Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2010
Родилась в 1982 году. Закончила Саратовский государственный университет, кандидат филологических наук. Работает переводчиком, живёт в Саратове. Публиковалась в журналах “Волга”, “Воздух”. Автор книги стихов “Преувеличение слуха” (2008).
* * *
Там хороший ветер, там бережно обдувает;
и акульи зубы можно искать по склонам.
Если сказать что-нибудь, будет звучать как “данет
наверное”, но голос ещё не сломан.
Можно доехать, ежели ноги слабы.
Там не неволят точно припарковаться.
Там ни бесчестья нет, ни всемирной славы,
ни последнего земляка, ни первого иностранца.
Город внизу тихо уходит в трубы.
Стая колючек держится вожака.
Серые клубы в виде бетонной клумбы
лезут к солнцу; действенней – полшага.
Так и закурим: пятки горе-алтыну.
Новый виток опробуем, интуит.
Там сигарета погасну, замру, остыну
говорит и долго ещё горит.
про реку, дубль n
Вчерашний снег лежит на льдинах выдвижных,
и не притронуться, не сделать шага
в задумчивости – впрочем, соль на них
еще крупна, бела, шершава –
и снег просел. И циферблат рябит,
о безупречности своей наслышан.
На дне расшарив город, рыба-кит
готова молвить – валенкам и лыжам –
куда им торопиться. Мост гремит
костями, будто в поисках вольера;
и миг уходит миг уходит миг,
как вовремя не принятая мера.
нытие
Печь холодна и снаружи бела.
Зев изумлённый с больной пустотой.
Вот и немеет кривая скула,
будто поранилась запятой.
Слову не можется на кочерге:
надо ль румянца, когда негасим?
Сажа да сажа в почерке,
и выгорел керосин.
Разве за окнами дурно кладут
правое – к правому, левое – к?
Стены, раз стены, и, в общем-то, шут
с тем, что не стены. Brick
in the brick, как тире, но дефис.
Печь направляется прочь тчк:
смысл ли, тесто – но чтоб не обвис
с открытого личика.
* * *
Замечаешь, до чего неподвижно? Это где-то встряхивает пассажиров,
иль боль перемещается, точно по чашке гуща, –
просто: поведать без поводов, выложить без нажимов,
как одухотворяет несчастье, как радость всесуща.
Поступки, отрицающие поступки,
путаются только с мудростью: перестать;
стремленья тоже втирались в землю и ползали по-пластунски,
не оставляя для упадка стадий.
В чужом дому, может, черешня, и даже свечи на вкус фруктовы;
в другом дорого бы дали за восковой бульон.
Зато нет нужды, чтобы услышать, кто вы,
стучать хотя бы в один; но свой уголок быльём
убери, не ожидая милости от двери.
* * *
Луна ослабла, и к тебе вся земля спешит
под ноги, и тебе преподносит ветер
багульник и мох, ладанник и самшит –
и сложнее сейчас не превратиться в эти
растения, – и найдено ни с чего
место – а у тьмы оно переменно –
проницаемости; но ты стоишь с ночевой
у подъезда, упирающийся в колено
домом. Однако, если твоё окно
внутри, значит, за правым краем
вздрагивает звезда – и воздушное полотно
всё же надёжнее той, что обычно мы выбираем,
материи. И пусть у тебя поверх
мокрый ли шёлк, выветренная ли роба –
пусть, хорошо; свет проходил, поверь,
через покровы – преграды – любого рода.
чардымский отрывок-n
Пень, поляна, паслён, половина
лета. Воланчик неумолимо
недосягаем, мудро гнездясь повыше.
Зелено, ало, лазорево, смугло, рыже.
Следом летит ракетка, по курсу ветка.
Вторая тоже внедряется, как разведка
без сети. Рост означает промах.
Да. Инвентарь может чирикать в кронах.
Вдруг – облако цвета воды от мытья веранды.
Но солнце всё же ударило, как куранты,
в полдень с кукурузой на карауле.
Время ждёт себя самоё в июле.
И, пока мы мечемся возле вяза,
не попадая в волан ни с какого раза,
полчища гроз дремлют над солнцепёком
и пчёлы врачуют тучу с пробитым боком.