Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2010
Сергей Трунев
По гамбургскому счету
Леонид Костюков. Снег на щеке. М.: Арго-Риск; Книжное обозрение. 2009. – 48 с. – Книжный проект журнала «Воздух», вып. 42.
Снег на щеке… Если тает, значит ты еще жив. Если не тает, возможны разные варианты, однако в любом случае снег на щеке суть нечто временное, хрупкое, мимолетное. Как сама жизнь, бренность которой столь явственно проступает уже в самом первом (и, мне кажется, одном из самых лучших) стихотворении сборника – «Памяти тестя» – в каждой из ничтожных вещей, найденных в кармане куртки ушедшего из жизни родственника:
и в сиротстве бедных его вещей,
в каждой мелочи проступала смерть,
как когда-то из вод – твердь.
В сборнике сорок восемь страниц, двадцать одно стихотворение. Удачная, на мой взгляд, компоновка, позволяющая свести к минимуму самоповторы. Просто заметил как-то, что наилучший объем сборника, если это не антология, демонстрирующая различные манеры письма, – 30-35 стихотворений. После 45-ти читатель либо заканчивает читать, либо начинает тихо ненавидеть автора.
Периоды написания делят сборник на две неравные части. Первая, более объемная, включает стихи, написанные в период с 1996 по 2003 годы, и объединяет тематически настолько разные вещи, что принцип отбора остается под вопросом. Условно сквозным смысловым стержнем можно признать тему времени, на которую соответственно нанизываются мотивы отцов и детей, смерти и памяти.
Стилистически многие составляющие подборку тексты оставляют впечатление того, что автор устал, но мужественно и мучительно писал их, сознавая, что надо. Такое случается, когда вдохновения (простите за архаизм) нет, и приходится вытягивать текст за счет либо небанальных рифм (это не наш случай), либо за счет неожиданного, на грани потери смысла, сочетания образов. Результат – стихотворение теряет целостность, распыляется, разваливается на ряды удачных строк, к которым произвольным образом (потому, что надо) крепятся неудачные. Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров:
Выстиран, выглажен, ждет тебя,
Маленький, как-то нелепо плоский,
Напрочь бессмысленный без тебя,
Эти кресты, якоря, полоски,
Воздух дрожащий – все для тебя.
Это фрагмент стихотворения «Приемный сын», призванного передать ощущения отца, смотрящего на спящего в кроватке приемного сына. Очевидно, что рифма «тебя-тебя-тебя» едва ли может быть оценена как наиболее удачный из всех возможных вариантов, но, видимо в глазах автора ее наличие вполне окупается сочетанием «матросский-плоский-полоски». Стихотворение «Я вижу: высóко-высóко летят» содержит еще один прозрачный пример банальности:
а впереди как будто река,
и голоса оттуда окликают его,
но больно тут земля глубока.
Здесь, даже не принимая во внимание ритмическую нестыковку (в конце концов, придерживаться твердой формы или нет – это дело автора), закрывая глаза на смысловую несуразицу, все равно натыкаешься на рифму, каковую к настоящему времени разве что ленивый графоман не использовал. Как, собственно, и глагольную рифму, на которую давно пора наложить запрет, жаль, некому:
я понял, кого жалеть.
Хребет спасает, но по хребту
больнее можно задеть.
Что ж, опереться на пустоту –
ладонь об асфальт стереть.
Все та же смысловая нестыковка, заради «красивости»: опереться на пустоту нельзя, в то время как стереть ладонь об асфальт при достаточном желании можно, так что приравнивающее одно к другому тире здесь совершенно неуместно. Рифма «жалеть-задеть-стереть» также представляется не вполне удачной, а слово «можно» выпирает из строки, аки заусенец из пальца.
Стихотворение «Падают листья…» в ряду других выглядит наиболее целостным, звучит красиво, лирично, с ясным и безболезненным выходом в Вечность:
ветер возьмет свое.
Слышишь, пластинка скребет иглу?
Останови ее.
Отдельным блоком в сборнике представлены так называемые «Длинные стихотворения», о которых я практически ничего не могу сказать, поскольку чисто субъективно не люблю, если так можно выразиться, «длинную поэзию». То есть, прочитав их, я понял лишь то, что Леонид Костюков может писать практически обо всем на свете, и всегда это будет достаточно хорошо, и, возможно, кому-то из читателей и критиков импонирует именно такая поэзия, но вот лично меня – не зацепило. По субъективному читательскому опыту, который, разумеется, не является достаточным критерием правоты, замечу, что километры поэзии, как бы технично они не были сделаны, не способны разбудить в читателе иных чувств, кроме скуки и восхищения авторским упорством. Наступаю на горло собственной песне, дабы признать, что «длинные стихотворения» совершенно соответствуют мнению самого Леонида Костюкова, высказанному в интервью А. Пермякову: «Я говорил, что проза – один из живительных источников, которым питается поэзия. […] То есть это один из возможных источников» (Волга. № 2. 2008.С. 215). И это правда, но это же не означает, что напитавшись прозой, поэзия с необходимостью должна стать, как бы это сказать? Прозоподобной.
Второй блок включает всего семь стихотворений, написанных с 2005 по 2008 годы, и в этой небольшой подборке наиболее интересным мне показалось стихотворение «Крестный отец». Я бы назвал его гениальным, но интеллектуалы всех мастей и областей тут же поднимут на смех, со свойственной им вежливостью пояснив провинциальному недоучке, мол, в эпоху постмодерна гениальных стихотворений быть не может. Не буду спорить, скажу лишь, что одну и ту же реакцию я наблюдал при прочтении «Крестного отца» разным людям, а потом нечаянно выучил его наизусть и даже купил неоднократно виденный одноименный фильм смолодым Аль Пачино, и даже успел еще раз посмотреть. Оказалось, что стихотворение не только блестяще передает общую атмосферу фильма, но практически точно цитирует отдельные фразы. Помните?
в поле зреет золотой злак
усталых людей с настоящей работы
везет огромный жук-кадиллак
прольется много дурной крови
лучше не светиться возле струи
никогда не объединяйся ни с кем кроме
кроме своей семьи
На фоне этого стихотворения все остальные смотрятся «ничего себе» текстами, а чего, собственно, ожидать? В ряде их просматривается все та же тема бренности, хрупкости бытия, непрерывно изменяющего свои черты в столь же непрерывном потоке времени, где так трудно, почти невозможно ни удержаться, ни удержать, и поэтому, наверное, строчки замыкающего подборку стихотворения звучат практически как призыв:
Дальше только хуже, теснее, темнее.
Не уходите далеко, постоянно перекликайтесь.
В целом, сборник производит неоднозначное впечатление. Ну, был бы Леонид Костюков начинающим, никому не известным, провинциальным автором, мечтающим о «столичной публикации». Так ведь нет… И от того непонятны мотивы, следуя которым, автор, способный писать блестящие стихи, согласился на выпуск этого, по гамбургскому счету, среднего сборника, основное содержание которого составляют явно «проходные» тексты.