это всё – мгновение сада; женщин седых голоса,
Мокрые лица прохожих в деревьях…
Перекликаются и пропадают они,
Осветив ненадолго стены меж нами.
* * *
Ах, как толкается дверь в жёстком трамвайном проходе!
Петли скрипят. Горизонт, усмехаясь, поплыл.
Гордые воды под брюхом проносит Нева, и проходит
Гордая муза, мне улыбаясь, словно небесный во сне шестикрыл.
Чёрный чеченец вошёл и поехал рядом, зрачки воздымая
Над родиной бедной моей – рыдай, не рыдай.
За окном прогорает природа глухонемая,
Да вприпрыжку бежит за трамваем старик Ашмедай.
У ПИВБАРА В СВ. ГОРАХ НА УЛИЦЕ ЛЕРМОНТОВА
Проедет пегая по улице машина,
Пропляшет человек, немного пьяный.
Махнут рукою, распрямляя спины,
Крестьяне, глядя на закат румяный.
Корова тоже мне кивнёт, присядет рядом.
Мы выпьем пива, поговорим о Боге,
Который не хвалится огородом,
А так лежит, вздыхая, на дороге.
И вечер весь, когда сам ветер затихает
И одуванчики цветут не так уж смело,
В глаза буфетчицы гляжу и отдыхаю,
Как будто птичка на руку мне села.
В ДЕРЕВНЕ РОЖДЕСТВО
Весь дом зацветает, и кружится в небе упрямая туча
На быстрой реке, когда щука уже не поёт
Мне дивных мелодий, но машет, как веткою, Валя
В знакомом саду белоснежной до боли рукой.
И вот, угнездившись в деревянное с грохотом кресло,
На это, не всё понимая, как идол, гляжу.
Кричи, соловей, и смейся, кружа надо мною, упрямая щука.
И туча, садись на колени ко мне, как подруга из радостных снов.
ЕДЕМ В ПЕТЕРГОФ
1
По небу солнце бегает, белое, как мышь.
Деревья за окошком вспыхивают, тают.
В вагон вошла старуха в чёрном, слышь.
Упала на скамейку и стала золотая.
А поезд славный мирно скачет вдаль
По выцветшим полям, через Ульянку, вдоль залива.
И нищий по проходу, как растрёпанная моль,
Ползёт и озирается пугливо.
И девушка напротив смотрит, будто плачет.
И разбегаются по полю крохотные дачи.
2
Толпы бредут, как разнеженный жаркий ручей,
По дорожкам старинного парка, такие счастливые.
Замер фонтан, улыбаясь в зените. Каркает стая грачей.
С облака прыгнем в раскрытые очи залива,
Взмоем на холм – и разрушенный замок
Тихо присел и на миг исчезает.
И рассыпается дробью воды, ах, мама,
Вдребезги рассмеявшийся солнечный заяц.
* * *
Дым поднимался над заводом,
Ломая тёмный воздух крыш.
Растрёпанные дерева, качаясь,
Куда-то вдаль бредут осенним косяком.
Пустая улица трясётся к морю
И вязнет в тонкорылых тупиках.
Плывёт решётка, а за нею, над станком
Кто там поблёскивает тусклою деталью
И сон, как масло, льёт из памяти хрустальной?
* * *
Вот я на реку вышел. Бежит она быстро на воле.
Да ветер гуляет по водам, как по проспекту матрос.
Птички поют в небесах или ангелы, что ли?
И между облак смеётся Христос.
Снасти свои разложил я, крючки для добычи,
Бедных червей – в банке они шевелятся угрюмо,
Всё насадил и наставил, закинул, уселся
И закурил папиросу, пахучую дымом тревожным.
Солнышко то припекает, то скроется в тучку, не греет.
Рыба, похоже, куда-то ушла, разбрелась по своим ежедневным заботам.
Но дышится хорошо, не спешу закусывать хлебом.
Бог с тобой, рыба, я подожду, встретимся после.
КЁНИГСБЕРГ, КЁНИГСБЕРГ…
Солнце блеснуло в руинах, где навзничь лежит опрокинутый купол.
Пальцами почва пошла, разминая гарью пропитанный воздух.
Там особняк побежал, но, расстрелянный в спину, застыл, обезлюдел.
Здесь просыпается Шиллер, оком кругом поводя изумлённым, железным.
Мы же, умершие позже, светлой душой вспоминаем пропащего немца.
Взором калмыцким подрезав немецкую жилу, бредём по засохлым проулкам.
Выскочит кукла с наганом из кирхи помятой, пальнёт в неприметное сердце –
Кашлянет клюквой оно и заплачет, как души в Аиде.
* * *
Смычки по струнам тихо воют.
Патлатый композитор машет шляпой,
И вздрогни, позови, о, позови!
Над росною травой туман плывёт…
Ты помнишь, папа,
Осенний лес, крылатую корову
И крепкий воздух прусский. Так взлетай
Вослед сынам твоим, приснившийся мне снова
Твой огненный и яростный Китай!
* * *
Война, везде война… как сладки нам враги,
Когда по сердцу скачет солнце, словно мячик,
Когда – о, далеко – расходятся круги
По небесам, и черный автоматчик
Бежит по тротуару, весело стреляя…
О, ангел мой, как правильно в груди
Стучит живое мясо – люби, надейся, жди…
Ах, вот и ночь ползет, зевая.
И по небу огонь кричит, от края и до края.
* * *
Вот и Невский задирается голой картиной.
Тощий велосипедист чешет бороду, чешет проспектом,
Над провиснувшей башней, как облако клубом истлелым.
Удивляется, будто приехал в Россию, в Россию.
Губы сожми и пошире глаза – словно птицы
Плещутся по лицу. Вишь, бьётся страна, умирает.
Байкер мирный ворвался. Мост прогнулся и сплюнул. Красивые лица
Нежных рыб, шевелящих крылами лучистыми – вместе ль
Тихо пройдём и исчезнем… но вечные были и будем
Цвести под лучами звезды дивноострой.