Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2011
Родился в 1962 году. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Печатался в журналах “Новый мир”, “Арион”, “Москва”, “Юность”, “Дети Ра”, “Новая юность”, “Литературная учеба” и других. Автор тринадцати книг стихов и прозы. Лауреат нескольких международных и российских литературных премий. Член Союза российских писателей. Живет в Воронеже.
* * *
где чумовому чувству долга
слабо пожитки уберечь
пересекает речка волга
вовсю мелеющую речь
течёт недобрая прохлада
по тем и этим берегам
и знать кому всё это надо
дано лишь детям и богам
маячить дальними огнями
морочить сумрачным гудком
в небытие как будто в яме
кровь остужая с молоком
и слышно лучше чем в могиле
ворчанье токов земляных
молчанье звёзд в придонном иле
немую сутолоку их
и если катер полуночный
пройдёт на бакены кренясь
во тьме сырой и шлакоблочной
огнеупорно прянет грязь
лукавым светом отражённым
ответит кряжистой волне
и станут спать мужи и жёны
теплей и радостней вдвойне
и будет речь во сне невнятна
и завтра будет золотым
пока предутренние пятна
в дневной не выстелятся дым
* * *
Тощие пачки в ладонях мнут,
мнутся, воротят нос.
Свежая горечь ночных минут,
высверки папирос.
Бога в ночи не ночи не слабо смешить,
впитывать никотин –
прикуп узнать бы да в Сочи жить
до несмешных седин.
Ан, получается поперёк
с выходом в разгуляй –
изморось, склизь, угловой ларёк,
ржавые тополя.
На грозовой заходя вираж –
там, на небесном дне –
божий куражится карандаш,
свет громоздит вчерне.
Будто на чёрном на дне морском
высверки сна и лжи
вечным трассируются песком,
яростны и свежи.
* * *
в саратове городе жил алексеев поэт
ни много ни мало а скоро сто лет как в обед
какими обедами он от души угощал
водил по музеям на волгу возил на причал
почти что кричал за столом что печатают муть
но будем работать а там проживём как-нибудь
качок сочинитель ревнитель идей эскулап
ему ли судьбу упускать из накаченных лап
учили купчину в лихих девяностых зазря
сполна и по чину а он не глядел за моря
крутился втирал строил планы копил капитал
какие прожекты лелеял надежды питал
и дочерь далече и друг и забыто перо
проехали хватит казалось избыто старо
но бога смешить про себя рассуждать наперёд
и сбудется проза и муза эвтерпа грядёт
всё будет всё будет чтоб кончится вешней порой
обиду на бога затеять один геморрой
трамвай петербургский толстяк новый мир би би си
кому не до фени доступны и на небеси
в усах и печатке чуть под сальвадора дали
он скажет ребятки и в небе довольно земли
* * *
Знамо дело, пагуба-куга.
Где они, иные берега?
Канны, Океания, Китай.
Губы спозаранку раскатай.
Знамо дело, можно – да нельзя.
Кровная бескрайняя стезя.
Радио орёт “ку-ка-ре-ку” –
в изморось рыси по утряку.
На рясах по жизни волокло.
Ныло запотелое стекло,
пело, до сопрано доходя
на краю рассветного дождя.
Голос – волос. Лопнул – и волна
ни единой суше не равна.
Берега гремучих облаков,
обложных – и был жилец таков.
Небо, небо – тёмная вода.
Штормовое наше никогда.
Смутен запад. Пасмурен восток.
Чёрной крови полон водосток.
* * *
Она говорила “спасибо”
по делу, без дела – всегда.
И делала это красиво,
заманчиво – просто беда.
Её простодушные очи
глядели легко и с искрой.
И вся благодарность, короче,
казалась игрушкой порой.
Издёвкой, дразнилкой насмешкой,
крепчающей день ото дня –
орлом ли уляжется, решкой –
а ты не забудешь меня.
Ни денег она не просила,
ни краткого счастья взаймы –
искрилась летучая сила
на иглах ресничной каймы.
И то ль подозрение грело,
что это и впрямь не прикол?..
Но спорилось страшное дело
прилаживать к жизни глагол.
* * *
Он говорит во сне: “Кать, а Кать…”
И начинает всё наверху сверкать.
И она встаёт, вздыхает, идёт к окну.
Столько их, а видит всего одну.
Белую, голубую, сизую – не поймёшь.
Как ни зажмурится – видит опять её ж.
Ёж твою медь, лукавое серебро –
всё не торопится бес мужику в ребро.
“Коль, — окликает, — а, Коль, ты спишь?”
Блеск за стеклом, а в комнате только тишь.
Вот ведь случается, думается ей вдруг –
в прах обращается вся череда прорух.
Ночь продолжается. “Слышишь, открой глаза”.
Как умножается в присверках бирюза!
И наплевать на охру, кармин и проч.
Синий, стальной, фиолетовый кажет ночь.
Странный у счастья отсвет – внутри мороз –
словно холодный пламень к ребру прирос.
Опытен и нестоек — плоть плоти от –
словно немой историк огней и вод.
Не утешитель плоти, не мелкий бес –
крайний земной в комплоте со льдом небес.
* * *
А что не стало общим местом?
Бог маракует с тем же тестом –
прогоркло, сладко ли оно…
А как не выверни – одно.
И перед выпечкой развязки
ни зла не стоят, ни стыда
любые правды и побаски,
любая божья ерунда.