Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2010
Родился в 1961 году в городе Асбесте Свердловской области, живет в Екатеринбурге. Поэт, эссеист, художник. Публиковался в журналах “Арион”, “Звезда”, “Знамя”, “Интерпоэзия”, “Крещатик”, “Новый Берег” и др. Автор книг “Слава Богу, сегодня пятница!” (2000), “Осенний покрой” (2003), “Вода и пряжа” (2005), “Прощай, Парезия” (2007), “Новые карты Аида” (2008, совместно с М. Огарковой), “Задержка дыхания” (2009).
***
Скребется время в онемевшей детской,
И прислонившись к вещей немоте,
Болеет кожа скорлупою грецкой.
А спички чиркают и валятся на пол,
Минут погибших мусор беспризорный,
И катят бусины за плинтус и под стол
Зверьки ночные в щуплый морок норный.
Тень потеряла контуры, ищи
Штамп тождества на черной амальгаме.
Скрипят часов артрозные хрящи
И стрелки шаркают по воздуху ногами…
***
Мебель изваяна сумрачным пепельным светом,
Стены меж мною и богом подобны телам
Зрячих теней со щетиною серого гетто.
Дверь отверзается пропастью в тлеющий сад,
Между деревьев враждебно крадется мокрица,
Темным рельефом на клумбах недвижно лежат
Стынущих астр посиневшие хмурые лица.
Мечется голос-сквозняк в деревянной груди,
Сердце пыхтит одряхлевшею грузной медузой.
Лампочка вспыхнула в кухне, жена, бигуди…
Что-то случилось и стало обычной обузой.
***
Свисток… и гремят, и грубят буфера,
Захлопнулась дверца, в бряцанье размножась.
Рывок. Паровоз, не проснувшись с утра,
Подсвеченный дымкой, сдвигается, ёжась.
Блуждающей рельсой ползет под откос
В морозный подол, за черту невозврата ,
И режет пространство нулями колес,
И сыпется грязная серая вата…
***
скорый пассажирский ежедневный
остановка пять минут буфет
на кулак намотанные нервы
наспех наведенный марафет
машинист ужаленный несётся
рвут пространство желтые глаза
рельса отутюженная гнется
матерно скрежещут тормоза
до свиданья города и страны
родина ни пуха ни пера
мы всё едем едем за туманом
чавкает и чавкает дыра
***
“И душа для видений ослепла…”
Зачехлены тени, зажмурены льдистые лужи,
В застегнутом наглухо сквере брожу, близорук,
Душа для видений ослепла внутри и снаружи.
Раскроен по меркам ненастья осенний разброд,
Отклеилось время от вмерзшего в холод пространства,
Афишей кружится в дыре почерневших ворот,
А мне – недород, неустройство и непостоянство.
Вторичные признаки жизни – сомненье и страх,
И слышится темное слово, как злая обида:
Вглядись в этот лист, через осень, и морок и прах
На дряблой ладони проявится карта Аида.
***
вин трист креплёное на ароматах сены
с горчинкой асфоделевых лугов
отравлен воздух и сошел со сцены
последний из отвергнутых богов
остывших волн остекленело эхо
навис угрозой гребень откликной
сомнительна последняя утеха
схождение из этого в иной
орфей баюкай равновесье страха
аид подсвечен кем-то изнутри
на капельдинере кровавая рубаха
нашарь проход звонят тревожно три
вот перестали ерзать музыканты
всеобщая готовность на местах
вступая в смерть
ослабь как струны ванты
перемогая беспричинный страх
***
Набухающий свет, фонари наливаются кровью,
Контур ночи нечеток, размыт в одичавших домах,
Угловатые мысли в окне процарапаны бровью,
Узловатые руки на шее, смятение, страх.
Просыпайся, у рыбки проси по привычке корыто,
Безразличьем уколет тресковый мороженый глаз,
Птица в клетке летит золотой, но тобой не подбита,
Засорился стояк и на восемь – чинить унитаз.
Год за два – солитерное время двойное,
Где со скоростью света течет непроглядная тьма,
Где охрипшее радио хвалится новым удоем,
Но упрямо чернят молоко сулема и сурьма.
За бетонной стеной терпеливо молчит лепрозорий,
Прокаженные здания, люди, ночное зверье,
Фонари наливаются кровью, отчаяньем – зори,
И срывается сердце с катушек – твое и мое.