и др. стихотворения
Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2011
Родилась в Иркутске в 1975 году. Закончила Литературный институт им Горького. Публиковалась в “Литературной газете”, журналах “День и ночь” (Красноярск), “Пролог”, “Сибирь” (Иркутск), “ШО” (Киев), в альманахах “День Поэзии” (Москва), “Зеленая Лампа”, “Иркутское время”. Дипломант Волошинского литературного конкурса 2010 г. (проза, поэзия), участник X Форума молодых писателей. Член Союза российских писателей. Автор книги стихов “Происхождение зеркала” (2010).
Забор
Обметан птицами и кашей снеговой,
насельник местности качает головой,
раскис медузою от долгих непогод,
он шатко движется, бредет, бредет, бредет.
Обнесены забором золотым,
мое отечество, лишь мы с тобой не спим.
От грязных сквериков нам на сердце бело,
гуди-поскрипывай, сосновое крыло.
А если кто-нибудь в истории чужой,
гудит по комнатам, качается баржой,
неясной тенью переходит от стола
туда, где маленькая родина была,
туда где родинка в ложбинке ключевой
кивает спичечной опасной головой, –
срываясь рыбкою с фонарного крючка
плывет к окраине трамвайная тоска,
мигает лампочка: скорей, скорей, скорей!
В нас въелась накрепко тревога пустырей.
Спешат по улицам не Людочка – Люси,
харбинский батюшка, парижское такси.
Не сна – бессонницы пугают голоса,
дымы отечества горьки как самосад.
Тихонько слышится, хоть я молчать велю:
о, память горькая, как я тебя люблю!
На зимние квартиры
1.
Мед осени пугливый яд
Отпив, отчизна умирает
С собою тихо забирает
Детишек, девушек, солдат.
Тоща, бесцветна и бедна
Среди пастушек Фрагонара,
Изгибами мостов и арок
В чужого мужа влюблена.
Глядит в предсмертные очки,
На ящички, на сундучки,
На малость пуговицы медной.
Свистят в петличках сквознячки.
Гремят стальные башмачки,
Набат и песенки победны.
2.
Выпытывая красоту,
Ведь расставанье предстояло,
Впадая в звуконемоту,
Мы прятались под одеялом.
Мы видели ее одну
В смертельной разноцветной вате.
Мы видели ее одну,
Захлебываясь на кровати.
Ты представлял ее вдовой,
От сладкой тяжести робея.
Но тот – пока еще живой
В змеиных пальцах брадобрея.
Но тот – пока еще судьба
На смеси воздуха и вздора,
Осиновая голытьба,
Белорубашечная свора,
Мотается, стучит в стекло
Кровавое мурло холопа.
Заманчивое ремесло –
Размазать ржавчину и копоть,
Напить, наесть, разбить, раздать.
Опустошенье и рутина
Любить раба. А господина –
Немыслимая благодать.
***
Черной водой письменного стола,
Черной вдовой письменного угла
Вечер бродит, вечер горбат и крив.
Солнце фонарщиком щупает фонари.
Вишен пылающих сборщик, садовник чужих садов,
Вечер бродит хмелен, болтлив, бордов.
Легкий, гибкий кто-то шуршит вокруг,
Не открывается и не берет из рук.
На чердаке похоже с позавчера
Трутся в засаде бледные мусора.
Призраки машут им крыльями, пыль круша –
Чья-то живет и двигается душа,
На чердаках, где, древен и голубин,
Мир достигает верхних своих глубин.
Ликом не ясен, кто-то плаках, седох.
Кто-то легок, легче чем птичий вдох.
Не поцелуй, чешуйка, вдавленная в смолу,
Робкий отрок, уснувший в своем углу,
Мог бы вдруг поддаться, открыться весь,
Обрести очертания или вес.
Верх покинет, телом дрожит во рву,
Где садовник лелеет свою траву.
И трава почувствует, горяча,
Нежность ладони и твердость его плеча.
Из путешествия в город Владимир
Бог воздуха проник во двор
И, слышишь, окна заиграли
На звонких скрипочках петель,
На круглых пальчиках щеколд
Защелкали, защекотали.
Запел, запел проем дверной
О-о-о языками колоколен,
Протянутыми в мир иной,
А-а-а яблоками в синеве,
зловещим пятнышком в траве,
звеневшей: мальчик, будет больно.
И хор тянул: божественно-о-о! –
Раскидисто и хлебосольно,
Басами ухая: живее-е-е!
Под розовыми облаками
Сжимались маковки церквей
младенческими кулачками.
Песня о родине
Май вампиром сосет синеву вышины.
Мы с тобою меж этих глотков не слышны,
В животе у бездонной природы.
Только дворники слякоть сгребают окрест
Этих темных, ушкуйных, пронзительных мест,
Где слагаются тьмы и народы
В выразительный кукиш, в кафе “Первомай”,
У стоянки блестящих цветных колымаг.
Словно Ева артерии вскрыла
Омывают дороги потерянный рай,
Дорогая моя, ну признай же, признай, –
Ты меня никогда не любила.
Как бы выкормыш мая, лиловый сугроб,
Пробирался сквозь вербные ветки озноб,
Выводил на нечистой бумаге:
Петушки и поднятые воротники,
Ты меня ощущала как тяжесть руки,
Пеленала в озябшие флаги.
Ты меня ощущала как боль в голове,
Как живой, шевелящийся сгусток и вес,
И ломала, и мелко дробила.
Одичавшая мать, не имея стыда,
Ты меня не любила нигде, никогда.
Да, наверное, не за что было.
О, слезливые женщины – почва страны!
О, мужчины – рубашки, ремни и штаны!
О, плоды первобытного мая! –
Вырастали из детских стихов и грехов
Как луна вырастала между лопухов,
Материнские кости ломая.
И стреляясь на липком осеннем снегу,
И рожая здоровых детей на бегу,
И отчаянно в космос сигая, –
Пусть твое безразмерное сердце молчит –
Пролетарская косточка дробно стучит:
Я с тобой навсегда, дорогая.