Опубликовано в журнале Волга, номер 5, 2010
Андрей ПЕРМЯКОВ
КНИГА НАДЕЮЩЕГОСЯ
Константин Кравцов. Аварийное освещение. Предисловия: Н. Черных, С. Круглов, Л. Костюков – М.: Русский Гулливер, 2010. – 64 с.
К середине девяностых годов, после периода короткой и невсеобщей эйфории, связанной с возвращением нашей страны к цивилизации, дежурной темой рефлексий тех, кому надоело обсуждать «что делать» и «кто виноват», стал вопрос «Рухнул ли мир?», вскоре потребовавший конкретизации до «Когда мир рухнул?». Еще десятилетием ранее, во вполне советские времена, те же самые, но молодые люди изменили формулировку другого вопроса: с «Мертв ли рок-н-ролл?» на «Когда рок-н-ролл умер?».
Константин Кравцов, принявший сан православного священника в 1999 году, убежден: «мир после грехопадения и есть мир после катастрофы, где действительно все держится чудом». То есть мир, каким мы его знали, был мертв всегда. Аналогично в качестве даты смерти рок-н-ролла можно указать «1956 год», и ответ этот с определенной точки зрения будет вполне легитимным. Однако завершившая свой путь культура или субкультура может существовать в воспоминаниях адептов, а в мире, даже и пережившем падение, приходится жить «здесь и сейчас». А для выживания, помимо запаса продовольствия и воздуха, необходим свет. То самое аварийное освещение.
По прочтении заглавия книги возникает почти автоматическая ассоциация: аварийное освещение – автономное существование – потерпевшее крушение судно. Действительно, образ корабля, причем корабля знаменитого и жутковатого, появляется уже в первом стихотворении сборника:
Алтари твои, Босх, дураков корабли,
Над бетонкой висит мертвый спутник земли:
Лед и трупные пятна листвы подо льдом –
Под светящимся льдом над ступенями плит,
Но не славен никто, да и жив ли пиит…
В следующем тексте образ конкретизируется – от корабля обычного к кораблю подводному, гибель коего воспринимается обыденным сознанием особенно жуткой:
Донесенья подводников Деница,
Оледеневшие рубки его субмарин,
Гравий и ветер, остовы скал,
Основанья земли, перетертые в гравий,
Лишайник, слюда незавидных земель…
В этих стихах сплошь символы: от промежуточного, межсущностного расположения мертвых листьев до написания слова «земля» в словосочетании «спутник земли» со строчной буквы. И совсем неожиданно: Word предлагает заменить незнакомого ему Деница словом Денница – вдруг да тоже не случайно. Далее в книге символов меньше не становится, но они вполне доступны для понимания или кажутся доступными, по крайней мере, в некоторых своих аспектах. А вот метафоры весьма усложнены, порой громоздки; оттого – незаметны: слишком большое становится недоступно взгляду наряду со слишком малым. И само название, «Аварийное освещение» не метафора, но скорее символ. Символ надежды на спасение, но – и страха смерти.
Безобразие физической кончины, ужас тела, явленный во многих стихах, тоже становится символом иной, вечной смерти, столь ненавистной православному сознанию. Пожалуй, ярче всего образ этот предстает в наивном, заемном рассказе околоцерковного персонажа (неясно даже: старичка, старушки, юродивого с паперти) из стихотворения «Музей краеведенья»:
– И очень, матушка, важно, записки подавать почаще.
Одна раба Божия рассказывала: умер у нее зять. И вот
Снится ей, будто лежит он как бы в чулане каком,
Не то в погребе – темень, самого чуть видно, тело в язвах,
Места живого нет, черный весь как головешка.
Она давай молиться, записки подавать, и что вы думаете?
Снится ей он опять через год, половина язв уж сошла,
Кожа розовая. Все записки.
Неоригинально, примитивно, отдает дешевыми брошюрками из церковных лавок? Но представь: ты можешь увидеть такой же сон. Если повезет, конечно, в отношении его финала. Вообще, книга «Аварийное освещение» следует словам о посрамлении мудрости мира сего. Одно из стихотворений так и названо:
ТА, ЧТО ДОЛЖНА БЫТЬ ГЛУПОВАТА
Та амфора пытливой самарянки,
Кувшин ли просто… Господом хранима,
Бежит вода, чиста после огранки,
В пространстве золотом, идущем мимо,
И водоносы, амфоры ли, склянки…
В пространстве золотом, идущем мимо,
Бежит вода, чиста после огранки,
И облако белеет нестерпимо
Над рынком, забытьем автостоянки,
Над блокпостами Иерусалима
А еще есть текст с названием «Чукче удаляют камни глупости». И во многих стихотворениях присутствует это – не уничижение паче гордости, но смиренный отказ от обращения к Софии, премудрости Божией. Зато автор постоянно соотносится с одной из ее дочерей: с Надеждой. С той самой надеждой, живущей пока жив человек. Соотнесение это очевидно, в частности, на уровне текстов, входивших в предыдущие книги Константина Кравцова и подвергнутых им редактуре. Можно, конечно, отследить изменения, внесенные автором, интерпретировать каждое из них, но, кажется, важнее сам факт перемены, как главного свойства живого объекта. Жизнь вообще подразумевает некую незавершенность, и незавершенность эта явлена, и довольно неожиданным приемом: не следуя достаточно давней моде на свободное обращение со знаками препинания, автор допускает в их отношении единственную вольность. Из 36 стихотворений книги точкой завершается лишь одно. Прочие чаще всего пустотой, реже – многоточием, совсем редко – восклицательным знаком, а точкой – лишь это:
ЗНАК
На белом поле красный крест
В ночи мелькнет тебе со скорой
И станет разуму опорой:
Вот поле выявленных мест,
И пусть не свет еще, но все же
В наплывах тьмы, в набегах дрожи
Он что-то значит, этот жест.
Такое приятие случайного события как знака это не хватание утопающего за соломинку, но радость подтверждения своей правоты. А что еще нужно христианину? Есть враг, есть меч духовный и есть помощь свыше, являемая где угодно.
Аварийное освещение любят использовать разработчики компьютерных игр для создания тревожной атмосферы. Входит игрок (а точнее герой, им управляемый) в коридор, то озаряемый тусклым светом, то тонущий на долю секунды во тьме, и рука так и тянется к кнопке Save (заметим: слово можно перевести и как «спастись»), а кнопки-то этой и нету. Всё, игры кончились, дальше сам. Для этого и нужно освещение. Хотя бы и аварийное, единственно возможное в мире, пережившем крах и чающем спасения. Мир-то спасется, но за себя каждый в ответе. Наверное, и в этом тоже смысл послания от автора нам. Мужественная книга получилась у православного священника Кравцова. И оптимистичная очень.