Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2010
Иван КОЗЛОВ
Искусство карикатуры
Уж не пародия ли он?
Нашумевший фильм Ларса фон Триера “Антихрист” вызвал самые разные отклики – от восторженного приятия до омерзения. Критики в очередной раз обсуждали, допустимо ли такое кино, зачем оно нужно зрителю, стоит ли это вообще смотреть. Те, кого больше интересует не восприятие, а содержание фильма, с упоением расшифровывали символы, которыми насыщен фильм – Эдем, Природа как царство сатаны, трое нищих, ломали головы над тем, что значат косуля, ворона и лиса, привлекая сравнительные мифологические разыскания и средневековую систему аллегорий. Сам режиссер мрачно и лукаво ссылался на депрессию, нахлынувшую на него после провала предпоследнего фильма, и заявлял, что это настоящее кино.
Разумеется, Триер – провокатор. Любое кино провокативно хотя бы тем, что вызывает определенную эмоциональную реакцию. Триер сделал провокацию фирменным знаком, систематически вторгаясь в область недозволенного, будь то порнография или издевательство над священной коровой Европы – демократическими ценностями. Каждый очередной его фильм сопровождается повышенным вниманием критики, а в последнее время – и неизбежным скандалом.
Смущает одно – даже не градус накала страстей, а предельная серьезность обсуждения. Ведь если режиссер имеет в виду такое отношение, то рано или поздно он неизбежно идет на поводу ожиданий. Мол, нате вам, и еще и еще. А вот так не хотите? А что вы на это скажете? Сам такой подход предполагает некое дистанцирование от производимого продукта (как у Пригова, например), а отсюда уже один шаг до игры, которая по определению должна быть веселой, хотя бы в самой своей основе.
В связи с этим я рискну предположить, что “Антихрист” – это своего рода комедия. Во-первых, пресловутая депрессия настигла маэстро после провала его фильма “Самый главный босс” – откровенно скучного кино, хотя и позиционированного как артхаусная комедия. У Триера все всегда получалось, а вот с комедией – увы, облом. Маятник, вроде бы, качнулся в другую сторону, и Триер снял самый мрачный и дикий свой фильм. Но количество ужасов и безобразий в этой ленте настолько зашкаливает, что производит прямо противоположное задуманному впечатление.
Первая сцена любовного акта, во время которого ребенок красиво прыгает в окно, снята в эстетике рекламных клипов – все настолько чарующе, что уже сразу не веришь ни в какую подлинность происходящего, и разбившееся дитя никакого сочувствия отнюдь не вызывает. Психоаналитические штудии, которым предаются герои, пытаясь пережить травму, выглядят настолько банально, представляют собой такие заезженные нью-эйджевские штампы, что им тоже “ни разу”, как теперь говорят (и пишут) не веришь. Эстетика ужастика – тоже порядком набившая оскомину – не вызывает глубокого эмоционального отклика, разве что улыбку. Дикие сцены садизма тоже излишне подробны – кровавая эякуляция, сверление ноги, закрепление штыря с какой-то тяжелой болванкой, финальное удушение – право же, минимализм пугает куда сильнее. А уж посвящение памяти Тарковского в конце вызывает неудержимый хохот.
Что на самом деле хотел сказать нам Триер, мы никогда не узнаем. Потому что “самого дела” в случае Триера на самом деле (тут должен бы быть смайлик) нет. Можно воспринимать “Антихриста” как очередное творение скандинавского мизантропа или как разборку с жанровым кино – фильм принципиально открыт для любых трактовок. В том числе и для предложенной выше.
Однажды во Франции
“Пророк” Жака Одиара взял в Канне главный приз. Сложно понять, какие художественные высоты открылись внутреннему взору высокопрофессионального сообщества.
Таких фильмов снято – вагон и маленькая тележка. Жанр гангстерской биографии настолько востребован, что выполняет своего рода функцию “романа воспитания” в его кинематографическом изводе. Это фильмы эпического размаха (“Пророк” не исключение, идет два с половиной часа), в которых есть и неизбежное социальное осуждение, и столь же неизбежное сочувствие герою. Кого-то среда заедает, кого-то “строит”, вознося на зияющие криминальные высоты.
Герой “Пророка”, зашуганный оступившийся юнец-араб, попадает в тюрьму, где его быстро берут в оборот профессиональные корсиканские бандиты. Выбор, перед которым поставлен Малик, прост и жуток – либо он убьет опасного для мафиозо свидетеля, либо убьют его. Парень справился с заданием, убийство осталось нераскрытым (что, надо отметить, вовсе не удивляет нашего зрителя), араб становится шестеркой у корсиканцев. И все бы ничего, но… являться призрак стал Малику. Убиенный им бандюган посещает заключенного в наркотическом дурмане (а курят во французской тюрьме, судя по этому фильму, двадцать четыре часа в сутки) и наставляет Малика на правильные в данной ситуации поступки. Постепенно Малик становится своим в доску и для покровителей и для тюремной администрации, которую “держат” корсиканцы. Надо ли говорить, что со временем прыткий юноша возмужал и сумел не только организовать свой собственный бизнес во время кратких “увольнительных” из тюрьмы, но и предал свою “крышу”, став вполне самостоятельным “авторитетом”.
Фильм как фильм, ничего особенного. Главное его достоинство – адекватный перевод без стеснения в выражениях. Если учесть, что персонажи изъясняются на французском, итальянском и арабском, работа переводчиков выше всяких похвал. Курировал их работу известный контркультурный персонаж Владимир Нестеренко, знакомый с феней не понаслышке.
Финал фильма умиляет и выглядит пародией на известную сцену из “Крестного отца”, свидание Майкла с женой: Малик выходит из тюрьмы, его встречает девушка, и они в обнимку идут к остановке. Отмотавший срок Малик незаметно машет рукой огромным джипам с братвой, прикатившей за “откинувшимся” боссом – мол, не палите перед любимой, она не в курсах. Трогательно, однако.
Гонзо-пакет
Интерес к личности доктора Хантера Томпсона в России на удивление стабилен. Все началось – для широкой публики – в 1988 году с экранизации Терри Гиллиамом “Страха и ненависти в Лас-Вегасе”. С тех пор образ торчка-журналиста, которого сыграл Джонни Депп, остался в общественном сознании на долгие годы. Прошло уже десять с лишним лет, и этот образ продолжает уточняться и бронзоветь, располагаясь уже на пьедестале из стопки изданных книг.
В российский прокат вышел документальный фильм Алекса Гибни “Гонзо”. К выходу картины подоспела и пухлая мемуарная книга Хантера Томпсона “Царство страха” (М.: АСТ; Адаптек), вышедшая во вполне адекватной автору серии “Альтернатива”. Присовокупим к этому недавние переводы второго и третьего тома так называемого “Гонзо-архива” (“Поколение свиней” и “Песни обреченного”), начатого “Ангелами ада”, стабильные переиздания “Страха и отвращения в Лас-Вегасе” и “Ромового дневника”, и мы получим почти полный “Гонзо-пакет”, собрание сочинений Хантера Томпсона.
Здесь следует отметить одно немаловажное обстоятельство. “Родное” название фильма Терри Гиллиама, равно, как и книги – “
Fear and loathing in Las—Vegas”, что традиционно переводилось у нас как “Страх и отвращение в Лас-Вегасе”. Документалка Алекса Гибни и вовсе носит скромный, но пародийный подзаголовок “The Life and Work of Dr. Hunter S. Thompson”. У нас это звучит как “Страх и ненависть Хантера Томпсона”. В данном случае получился не только звучный слоган, напоминающий о знаменитом фильме, но и концентрированное выражение сущности его героя.Действительно, стоит пройтись, хотя бы, по названиям: “Страх и отвращение…”, “Царство страха”. Мир, окружающий героя, агрессивно негативен, столь же агрессивно Томпсон с ним и сражается, только вместо рыцарского копья то косяк марихуаны, то судебные тяжбы, то выборные технологии.
Режиссер пытается быть адекватным герою в выбранной им стилистике – вместо реального фона за спиной персонажей помещаются документальные кадры, что создает впечатление психоделического самолета, летящего сквозь события; квазидокументалистика микшируется с глюками, камера впивается в искаженное отражение на стеклах очков. Хантер Томпсон тоже отражается в воспоминаниях знавших его людей – и его жен, и сенатора Макговерна, и даже Джимми Картера.
Красной нитью сквозь фильм проходит мысль о двойственности натуры героя, где романтизм мешается с цинизмом. Это двоение настигло Томпсона на пике его творчества, он сам стал “информационным поводом”, заложником имиджа и, отчасти, карикатурой. Трагический конец поставил точку в жизни, но лишь увеличил его популярность, в том числе и в России. Может быть, потому, что фигур такого уровня и такой степени влияния у нас просто нет. Пока еще нет?
Конечно, эта популярность опосредована. Сначала ведь полюбили фильм Гиллиама, а потом уже его героя, пусть даже через “фильтр” обаятельного Джонни Деппа. Но эта любовь все же вселяет слабую надежду на рост политического сознания в нашем обществе, и тут опыт “акулы Ханта” может оказать поистине неоценимую помощь.