Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2010
Родился в 1972 году в городе Кунгуре Пермской области. Окончил Пермскую медицинскую академию. Публиковался в журналах “Арион”, “Воздух”, “Волга”, “Дети Ра”, “Урал”, на сайте polutona.ru. Лауреат литературных фестивалей “Свезар” (Екатеринбург) и “А-Либитум” (Пермь), организатор фестиваля поэзии “Камский Анлим” (Пермь). Живет в Подмосковье, работает на биотехнологическом производстве.
Начитавшийся “Опытов”, сядешь в кровати:
сон пропал и никто не друг.
Позапрошлые ходики, стрелки утратив,
тикают: “Нет рук, нет рук”.
Скользит возле сада машина,
дом побеждает дрожь.
А часы с ослабевшей пружиной
шкрябают: “Штык-нож, штык-нож”.
Невероятное всё же бывает,
точнее, бытует – в каждом глаголе,
достигающем неба без ангелов и дураков.
Только из окон дует и капель отбивает:
“до комков в горле, до комков в горле,
до комков в горле, до комков…”
Нине
Падает крохотный свет
на переводные картинки.
Вот ты не застала кассет,
а я ещё помню пластинки.
И отрывной календарь
в убогих картонках корок.
Там был настоящий январь:
свобода и минус сорок.
Там тонкое время плыло
и дальше хотело плыть.
И много такого было,
что больше не может быть.
Там телик показывал
меньше одной программы,
там дядька привязывал
велик на берегу.
Музыка кончилась, мама домыла раму.
Зайцы попрятались в ненастоящем снегу.
***
И всё-таки: что случится в самом конце?
Даже, не в самом, а, скажем так, в самом-самом?
После сияющих капельниц, после сестры с очёчками на лице,
после прощанья с детьми и после встречи с мамой?
После банек с этим ихними пауками,
после кучи космических или обычных лет,
После ста миллиардов закатов на Каме
После ста миллиардов прогулок на “Каме”
(в детстве я продал бы брата за этот велосипед).
Вот по окончании вечности, перед началом другой,
когда будет по-настоящему любопытно и жутко?
Пока не рассказывай. Просто коснись рукой.
Милая моя девочка, плюшевый мой мишутка.
О полётах
Бологое печального облика,
Петербург и ещё города.
Входим в облако, вышли из облака.
Вечер гаснет. Редеет гряда.
Вот навстречу какие-то двое
Перья, шляпки, брильянты в часах
Чуть касаясь руки: “Всё – пустое”.
Пляшет море в сплошных небесах.
***
Вроде ещё разбег,
а вроде уже ползём:
вот это ещё человек,
а это уже чернозём.
А это опять человек
только совсем другой.
Вроде закончился век,
вроде продолжился бой.
Вроде такая дрянь,
что вообще никуда.
А вроде цветёт герань
и в лужу летит звезда.
Попутное
– Говорят, будто есть поезда, что идут через Кострому.
Костромы-то и нет никакой, а они сквозь неё идут.
Состав покачнётся на стрелке, нырнёт во тьму,
а выскочит вроде бы тут же, однако не тут.
И тьма та не вроде как ночь, а скорее как дым:
ну, пахнет хорошим таким, совсем огородным дымком.
Попал ты в неё, допустим, почти молодым
А выйдешь по виду похожим, однако, в себе – стариком.
Другие там слышат слова, но об этом молчат,
хотя богатеют, женятся, много спиртного пьют.
А детишки у них нарождаются с глазами волчат,
быстро растут, уезжают и во всяких группах поют.
Катался туда из посёлка парнишка, меня зазывал.
Вернулся довольный, а потом не дожил до зимы.
Слушай, вот ты вот везде побывал, всё видал.
Успокой меня, а? Расскажи: правда ж нет никакой Костромы?
Техноутопия
Река, огибая остовы каменных коробков,
кажется сделанной из фольги и совсем простой.
Краны, похожие на слоников и пауков
носят какие-то ящики над разноцветной водой.
Грузят какие-то ящики на белые теплоходы,
хохочут, скрипят, бормочут о чём-то своём,
боятся грозы и дождливых явлений природы,
кидают обломки бетона в промышленный водоём.
Иногда появляются люди, плачут от несовершенства.
Маленькие такие, полуодетые ящерки.
Краны и теплоходы выгибаются от блаженства:
просто грузить ящики! Просто таскать ящики!