Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2009
Родился в 1948 году в Москве. Окончил Московский педагогический институт. Печатался в журналах “Волга”, “Континент”. Автор сценария художественного фильма “Артистка” и ряда пьес, поставленных во многих странах мира. Член Московской городской организации Союза писателей России.
АССОЛЬ
Буксир “Ассоль” стоял у бетонной стенки затона, поджидая замешкавшихся после смены рабочих, чтобы переправить их в поселок на другом берегу реки. Шум работающего на холостом ходу двигателя заглушал бухавший неподалеку свайный молот, и только частая рябь маслянистой лужицы, оставшейся на палубе после недавнего налетного дождя, выдавала нетерпение “Ассоли”.
Буксир был старый, многажды битый бестолковыми баржами и сплавными плотами, которых он немерено потаскал на своем веку, но все его вмятины и свеженаваренные заплаты создавали лишь ощущение матерой зрелости и надежности этого трудяги.
Тугой, разгульный ветер дул с реки. Иногда он тяжело наваливался на вздернутый нос суденышка, слегка прижимал его к пирсу, и тогда буксир, как привязанный бычок, потягивал кормовой причальный конец, будто пробуя его на крепость.
Капитан Серафим Куриленок сидел в своей тесной рубке на высоком металлическом табурете и, привалившись виском к иллюминатору, устало смотрел, как за каменистой косой затона бегут и бегут со стороны далекого поселка стылые, гребнистые волны.
Настроение у Куриленка было мрачное: старинный друг его, Степан, бессменный помощник капитана на протяжении многих лет, уже третий месяц лежал с инсультом в районной больнице, и, судя по тому, как плакала вчера звонившая из Волокши жена Степки, ждать оставалось только самого худшего.
Отгоняя тяжелые мысли, Серафим тряхнул головой, встал и, взглянув на часы под замасленным обшлагом рукава, вышел на крыло мостика.
На палубе, возле открытой двери машинного отделения лежала большая вислоухая собака. При виде капитана она торопливо поднялась с нагретого места и, готовая в любую минуту выскочить на берег, замерла, искоса глядя на него с привычной ко всему покорностью.
Эту худую псину притащил сегодня утром Жорка, назначенный на буксир вместо слегшего Степана. Разбитной мичманок, уволенный с флота то ли за пьянство, то ли за какие-то темные делишки, Жорка был в этих краях человеком случайным, и, направляя его на “Ассоль”, Куриленка в пароходстве предупредили: “Будь с ним построже, Серафим Василич. А уж если что, мы цацкаться не будем. – Но, и вздыхали при этом: – Людей нет. Обмелела людьми река”.
Технику Жорка знал неплохо, и хотя обязанности свои исполнял с ленцой, Серафим старался недовольства не показывать – понимал: другого помощника взять неоткуда. Но вчера, после первой же выданной накануне получки, Жорка на работу не вышел. Не видели его и в общежитии. Он появился в затоне только утром. Грязный, без своего щегольского форменного бушлата, с расцарапанной рожей, Жорка с ухмылкой взглянул измученными пьянством глазами на наблюдавшего за ним с мостика капитана и, сняв обрывок провода с шеи этой жалкой, Бог знает откуда приведенной им собаки, молча полез в теплое нутро буксира. “Ладно, хоть пришел, – подумал тогда Куриленок. – Авось, обломается”…
Серафим покосился на строительную бытовку, откуда уже тянулись, с трудом прикуривая на ветру, рабочие, открыл дверь рубки и тихим свистом поманил собаку к себе. Псина странно изогнулась, отчего ее тощий зад оказался едва ли не у самой морды, боком подвинулась к трапу, но, боясь подвоха, подниматься не стала, а выжидательно замерла внизу, колотя по ребрам сбившимся в колтуны хвостом. И лишь когда он, опять коротко свистнув, шагнул внутрь и несколько раз шлепнул себя ладонью по ляжке, собака, промахиваясь лапами мимо металлических прутьев ступенек, неловко полезла вверх. Проскользнув в рубку, она плотно прижалась к переборке у самой двери и, пока Куриленок рылся в шкафчике, неотрывно следила за этим, как она понимала, самым главным здесь человеком, боясь поверить в его дружеское к себе расположение.
Серафим поставил перед ней коробку с остатками своего холостяцкого обеда и торопливо подался навстречу застучавшим по трапу шагам: “Все? – Не дожидаясь ответа, кивнул: – Добро”. Уже закрывая дверь, он с раздражением успел заметить, что с носовым швартовом возится не Жорка, как должно было быть, а один из рабочих.
Слегка толкнувшись кормой, “Ассоль” отвалила от пирса и, теребя винтами мутную воду, ходко пошла вдоль далеко растянувшейся по реке косы.
Сразу за причальной стенкой, слева открылся небольшой залив, отделявший строительство от высокого, поросшего кустарником откоса с крохотными домиками на самом краю яра. Сверху, от выглядывавших из-за палисадников изб косо сбегала вниз нечеткая тропинка, но не к заливу, а много дальше – к выходу из затона. Там, на мелководье стоял еще не видный отсюда полузатопленный дебаркадер, куда дважды в неделю чалился пассажирский катерок, возивший местных баб в поселок за всякой хозяйственной нуждой.
В заливе, углубляя дно, работал земснаряд. Надсадно пыхтя трубой и скрежеща цепями, он упрямо тянул из воды бесконечную вереницу черпаков со всякой придонной дрянью и сбрасывал ее в трюм жавшейся у борта шаланды.
Ладная, черноволосая женщина вышла с ведром на палубу пыхтящего чудовища и стала внимательно смотреть из-под руки на проходящее мимо суденышко. На “Ассоли” мокро откашлялась и взвизгнула сирена. Женщина нерасчетливо плеснула из ведра на ветер и, едва увернувшись от брызг, игриво пошла обратно, то и дело оглядываясь на буксир и призывно смеясь над своей неловкостью.
Куриленок еще раз дернул рычаг сирены и перевел озорной взгляд на собаку. Она уже оставила в покое вылизанную дочиста коробку, привстала на задние лапы и настороженно смотрела в боковой иллюминатор.
Когда обогнули небольшой мыс, и открылся выход из затона, капитан заметил впереди сидящую на мели самоходную баржу. Тяжело груженная, она наскочила скулой на оконечность косы, и теперь, судорожно работая винтами, пыталась вырваться из песчаного плена. На ее ржавом борту с трудом читалось название: “Комсомолец Тульчак”.
Подойдя ближе, Серафим застопорил ход и щелкнул тумблером громкой связи. “Ну что, Александр Кондратич, – разнесся его голос, сопровождаемый металлическим пощелкиванием, – сидишь, чайный гриб?” Ответа не последовало. Усмехнувшись упрямству хорошо известного на реке своим желчным характером капитана, Куриленок миролюбиво предложил: “Да не жги ты попусту солярку. Давай, я тебе буксирный трос подам”. Он уже тронул ручку машинного телеграфа, но в этот момент баржа чуть заметно качнулась и стала медленно сползать с отмели. Дверь ее рубки на секунду приоткрылась, и оттуда высунулся кулачок с крепко сложенным из пальцев кукишем. Посмеиваясь, Серафим подработал машиной ближе к берегу. “Проходи, проходи, – сказал он в микрофон, – я уж пропущу тебя, от греха…”
Порыв ветра принес с кормы растрепанный обрывок смеха. Капитан “Ассоли” оглянулся на сидевших тесным кружком рабочих, пошарил хозяйским глазом по буксиру, потом выдернул из раструба свисток и подул в переговорную трубу. “Слушаю”, – через долгую паузу сипло отозвался Жорка. “Ты швартовы-то прибрал бы с палубы, – строго напомнил Куриленок. Он напряженно подождал, хотел было заткнуть молчащую трубу, но, все-таки, наклонился и, досадуя на себя, вкрадчиво спросил: – А?..”
С правого борта уже втягивался в затон груженный щебнем “Тульчак”.
Жорка вылез наверх мятый, заспанный; поеживаясь и лениво огрызаясь на шутки строителей, стал наматывать на кормовую вьюшку канат.
И тут утробно заскулила, заволновалась собака. “Чего ты?” – удивился Куриленок. Та отпрянула от иллюминатора, подскочила к высокому порогу и несколько раз царапнула его когтями. “Ах ты, Господи…” – досадливо сморщился Серафим. Придерживая собаку ногой, он приоткрыл дверь, бросил вороватый взгляд на корму и только тогда выпустил псину наружу. Она слепо кинулась вниз, ударилась грудью о палубный настил, но тут же вскочила, и вдруг, свесившись за борт, скользнула передними лапами на привальный брус и прыгнула в воду. Задавленно вытянув шею, собака плыла прочь от буксира, но не прямо к берегу, а забирая вправо – к просевшему на воде, старому дебаркадеру. Серафим взглянул в том направлении и возле покосившейся лавочки, где обычно сидели в ожидании катера старухи, заметил странную фигуру в коротком, черном пальто. По голым коленкам, торчащим из голенищ высоких сапог, он понял, что это молодая женщина или даже девчонка, но лица ее, наполовину скрытого большим венком из листьев, рассмотреть не мог. То заходя в воду, то отступая от набегающих волн, она металась по берегу, просяще тянула к буксиру руки и, в отчаянье топая ногой, видимо что-то кричала им, неслышное на таком ветру. Это было тем более странно, что подойти в этом месте к берегу буксир не мог, и жители деревни прекрасно об этом знали. На ощупь сняв висевший за спиной бинокль, Серафим поднес его к глазам. “Чего она хочет?” – думал капитан, вглядываясь в заплаканное лицо с выразительно, но безмолвно двигающимися, как за стеклом отходящего поезда, губами. И тут он узнал ее…
Куриленок не раз встречал эту глухонемую девчонку в поселке. Обычно она приезжала туда с высокой, худой старухой и они, разложив на газете, в зависимости от сезона, пучки зелени, снизки сухих грибов или побитые паршой яблоки, подолгу сидели у пассажирской пристани в ожидании покупателей. И еще он вспомнил, как однажды отбил эту несчастную у поселковых мальчишек, подстерегших ее на спуске к реке. Пользуясь тем, что руки девчонки были заняты банкой с постным маслом, подростки подбегали к ней сзади, задирали подол платья и, отскочив, опять норовили зайти за спину. При этом лица их были сосредоточены и бледны. Девчонка затравленно верещала, плевалась, но они упорно не оставляли ее в покое, и, не вмешайся тогда оказавшийся неподалеку Серафим, дело могло кончиться плохо.
Куриленок вновь навел бинокль на берег. Собака уже выбралась из воды, и устало отряхивалась, обдавая хозяйку брызгами. Та, не глядя, пнула ее ногой и опять безмолвно закричала, запрыгала, из последних сил стараясь привлечь внимание находящихся на буксире.
“Ах ты, мерзавец!” – вдруг застонал капитан. Он потянул к себе микрофон:
– Георгий, ну-ка, поднимись ко мне! – прокатился над палубой его голос.
Сидевший с рабочими Жорка бросил окурок за борт и нехотя направился к трапу.
– Ну?.. – спросил он с порога.
– Войди и закрой дверь! – приказал Серафим. И, когда тот шагнул в рубку, ткнул ему в руки бинокль. – Твой бушлат?! – спросил он хрипло, кивнув в сторону дебаркадера.
– Не мой, – сразу ответил Жорка. Он посмотрел в указанном направлении и замотал головой: – Нет… Откуда?.. Свой я стропальщику с лесовоза продал.
– Врешь, сучонок! – задохнулся гневом капитан. – Врешь!
– А вы докажите! – с пришедшей от испуга наглостью взвизгнул Жорка.
– Что?! – качнулся было на него Серафим, но сдержал себя. – Сегодня же заберешь в общежитии барахло, и если я тебя еще раз, не дай Бог, где-нибудь встречу… – Он прикрыл глаза. – А теперь… пошел вон с мостика!
Когда Жоркины шаги скатились по трапу, Куриленок несколько раз глубоко вздохнул и взялся за ручку телеграфа.
За мысом, у выхода на большую воду волнение стало размашистей. “Ассоль” несколько раз клюнула носом, потом приноровилась, глухо заурчала и задиристо полезла грудью на набегающие с реки волны.