Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2011
Нина Горланова, Вячеслав Букур
Нина Горланова родилась в деревне Юг Пермской области. Окончила филологический факультет Пермского университета (1970). Работала лаборантом в Пермском фармацевтическом и политехническом институтах, младшим научным сотрудником в Пермском университете, библиотекарем в школе рабочей молодежи. Методист в Доме пионеров и школьников. Автор двенадцати книг прозы и многочисленных публикаций в толстых литературных журналах (“Новый мир”, “Октябрь”, “Знамя”, “Урал”, “Волга” и др.). Замужем за писателем В. Букуром. Живет в Перми.
Вячеслав Букур родился в 1952 году в городе Губаха Пермской области. Окончил Пермский университет (1979). Работал редактором в Пермском издательстве, сторожем. Сотрудник газеты “Губернские вести”. В соавторстве с Н. Горлановой пишет прозу, публикуется в толстых литературных журналах. Член Союза российских писателей. Живет в Перми.
Колун
Начало этой истории томится далеко от времени блогеров и брокеров.
Уже в самые первые годы перестройки никому не хотелось участвовать в ленинских субботниках, и в детской поликлинике витийствовали… после чего Юлиан позвонил начальнице и сквозь вишневый шарф сказал:
– Вас хотят выкрасть на субботнике с целью выкупа.
Она испугалась.
Субботник не состоялся.
Однако вскоре всех стали прессовать, грозили сократить каждого второго, в итоге Юлиан взял все на себя, и его уволили с волчьим билетом. А ведь тогда он уже был известным детским психотерапевтом. Был к тому же неформальным лидером. Лет за семь от вишневого шарфа сказал:
– Поскольку мы половину жизни проводим на работе – давайте сделаем ее прекрасной половиной!
И врачи-сестры наполнили кабинеты кактусами, игрушками, рисунками своих отпрысков. На этих трогательных картонках папы-мамы пили чай с Чебурашкой и Матроскиным, а бабушки отважно шли по грибы, возвышаясь на два роста над всеми елками.
Нефролог Ирина принесла эфирное масло и каждое утро капала его на ватку, ватку располагала над расписанием, и поликлиника встречала всех каким-то незримым садом…
Ирина вскоре стала его женой.
После увольнения прежние пациенты ловили его на улице, упрашивали принять… хотя бы тайно, на даче. Что делать! Он соглашался. Зарплаты жены не хватало – родилась дочь Валя, а еще у Ирины была дочь от первого брака – Лилек. И конечно, нужно было каждый месяц давать на сына от первого брака Юлиана.
Витии-коллеги сначала забегали в новую семью и новую кооперативную квартиру. Но настала эра пустых прилавков – заботы выживания все больше тормозили, и Юлиан вдруг стал часто бывать у нас.
Когда-то – в конце 70-х – вылечив нашу приемную дочь от заикания, он исчез из поля зрения на десять лет: занят-перезанят. А теперь вдруг позвонил, пришел в гости, затем еще раз… и покатились разговоры допоздна.
Помню, мы вместе ехали из театра на пятом трамвае и говорили о наших соседях (тогда их было несколько в коммуналке). Они пили, буянили, блевали, мочились и награждали каждого, входящего к нам:
– Мразь, падла, животное!
– Ребята, – сказал Юлиан, – такие люди пусть пьют, угрожают, но зато не пробьются в диктаторы. Алкоголь изнуряет их. Гитлер не пил, не курил, так полмира разрушил.
Мужчина с переднего сиденья обернулся:
– Как вы умно!.. Я мечтал с кем-нибудь так побеседовать! Давайте обменяемся телефонами.
Но у нас не было еще телефона, у Юлиана на даче тоже не было. До мобильников оставалось, пожалуй, лет десять.
Отец – он бежал в свое время из Испании – хотел назвать сына Хулио, однако русская мама не согласилась:
– Какую судьбу в школе ты ему готовишь? Знаешь, как его будут дразнить?
– Догадываюсь.
Записали Юлианом.
Отца потом на Урал сослали, и все были счастливы, что не в лагерь.
После увольнения сам Юлиан на даче – почти как в ссылке. Он на участке проводил всё лето, стараясь компенсировать что-то как-то – вырастить больше овощей и фруктов. Причем, вспоминая бабушку, полусерьезно говорил:
– Сегодня среда, посажу морковь, потому что среда – она, и морковь – она. А завтра посажу лук, ведь лук – он, и четверг тоже он.
В ту эру пустых прилавков и мы к зиме готовились, как к зимовке.
В августе баклажаны, которые “несут яйца” (вкус баклажанов, но внешне они похожи на куриные яйца) удивляли соседей своей экзотикой.
Юлиан взял колун: надо печь затопить – обещали, как всегда в субботу, приехать жена и дочь жены от первого брака – Лилек. Их общая дочь – Валя – была в санатории (из-за реакции Манту). К ней Ирина поедет в воскресенье.
А вот и жена – родные рубенсовские стати! Мама Юлиана говорила: тугие стати.
Первая жена – Полина – тоже была увесистая сабинянка, но уж эта…
– Ты выбрал сверх-Полину, – сетовала мама. – Эта сверх-Полина будет тебя подавлять.
– Меня? Подавлять? Ха!
Ирина не подавляет, что вы, вот она с вьючным выражением глаз тащит две сумки продуктов, а Лилек мельтешит кузнечиковыми коленками вокруг.
– Я бы сам сходил в Чижово, – говорит Юлиан.
– Я и в Чижово схожу, нужно еще докупить песок, соль, хлеб.
Когда она ушла, он снова взял в руки тяжелый колун.
– Лилек, какие новости?
– Плохие.
– Что так?
– В песочнице какашка.
– В какой песочнице?
– В садике… Папа, а я ведь раньше Вали умру? Я раньше родилась, значит, раньше умру?
– Будешь умницей – не курить и не пить – долго проживешь.
Ей через полмесяца исполняется пять. Он вдруг подумал: если тюкнуть колуном по затылку – одного удара хватит.
А это я должен зафиксировать! Он пошел в дом и записал в дневнике про колун.
Потом был длинный день. Сначала Юлиан помог жене приготовить груши, фаршированные телятиной. Затем к нему привезли мальчика – мама его была вся из кривых ухмылок, но каких-то сплошь милых.
– Он хочет летать! А мы живем на шестом этаже.
Мама боялась, что сын выпрыгнет из окна. Но из вопросов об отце стало понятно, что тот хочет покинуть семью, и поэтому она раздувает, чтобы этот (кривая ухмылка) испугался и остался.
Юлиану удавалось излечивать гиперактивность, непослушание, негативизм… но не любил он пациентов со страхом разлуки с отцом. Однако у этого ребенка пока страха нет, можно просто сочинить ему сказку про полеты. И он усадил пациента в зеленое вольтеровское кресло:
– Как тебя зовут? Боря? Расскажу тебе историю про другого Борю. Однажды он выиграл приз – волшебную жвачку. На ней было написано: “Жуешь быстро – летишь вверх, жуешь медленно – опускаешься”.
Пациент мерцал фамильной кривоватой улыбкой. Юлиан продолжал:
– Стал он жевать быстро-быстро и поднялся высоко-высоко. И вдруг видит: навстречу летит вертолет. Испугался Боря, перестал жевать и полетел низко над землей. А комары голодные тут как тут, целыми стаями: “Ты наша добыча!” И понял мальчик, что трудное это дело – летать. Надо посоветоваться с кем-нибудь.
“Мама успокоилась”, – подумал Боря и сказал:
– До свидульки!
Юлиан проводил их до автобуса и вернулся домой, моцартея с каждым шагом: сейчас запишу сказку про полеты в дневник – вдруг она еще пригодится!
А тут кто – девочка со старушечьим лицом? Э, да это же мой Лилек! Не глаза, а ледяной гелий… Так, теперь там что за грибок? Женщина в шляпке… куда она идет, сгорбившись? Неужели моя жена – где ее нежная фарфоровая улыбка?
– Ирина! А что произошло?
– Слушай, ты – мумие – зачем ты так?
– Я? Как – где?
На самом деле он в этот миг понял: жена прочла его запись в дневнике – про колун… но пока не знал, что говорить.
– Про колун! И еще добавил “обдумать”! Мутант пупырчатый!
– Ну, обдумать – это почему нормальным людям приходят в голову такие образы… не исполнить… а почему… и приходят ли женщинам в голову…
Час назад ему казалось, что уголки рта жены вот-вот с треском встретятся на затылке – такая волшебная улыбка у нее, и вот уже Ирина горбится дикой кошкой, того и гляди прыгнет на горло.
– Маньяк! Мы уезжаем!
– Как же я без вас, – начал он бормотать первые попавшиеся слова.
– Достался мне параноик! Долго искала!
“Прощай, атмосфера любви и вкусные салаты!” Именно такими словами Юлиан рассказывал нам эту историю. Приехал со следом оттиснутого кулака на щеке. Видимо, сутки просидел в роденовской позе. Налет шоколадный с лица ушел, проступила бледность. Он так плохо выглядел, как будто уже был при смерти. И только какая-то тайная реанимация поддерживала его.
А всего неделю назад этот вот цыгановатый здоровяк, бегающий на лыжах всю зиму напролет, по-мальчишески ершил волосы и предлагал пару дней провести на плотах по Вишере…
Мы достали из холодильника начатую бутылку водки.
– Вы знаете: я не пью. Но люблю пьяных. Это же бессознательное… наружу выходит.
Ну, мы убрали со стола.
А через час что – Юлиан восклицает:
– Мы выпьем, нет? Люди вы или нет?
Что ж – разлили, но никто не брал в руки сосуды. Юлиан, расхаживая по комнате, рассказывал сон: он был в группе заговорщиков, которые хотят убить какого-то крупного большевика. В их группе красавица-дворянка, она после теракта чуть не попала в руки красным… но все же чуть… Всем удалось уйти. Собрались потом без нее – тайно, там еще кто-то еще из тени в свет перелетал. И руководитель говорит: “Надо ее убрать, она все не может успокоиться – своим волнением может нас выдать”.
Мы Юлиану говорим, через силу вроде:
– Может, твоя первая жена, в виде такой дворянки…
Он посмотрел на нас так, словно хотел расстаться навсегда… даже встал в позу Роджера, скрестив кулаки на груди. Но закончил тем, что просто влил в себя рюмку.
– Я, конечно, вырвал страницу про колун… но если бы я не записал это… или бы она не прочла? Что изменилось? Я ведь тот же я самый.
– Такие мысли нужно сразу отбрасывать.
– А как же исследовать человека? На себе делают опыты ученые, прививая оспу, чуму… Считайте, что я привил себе бешеную мысль!
Тут он вторую рюмку влил в себя – медленно, словно это часть процедуры познания.
– Иногда от этаких прививок гибнут, – не очень гостеприимно возразили мы. – А ты ведь не хотел бы погибнуть?
Мы еще говорили, что от мыслей не вырабатываются антитела, как от прививок – мельчайшая мысль может захватить все… Но Юлиан перебил, взяв в руки свой дипломат:
– Одна испанская девка хорошо написала!
И наизусть прочел про зиму, которая накатит, про грусть, про то, что так будет – и пусть… Затем достал из дипломата томик стихов Габриэлы Мистраль: мол, возвращаю с благодарностью.
Опять жизнь полна неожиданностей!
Настала эпоха рынка, Юлиан начал частную практику – очень много зарабатывал (проводил сеансы – сразу по пять-семь пациентов брал и рассаживал в вольтеровские кресла).
И в семье наступил вроде как мир.
Даже для усиления мира он водил дочерей к причастию. В храме младшую Валю держал на руках, а у нее – в свою очередь – на руках был мишка, и она его высоко поднимала, чтоб он тоже все видел. Открываются царские врата – она мишку поднимает и поворачивает, чтобы разглядел вынос чаши, затем – крутит его медленно, чтоб видел все иконы на стенах.
Юлиан все больше любил Валю и свою работу. Вот нужно решать: что делать с закормленными профессорскими детьми, которые ничего не хотят. То есть он мог взять рецепт из некоторых книг: дети должны быть слегка недокормлены и недоодеты – тогда они всего захотят. Но попробуйте это сказать самоотверженной маме, которая только тем и гордится, что ребенок упитанный и ни в чем не нуждается!
Одна из таких гордячек на первый сеанс пришла гладко причесанная и в темные тона одетая. На второй встрече, когда она уточняла, что такое скрытое внушение, локон страсти как бы невзначай отделился от плотной крыши волос и закачался перед глазами Юлина. Приятно. Но – очнись, дурачелло! – если пойти навстречу этим волшебным стрелам, то придется платить алименты уже в две семьи. Да еще и эта родит. Чур меня, чур!
Нам он рассказывал о своих сомнениях, как будто они уже миновали:
– Дон Жуан – это не мое… Дон Жуан – поиск матери обычно. Мать рано умерла или пила, не обращала внимания. А моя мама обожала меня, хотя иронично называла – “любимый сухостой”.
Потом решил учить “гишпанский” язык.
– Парлата эспаньола? – ввергал он ступор окружающих.
Буэнас диас, в общем. Аста ла виста!
Собирался Юлиан искать родственников в Картахене. Потому что здешние родственники только и знают что дневники читать и патологические выводы делать. Прикапливал для поездки тайно от жены. Хоть испанские родственники должны быть лучше, но надо будет облегчить радость встречи деньгами.
Девять тысяч долларов он потерял в МММ. Но стал снова копить – в “Хопре”. И – конечно – снова облом.
Мы ломали голову: как же так? Лечит виртуозно, о чем ни заговоришь вокруг его профессии – все толково объяснит в простых словах. Спрашиваем его:
– Почему Фрейд не анализировал бунт Адлера с психоаналитической точки зрения, а сразу назвал его изменником?
– Сапожник без сапог.
И вдруг он со своим умищем понес свои кровные в какое-то блудилище пирамидальное…
Потом Юлиан стал коллекционировать метеориты. Говорил, что в одном обнаружено досолнечное вещество. Ночами, разглядывая в лупу остальные – застывшие пузырчатые поверхности – представлял, как осколок летел сквозь вакуум, выметенный солнечным ветром… и вокруг ни жены, ни тещи, ни другой жены, ни другой тещи. Пару раз выяснялось, что вместо метеорита ему подсунули булыжники.
Наконец – в шестьдесят лет – он быстро (по дневникам) написал книгу о своей работе – “Психосказки”. Говорил:
– Вам звонит молодой автор.
– Прочли! Прочли! Очень хорошо!
– Эти писательствующие – хитрые такие! Ради дружбы вы через что угодно переступите.
В общем, стал он мечтать о своем доме, чтобы – может быть – оставить квартиру жене и жить отдельно.
– Куплю лампу Чижевского! А то жена не хочет: мол, это далекий привет от космизма. Мол, вот у соседей есть такая лампа, а все ходят набок. Но без лампы они бы, может, вовсе не ходили…
Причем по работе Юлиан легко находил под-проблему. Если приходила мама поговорить о двойняшках (одну послали в столицу на конкурс, а другую нет – как выйти из конфликта), то после интервью он видел, что у нее другая травма – сына послали в Афган…
Но свою под-проблему не понимал… а хорошо бы ему на исповедь и рассказать про колун, а там глядишь и небо, такое грозное, посветлеет. Про небо он так часто говорил: вчера было темное, грозное, сегодня снова, а вот в Испании, наверное…
Мы в ту пору – увы – не думали, как помочь ему, навалились свои проблемы и под-проблемы (операция, инсульт)…
Частную практику Юлиан закрыл в десятом году – замучили бесконечным повышением арендной платы… и другие разные взяточники… Начал было он принимать пациентов по серой схеме, да пришел сосед снизу, недавно потерявший работу. Он был одет в натовский камуфляж, который по дешевке купил в подвале с торца.
– Ох, боюсь я, что налоговая инспекция узнает, – вздыхал он, – надорвешься откупаться. А у меня совсем скромные запросы…
Жить на пенсию стало невыносимо. Раньше деньги служили смазочным веществом между ним и семьей, а теперь… Еще и любимая дочь Валя вышла замуж в Японию, но не за настоящего самурая, а за нашего переводчика.
Жена частенько стала гнать Юлиана из кухни прямо в тычки:
– Не работаешь, поэтому и опускаешься. Крошки за собой везде оставляешь.
А здоровенная Лилек (когда?! ведь только вчера ей было пять лет) тоже всегда недовольна:
– Свеклу дряблую купил, картошку с пятнами.
Вдруг шаровая молния заметалась по их двору и взорвалась внутри компьютера, испугав Юлиана, который как раз писал пост в Живой Журнал.
В эту ночь началась у него рвота и ударил какой-то штырь через левую руку в грудь. Впервые он наблюдал, как страшные мысли легко выскальзывают из всех приемов психотренинга. Но что грешить? Эта борьба отвлекала его и помогла скоротать две вечности по 60 минут между вызовом и приездом “скорой помощи”.
После инфаркта Юлиану дали первую группу инвалидности, пенсия прибавилась на какой-то мизер. Дома ему даже говорили всякие ободряющие слова (“Врач сказал ходить и ходить, ты больше ходи”), но он понимал, как через силу Ирина и Лилек артикулировали их.
И вот нынче в июне он позвонил нам: давайте встретимся у фонтана – мне там сын назначил… я хочу к нему переехать… вы тут рядом постойте.
Мы пришли. Какие-то неопределенные птицы склевывали червей на свежевскопанных клумбах, не надеясь больше ни на что. Фонтан плачевно вздыхал. Рядом с нами остановился постаревший мальчик, который словно не прожил середину жизни.
– Юлиан, – сказали мы, – мы тоже по больницам странствовали. Поэтому не навещали тебя.
Тут подъехал на внедорожнике сын Юлиана, для которого отец в свое время предложил несколько имен на выбор из Карамзина. Как там: Образец? Упадыш? Мирон? Да, Мирон.
Мирон подошел с женой – у нее платье в радужных заломах, как будто женщина находилась в процессе превращения в насекомое. И он говорил в мобильник:
– Хорошо, я куплю кран.
Мы думали: речь о водопроводном кране, но потом оказалось, что это подъемный. Он был какой-то бизнесмен.
– Здоровьишка не стало, – как-то по-стариковски начал Юлиан.
– Да, проблемы, – сказал сын голосом жидкого азота и протянул сто долларов, добавив: – Кран упал у меня на стройке. Просто дыра в бюджете!
Когда они уехали, мы стали говорить Юлиану, что у его сына тонкое, выразительное лицо (не знали, что тут еще можно сказать).
– Да, я от них ушел, когда Мирончику было шесть, – ответил он. – Но где же великодушие? Вот они какие, богатые!
– Богатый – это такой же бедный, только с деньгами. Деньги лишь усиливают комплексы, тебе ли это не знать
Погода на Урале всегда зыбкая. Вдруг полил не дождь, а какой-то слизневый ветер. Юлиан с привычным усилием собрался, выпрямился, раскрыл зонт, кивнул нам и пошел домой.
Через три часа позвонила Ирина:
– Попал под машину и лежит сейчас в морге. Так рано! Рано! – она зарыдала бурно, горько, затем по-деловому спросила: – Как вы думаете: он бы хотел, чтоб его отпели?
– Да, нужно! Он боялся грозного неба!.. И спасал, спасал детей! – наперебой мы восклицали: “По делам их…”
На поминках говорили: Юлиан бесплатно вылечил одного-другого-третьего ребенка.
– Умел радоваться каждой минуте жизни, а какие радостные описания бытовых подробностей в дневнике!
А жена Ирина шептала дочери Лиле:
– Если бы вас он хотел колуном приголубить, как нас…
Но поминки шли своим чередом:
– Не гнушался черной работы: сажал, поливал, полол, солил огурцы…
– А знаете, как он Пушкина звал?
– Нет.
– Наш мальчик!
Разговор временно отвлекся на Пушкина: мальчик или не мальчик… Затем снова вспоминали Юлиана: юмор необыкновенный и он всё-всё читал!
– Рыбу ловил, как священнодействовал!
– Уверял, что рыбаки-охотники – золотой запас человечества на случай катастрофы… если технологии исчезнут…
Когда мы расходились, небо засияло алыми волнами, словно его на ходу переписывал небесный Айвазовский. И только по краю заката шло черное кружево – вороны летели на отдых.
30 окт. 2011
Пермь