Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2010
Родилась в 1969 году в Челябинске-65, ныне Озерск. Училась во Львове и в Москве. С 1987 года живет в Москве. В 2001 году – победитель “Филаретовского конкурса религиозной поэзии”. Куратор поэтического Интернет-проекта “На середине мира”. Автор восьми поэтических сборников. Стихи печатались в журналах “Воздух”, “Волга”, “Новый мир”; эссеистика и малая проза опубликованы в кн. “Очень короткие тексты: В сторону антологии” / Сост. Д. Кузьмин. (М.: НЛО, 2000), журналах “НЛО”, “Кольцо “А””, “РЕЦ” и др.
ЭЛЕГИИ СОКОЛЬНИКАМ
1.
Человек живёт не задумываясь, пока не истончится –
до солнечного луча и нити, держащей крест. Но и тогда его не покинет беспечность.
Беспечность как сахар хрустит на зубах, – а вот и сестра беспечности ярость.
Легка как летнее насекомое, махаю крылами,
чтобы ветер унёс пыльцу времени прочь.
Сердце чурается гнева и громкой музыки при входе в Сокольники.
Страшно видеть внутри прозрачного тела беспечность и ярость.
Не в золото оправлена, не кровью выпачкана. Кирпич Матросской Тишины вокруг.
В храме пасхальные песнопения, в парке – срамные, и все об одном.
Мне чужд гул многолюдный в храме и в парке, приятнее тишина.
Молиться люблю по дороге в Сокольники.
Со дня, который припомню лишь в будущей жизни,
любая дорога приводит в Сокольники.
Мне нужно жить именно там,
будто в другом месте я умираю.
Катя, как парк Сокольнический огромен! Дриаду ты видела там.
Сонную весеннюю дриаду, спящую на лубяном ложе ствола.
Мы тоже дриады, мы духи лесные, перенесённые в парк,
мы умерших души, поселившиеся в душах живых –
нам удивительно здесь.
Твои Сокольники – север, мои – восток.
Нам бы выйти гулять навстречу друг другу,
нам бы молиться о целомудрии сердца,
чтобы Господь нам послал единое – любящее лишь раз,
а не множество раз, получувствами, страшно.
Страшно мне, Катя, хочу я быть однолюбкой,
не знать ничего из того, что было в жизни со мной,
только майские эти Сокольники, в которых дриада проснулась,
чтоб мне указать озарённым от Бога перстом на того, кого я полюблю.
Сердце моё, дриада,
Катя, как тяжело любить не однажды,
нет золота в тяжести этой.
Но, может быть, мельхиор
примирения с немощью.
2.
Как ты хорош – весь ты крылья; нет, так не бывает, а я вижу.
Даже игра изумруда и золота, осенью ли, весной, перед тобою бледнеет.
Вот кипарисы по бокам крохотной аллеи в преддверии лугов,
уже одичавших от многолюдья, вот тенистые дорожки – и всё замирает.
Протуберанец горечи серебряной, вот кто ты.
Здесь, в парке порой мне так славно, что не хватает только волшебного оленя.
Но что мне олень. Ты навстречу идёшь, мерцают голос и глаза,
то листья и звёзды вокруг. Нет, это слёзы: не радости и не печали,
а тонкого прошлого, которое вдруг позабыли, а оно в нас ожило.
Как пережить воскресение прошлого – не знаю.
Внутри оно жжётся, мерцает и серебрится.
Всему виной ты. Весь ты крылья. Но обоим нам уже не подняться с земли.
Заплатила бы цену любую, душу свою изготовила б как древний лук,
чтобы сказать от всего сердца, стрелой, тетивою:
лучше, чем жить – умереть с тобой рядом.
Другой дороги не вижу. Была бы она, вырвала б левый и правый глаза.
Но так получилось, что несколько дорог предлагают себя, а камня заветного нет.
Жить с тобой – всё равно что погибнуть.
Не пригрезилось это тенистое адское лето, нет, в нём я осталась.
Как страшно идти, предваряя ответ, сердцем вонзаясь в будущее,
в неосязаемое грядущее, в огнезрачную вечность твою.
Весь ты – Неведомое. А сквозь меня ходит ветер – посвист разбойничий.
Мерцание лиственных снов исчезает, оставляя невзрачную музыку,
крашеных лебедей да магнитные автомашинки.
Что осталось от моего желания – умереть вместе с тобой –
после пустяковой размолвки?
Дым поверх городища. Сказать бы тебе, что любовь здесь выстроит храм,
не солгу ли? Мне бы прежде выстроить стены.
Вот храм Воскресенья Христова, преддверие парка Сокольники.
Клёны, светлое их молодечество, окроплённое осенней кровью,
да липы, чьи вдовьи наряды пока не видны за сердечками листьев.
Ах, пей утешенье как воздух, иди сквозь эту дурацкую музыку
к наготе тишины, к прикосновеньям её, к той кружевной чувственности –
Боже мой! – не описать.
Ты любишь бурную яркость весеннего сада,
вздрагиваешь от вьюжного холода зимнего леса.
Что тебе чувство – ведь сердце твоё лениво.
Нет, чувство не купишь.
А я бы хотела вместе с тобой умереть,
не знать никого до тебя, и после тебя,
я бы хотела быть однолюбкой.
3.
Вот, наконец, подруга моя, одиночество, тень моя –
говорю с собою, как бы помешалась от горя.
Друг и подруга; я тень их – они мои тени,
а одиночество ясно, что слепнут глаза.
Сначала мурашки и холод – затем юной цыганкой идёт,
церковной старухой с корневищами пальцев; из них растут свечи.
Аллея, ведущая к парку, вымощена не так давно. Дивно хороша весной,
когда всюду плесканье искренних сил,
а одиночество молится рядом со мною.
Но порой, когда набегают сизые тучи и простирают свой строгий шатёр,
что там палатка в лесу, тут побоище рядом; вон и татарская музыка –
одиночество стучится изнутри.
Оно мне уже не гадает, предсказывая, что было и будет,
что написано у меня на лице и в судьбе,
не ходит мигренью в висках и по сердцу, нет.
Как дева речная – вестница смерти, идёт изнутри.
Тогда ничто не заменит храма: ни голос подруги, ни хлебные руки твои.
Лишь там, у тёмных кивотов, перед едва заметным ликом Иверской,
смогу пережить видение этой девы речной –
видение смерти.
Ах, когда я бежала причастницей в день Великой Субботы через шоссе,
ног у меня как бы не было, а я бежала,
и путалась, путалась в своём дыхании,
когда это светлое, это мрачное солнце так щедро дарило себя
оледеневшей земле, чтобы потом, памятью об исступлённом свете,
преодолеть нашествие мокрого снега, –
я была больше чем счастлива.
Шла по воздуху, по снегу, поверх синего-синего асфальта,
по роковым асфоделиям – свободна как радуга и легка.
Тогда я сама была чашей. Забывала о смерти и тяжести.
…прочь.
Нет, не вернуться мне из Сокольников,
как не возвращаются из воспоминаний.
Со мною – иное. Храм для меня только образ
того, что начнётся за ним. Я жила в будущем.
Зачем возвращаться мне к асфоделиям плоти:
они не накормят и не напоят меня.
Сокольники – ты, подруга, и моё одиночество – все.
Не вернуться. Сердце моё – дриада.
Как мне быть, твоей пленнице – я свободной.