Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2010
Родился в Москве в 1966 году. Закончил филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Работает переводчиком. Публиковался в журналах “Знамя”, “Волга”, “Крещатик”, “Континент”, “Новый Берег”, “Интерпоэзия”, “Дети Ра” и др. Автор поэтических сборников “1 ½” (1998), “Второе утро” (2003), “Просто лирика” (2006), “Музыка по проводам” (2009). Дипломант (2007) и лауреат (2009) Международного литературного Волошинского конкурса.
***
живи не трогая эскизы
за красной крышей темный пруд
грозу рассматривая снизу
так ранней осенью живут
дождь ходит с цинковою лейкой
стрижей возносит духота
и запах пойманной уклейки
зовет бродячего кота
и если всё сложилось просто
березы ветер и цветы
в тебе нечаянный подросток
заговорит из темноты
заголосит печная сажа
дождя проступит метроном
но будет радуга в пейзаже
подвижном зеркале живом
и всё от первых звезд до кровель
начнет кружиться колесом
и вечер августа огромен
и сам рисунок невесом
***
“Когда я в мире жил..”
Б. Чичибабин
Сухие листья, августа разлад,
Медведицы воздушная опека.
Ты говоришь о море невпопад
и пахнет ночь осеннею аптекой.
Еще под вишней топают ежи,
еще трава расти не обленилась,
но посмотри на эти чертежи –
в них, будто звезды, слово обнажилось.
Слова текут молочною рекой,
скрипят их реи, паруса полощут, –
а здесь торгуют медом и мукой,
уходят спать, во сне идут наощупь.
Во всех домах – крестьяне, рыбаки,
собаки спят, поэты и доценты.
Седая, у излучины реки
растет луна, растут ее проценты.
А вместе с ней седеет самый мрак,
и каждый пятый, с тишиною в ссоре,
осенний в ней распознает сквозняк –
дверь хлопает в открытом разговоре.
А из-за штор, протянут будто шест
паромщика, свет рыжий и неяркий.
И яблоки белеют – ровно шесть,
и сад сухую сбрасывает шерсть,
и спицами блестит седая парка.
ОСЕННИЕ ПИСЬМА
Сергею Шестакову
1.
Писарь – аптекарю. “Осень темна, что омут:
охра, имбирь – всё на поверку тленье.
Тянет сквозняк, напоминая, кто мы.
Темень одна до Вербного Воскресенья.
Верно и медленно небо дробится в лужах,
редко обрадует в патио шепот птичий.
Взгляд, будто гончая, просится вдаль, наружу,
но для охотника мало в лесах добычи.
Хочется снега – его обещали вскоре –
цвет одинаков станет холмов и впадин.
В моду вошло стихи сочинять о море.
Как там в краю чаек и виноградин?
Что говорят? Сердцу на свете больно.
Горечь листвою станет кружить, покуда
снег не пойдет. Так в сумраке безглагольном
ищешь письма, словно желая чуда”.
2.
Писарю лекарь красной латынью пишет:
“Город у моря – неправильный слепок рая.
Делают впрок настой из травы и вишен,
мазь из коры – и в кожу ее втирают.
Время муссонов. Последние три недели
волны и ветер, зимуют на суше лодки.
Видел, как гуси над ратушей пролетели,
крик издавая жалобный и короткий.
Были артисты, позвал к себе жить циркачку.
Дней через шесть с обозом ушла в столицу.
Словом, и здесь скука одна и спячка,
Разве бродягам есть чему поживиться.
Будит звезда под утро – наверно, Вега.
Столько созвездий – но больше бывает летом.
Что пожелать тебе? Снега, побольше снега.
Мира домашним, и не тяни с ответом”.
***
бабушка под веткою сирени
в летнем сарафане и платке
перешла в другое измеренье
стала с тишиной накоротке
ты беглянка в глянце черно-белом
словно льдом охваченный ручей
не шумишь ни голосом ни телом
но блестишь из глубины вещей
а вокруг всё также без умолку
жизнь без промедленья и числа
ты однажды теплою иголкой
в речью мою как заговор вошла
и прошила крестиком лиловым
этот лепет сонный горловой
если я к тебе иду за словом
бабочку увижу над травой
неприметный и неуловимый
танец твой свободы естество
мимо грядок мать-и-мачех мимо
и не обрывается родство
яблоня сирени куст и выше
бросив взгляд июньским и живым
ты уже над цинковою крышей
с облаком сливаясь кучевым
***
Это вечно текущие краны,
снег в обнимку с зубною бедой,
у вокзалов твоих истуканы,
в час с копейкой команда отбой.
Крымский бережный шелк купороса,
сосен строй на балтийском песке.
Как же тянется время опроса,
где судьба моя на волоске!
И музеев медвежии морды,
чучел имени Дарвина дом.
Ну давай, перехватывай горло
эластичным под тальком жгутом…
Бормочи, оставайся виденьем
и напой как бушуют у скал.
Я – не Гамлет, и с отчею тенью
обязательных встреч не искал.
Мне судьбу, как отца, подменили,
нагадали лететь налегке.
Дух, завернутый в столбики пыли,
негашеная марка в руке.
***
Шли в ногу, за руки держались,
и не был этот день борьбой,
и осени глухую зависть
вдруг ощущали за собой.
Шли мимо в сером пионеров,
и синих астр, и тощих мам,
и бабье лето полной мерой
тепло делило пополам.
Но спелой кожицей ореха
нагретый воздух лопнул вдруг –
образовалась в нем прореха,
они, не разжимая рук,
туда, как бы за двери лифта,
зашли на обморочный свет:
желтела в баночках олифа
на полках, как парад планет.
Белел бессонной мыслью кафель,
чернело чучело в углу,
и книга с надписью Акафист
была раскрыта на полу.
Они тетрадь другую взяли
потертую со всех сторон,
и рук своих не разжимали,
и позабыли этот сон.
***
природы не венец
и не простая птица
душа слепой птенец
всё выглянуть боится
машины этажи
весенних женщин платья
над пропастью во ржи
деревья как распятья
один полета страх
и солнце на голгофе
но всё в твоих глазах
как сахар тает в кофе
всё крутится волчком
речным проходит устьем
и мы упав ничком
летать любовь отпустим