Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2010
Виктор СЕЛЕЗНЕВ
“ВСЕ НАШЕ! ВСЮ РОССИЮ ПОТРЕБУЕМ!”
Алексей Тепляков. Опричники Сталина. – М.: Яуза, Эксмо, 2009. – 432 с. – (Государственная безопасность). Елена Колпикова. Мы из ГУЛАГа. – М.: РИПОЛ классик, 2009. – 639 с. : илл. – (Судьбы России).
Н. И. Бухарин. Из выступления в Моссовете в честь 10-й годовщины ВЧК-ОГПУ
Пламенный погромный клич Расплюева: “Все наше! Всю Россию потребуем… Я-а-а таперь такого мнения, что все наше отечество это целая стая волков, змей и зайцев, которые вдруг обратились в людей, и я всякого подозреваю; а потому следует постановить правилом: – всякого подвергать аресту”, – из гениального трагического фарса А. В. Сухово-Кобылина “Смерть Тарелкина” (1869) – превратился в повседневную кошмарную явь в большевистском логове.
Книга Алексея Теплякова “Опричники Сталина”, подготовленная по архивным материалам, знакомит читателя с биографиями чекистов первого ранга 30-х годов, подробнейше рассказывает об их методе расправы над обреченными, о том, как заваривались на энкаведешной кухне фальсифицированные политические процессы.
Чекист, по мнению автора, “высшая и последняя стадия гомо советикуса, существо, в наибольшей степени “автоматизированное” и освобожденное от основополагающих признаков человечности” (С. 10).
А Елена Колпикова пишет о несчастных жертвах этих самых гомо советикусов. Ее отца, инженера Каширской электростанции Федора Алексеевича Калакуцкого арестовали 29 января 1933 года по “Делу об электростанциях № 59/2634”. Замах чекистский был куда как велик: такие же процессы они инсценировали потом в Харькове, Ленинграде, Иваново-Вознесенске, Ростове-на-Дону.
Вместе с Калакуцким схватили еще 17 человек – техническую элиту электростанции, треть из них имела высшее образование. И обвинили в создании “контрреволюционной фашистской организации на Каширской ГРЭС” (С. 48). Чекистским эрудитам просто контрреволюционной организации показалось маловато, для пущей важности они присочинили еще один страшный эпитет – “фашистская”! Всего же на электростанции загребли почти сотню человек.
А судили каширскую техническую интеллигенцию по большинству пунктов печально известной 58 статьи: 2 – вооруженное восстание, захват власти в центре и на местах; 4 – помощь мировой буржуазии; 6 – шпионаж; 7 – призыв к подрыву промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения; 9 – групповая диверсия; 10 – пропаганда или агитация, призыв к подрыву или ослаблению советской власти; 11 – организованная преступность.
“Тройка” приговорила восьмерых подсудимых к высшей мере наказания, то есть к расстрелу, остальных – к разным срокам исправительно-трудовых лагерей. Коллегия ОГПУ оказалась более милостивой: расстрелы заменила на те же лагеря. Федору Калакуцкому по этому приговору выдали вместо 10 лет ИТЛ – 8.
До реабилитации доживут только четверо из приговоренных. 31 мая 1956 года военный трибунал Московского военного округа пересмотрит дело Калакуцкого. Приговор “тройки” был отменен, “и дело о нем прекращено за отсутствием состава преступления” (С. 113). Разумеется, никакого извинения за загубленную человеческую жизнь: советская власть никогда не каялась и не раскаивалась в своих преступлениях.
Много лет спустя дочь Калакуцкого, читая тома 1933 года, пытается доискаться до истины, захочет “узнать, в чем же вина моего отца перед страной, народом, почему он двадцать три года носил ярлык “враг народа”” (С. 9). Однако никаких конкретных следов вредительства, саботажа, шпионажа или подготовки восстания против родной советской власти Елена Колпикова так и не обнаружила в следственных материалах: только одни убийственные обвинения, только одна оголтелая демагогия.
Автор, рассуждая, как нормальный человек, предполагает, что “властям и в голову не приходило, что они обворовывают самих себя. Убирают со станции специалистов высокого класса, сами не веря в фашистскую организацию” (С. 21). “И никто из них не задумался, что убрать в 1933 году с электростанции в разгар строительства второй очереди сразу девяносто восемь человек, из которых двадцать – специалисты с инженерно-техническим образованием, это и есть вредительство” (С. 72).
Однако в том мире, по ту сторону добра и зла, действовали по совсем иным принципам и мотивам. Книга Алексея Теплякова “Опричники Сталина” – это как бы ответ на размышления Елены Колпиковой.
Тепляков дает обстоятельные биографии нескольких высших руководителей ГПУ– НКВД 30-х годов, называя их сталинскими опричниками. Но куда там опричниками или инквизиторам – по масштабам и бессмысленности расправ – до питомцев железного Феликса!
В январе 1933 году, когда арестовали Федора Калакуцкого и его товарищей, Сталин дал отмашку на новый виток и без того никогда не стихавшего террора, приказав “развеять в прах последние остатки умирающих классов”. Понятно, с каким рвением чекисты ринулись “развеивать в прах” всю контру, выполнять и перевыполнять указания кремлевского горца: в том году посадили по всем городам и весям совдепии как контрреволюционеров 283 тысячи. Как же тут было думать о каких-то там государственных интересах: не те мозги, не те генеральные установки!
Развернулось нечто вроде социалистического соревнования между энкаведешными начальниками: кто быстрее, ловчее перехватает и расстреляет как можно больше троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев, вредителей, диверсантов, шпионов, заговорщиков и прочих врагов. Ушлые чекисты творили целые повстанческие армии, каких только заговоров они не сочиняли: не только контрреволюционно-фашистский, но и кулацкий, и белогвардейский, и эсеро-монархический, и кадетско-монархический, открывали неслыханный доселе уклон: право-левацкий! Полуграмотные, или вовсе безграмотные борцы видимого и невидимого фронта не могли даже понять всей дичи своих придумок.
Да и кто рвался в эти органы порядка: грабители, мародеры, насильники, садисты, пропойцы, мошенники, развратники. Начальнички нередко создавали гаремы из починенных сотрудниц. В одном из районов Сибири был даже “Райблядком” – для гэпеушников и партийных функционеров. Штаб этой своеобразной организации летом 1931 года открыто расклеивал “по улицам свои “приказы”, в которых объявлялось, кто из “Райблядкома” к какой женщине “прикреплен”” (С. 117). Позже этот “ком” превратится в “Жеребком”.
А когда грянул Большой террор, тут уж хватали всех, кто только под руку подвернется: и бродяг, и бездомных, и безработных, и даже тех, кто просто пришел в милицию заявить о пропаже документов. В Саратове, рассказывают, когда забрали всех, кого только можно было и кого нельзя, вдруг приходит новое указание: даешь еще 300 человек! Думало, гадало местное начальство, и тут-то вспомнило об армянах – чистильщиках обуви на улицах. Их-то и замели, выполнив за одну ночь план посадок.
Карлик Ежов, коего в те года все советские газеты славили, как сталинского железного наркома, дал установку: “Если во время этой операции и будет расстреляна лишняя тысяча людей – беды в этом совсем нет. Поэтому… особо стесняться в арестах не следует” (С. 254). Ну уж в излишней стеснительность никак нельзя было упрекнуть большевистских карателей. Когда Фриновский, заместитель Ежова, посмел осторожненько спросить у Сталина, не слишком ли много крови, тот, усмехнувшись, велел не беспокоиться: “Партия все возьмет на себя!” (С. 271).
Разумеется, передовики расстрельного фронта усердствовали не зря: их награждали орденом за орденом, назначали депутатами всяких советов, двигали скоростными темпами верх по карьерной лестнице до самых ее вершин.
К 1930 году грудь Василия Карлуцкого, палача Средней Азии, украшали уже два ордена трудового красного знамени – туркменский и узбекский, а также только-только учрежденный боевой орден красной звезды – он хватанул “звездочку” номер четыре. А в 1937 году ему выдали еще и орден Ленина.
В том же этим орденом наградили и комиссара госбезопасности Сергея Миронова, сталинского пса, как он сам себя с гордостью называл, чемпиона по масштабам репрессий. К концу карьеры он стал фактически заместителем наркома иностранных дел, Сталин даже намечал его на пост наркома.
Некогда эсеровский нелегал, а в годы советской разбойщины большевистский шпион и гулаговский генерал Николай Алексеев в Воронежской области сам же создавал и сам же разоблачал повстанческие группы и даже целые повстанческие армии. А затем он – главарь западносибирских чекистов, грозный хозяин сибирского ГУЛАГа. Последняя его награда – звание старшего майора госбезопасности, что было равно воинскому званию командира дивизии.
Провокаторская деятельность советского резидента Александра Барковского, с 1935 года – куратора западносибирских особистов, угробившего многих командиров Сибирского военного округа, была вознаграждена орденом красной звезды и двумя золотыми часами.
Но запущенный большевиками в 1917 году маховик тотального террора продолжал раскручиваться, и настиг в конце концов и самих палачей. “В 1938 г. основные руководители советской разведки уже были либо расстреляны, либо арестованы” (С. 314). С поста руководителя госбезопасности, как сказал поэт, еще никто не уходил живым: Ягода, Ежов, Берия.
Так закончат свой путь и зловещие персонажи книги Алексея Теплякова. В 1937 году был арестован и расстрелян как японский шпион Николай Алексеев. Через несколько месяцев без всякого суда будет убит Александр Барковский. В 1940 году по обвинению в заговорщицкой деятельности чекисты прикончат Сергея Миронова. И только Василий Карлуцкий сам себе вынесет приговор, покончив самоубийством все счеты с жизнью и со своим преступным ведомством.
…До чего же все-таки дьявольски любопытен был это народец – с холодной головой, с горячим сердцем и, конечно же, с чистыми руками! В конце так называемой хрущевской оттепели после допроса на Лубянке великого филолога Юлиана Григорьевича Оксмана, узника сталинского ГУЛАГа, кагэбешники спросили у него: Юлиан Григорьевич, вы, наверное, должны нас ненавидеть? Ответ их изумил: нет, мне вас жалко. Превосходный знаток отечественной истории отлично знал, чем кончили их предшественники.