Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2009
Разговоры с Андреем Пермяковым*
*Продолжение рубрики. Предыдущие публикации см.: «Волга», 2008, № 2 (415) и 2009, №3-4 (419).
Андрей Пермяков – Анна Голубкова
Анна ГОЛУБКОВА (Анна Сапегина) – литературный критик, прозаик, один из редакторов литературно-художественного альманаха «Абзац». Родилась в 1973 году в Твери, окончила исторический факультет ТвГУ (1995), филологический факультет МГУ (2002), кандидат филологических наук (2006, диссертация «Критерии оценки в литературной критике В.В. Розанова»). Публикации в журналах «Новый мир», «Волга», «Октябрь», «Знамя», «НЛО» и др. С 1997 года живет в Москве.
– Кристаллизацию идеи альманаха «Абзац» можно отслеживать по предисловиям к каждому из выпусков. Это вполне естественно для нового издания. Кому интересно, может прочесть эти предисловия, тем более, что в Сети они доступны, а как бы Вы сформулировали, что такое «Абзац» сейчас, в середине 2009 года?
– К сожалению, должна отметить, что барон фон Грюнвальдус, сей доблестный рыцарь, все в той же позиции на камне сидит, то есть – редакция пока что не смогла прийти к консенсусу. Проблема, обозначенная в предисловии к четвертому выпуску, по-прежнему существует. Правда, мы решили разделиться. Пятый выпуск альманаха готовит Данила Давыдов в соответствии со своим представлением о том, каким должно быть это издание, а шестой выпуск снова буду делать я.
– Позволю цитату из предисловия к первому номеру:
«– Ты суслика видишь?
– Нет.
– А он есть.
Вот так же обстоит дело и с нашим поколением, которое, безусловно, есть и которое пока себя никак в литературе не проявило».
Теперь суслик, безусловно, появился. Достаточно посмотреть архив журнального зала за последний год: не удастся найти месяца, чтобы 2-3 автора из «Абзаца» не попали на страницы центральных журналов. Как вы оцениваете роль альманаха в этом процессе?
– Дело в том, что три года назад, когда задумывалось это издание, у меня было достаточно смутное представление о том, что происходит в современной литературе. Более или менее репрезентативных изданий у нас нет. И даже «Воздух» – на данный момент самый, по-моему, адекватный журнал – отражает все-таки больше исторически сложившуюся, чем формирующуюся ситуацию, не говоря уже о том, что это журнал поэтический, и потому проза по необходимости представлена там в достаточно усеченном виде. В тот момент мой взгляд был в большой мере взглядом со стороны, впоследствии же оказалось, что – как раз в силу отсутствия адекватных изданий – судить о современной литературе можно только изнутри литературного процесса. И «Абзац», таким образом, стал для меня не столько альманахом, сколько методом познания современной литературы. Так что суслик, безусловно, был, просто три года назад я не могла его увидеть. Что касается востребованности публиковавшихся в «Абзаце» авторов, то мне все-таки кажется, что это больше связано с ростом их личной популярности, чем с публикацией в нашем альманахе, хотя, конечно, и такая публикация могла сыграть какую-то свою положительную роль.
– Наверное, главной удачей «Абзаца» стал Дмитрий Данилов. Ну, если подойти к вопросу с нейтрально-неблагожелательной точки зрения, публикации его рассказов в альманахе совпали с ростом популярности. Кто еще из уже опубликованных, но слабо замеченных толстыми журналами авторов может стать заметным явлением? Возможно, Андрей Емельянов?
– Ну, суждения о том, кто стал «главной удачей» альманаха, наверно, все-таки лучше оставить истории. Тем более, что история самого «Абзаца», как мы надеемся, еще далеко не закончилась. Что касается Дмитрия Данилова, то здесь, как мне кажется, важен не только факт публикации его прозы в альманахе, но и логическое завершение – появление там же большой аналитической статьи о его творчестве. Все-таки читатель у нас не склонен доверять самому себе, и если ему не объяснить, почему это хорошо, он может и не поверить собственному эстетическому впечатлению. Именно на этом – на анализе и критике – мы как раз и планируем сделать акцент в следующих выпусках альманаха.
Я с большим уважением отношусь к нашим толстым журналам, но все-таки не могу не заметить, что при декларированной ориентации на современную литературу в целом на самом деле они представляют какой-то отдельный ее сегмент, и потому общая картина происходящего получается у них достаточно искаженной. Кроме того, не все авторы «Абзаца» могут появиться там по причинам, скажем так, стилистическим. Например, довольно сложно представить в изданиях подобного рода большую часть стихотворений Валерия Нугатова. Не надо также забывать о том, что толстые журналы, как правило, ориентированы на уже сложившиеся репутации, а наш альманах – в основном на складывающиеся. Так что в нашем случае «заметность явления» определяется не столько какими-то толстожурнальными публикациями, сколько выходом отдельных книг и тем откликом, который они получают среди читающей публики. Конечно, тут тоже далеко не все обстоит так прекрасно, как этого бы хотелось. К примеру, если книги Андрея Сен-Сенькова и Валерия Нугатова выходят достаточно регулярно, то книг Алексея Денисова, Владимира Никритина и особенно – Сергея Соколовского весьма не хватает для полноты представлений о том, что же сейчас у нас происходит в литературе. Что касается Андрея Емельянова, то некоторая проблема, как мне кажется, состоит в том, что этот поэт не принимает личного участия в литературной жизни, а без такого участия сейчас, к сожалению, все-таки довольно сложно быть замеченным. Тем не менее, идеальным вариантом здесь также был бы выход книги и появление нескольких рецензий на нее.
– «Идея поиска общих черт в поколении 90-х», полностью оформленная в четвертом выпуске «Абзаца», – приведет ли она в перспективе к тому, что альманах станет выразителем «поколения сорокалетних», затем «пятидесятилетних» и вплоть до девяноста, т. е. альманах станет примерно тем, чем группа Лайбах хочет стать в музыке; чем пытался стать ОМ среди глянцевых журналов? Или состав авторов будет молодеть по мере взросления проекта?
– Поколенческая идея имела свои плюсы и минусы, тем не менее, свою роль – некоего объединяющего издание стержня – она все-таки сыграла. В реальности, конечно же, состав всех четырех альманахов был намного шире. Разумеется, можно спорить о том, существует эта поколенческая общность или нет: я считаю, что она очевидна, а кто-то утверждает, что это не более чем умозрительная конструкция… Как бы там ни было, в дальнейшем мы не планируем придерживаться каких-то возрастных рамок. Общая идея альманаха по-прежнему будет близка мировоззрению «нынешних тридцатилетних», однако сформулирована она будет несколько по-другому, с большим приближением к исторически сложившимся литературным направлениям.
– В том же предисловие было сказано: «Дальнейшее же развитие журнала в качестве некоторого "более правильного" аналога толстых журналов требует безусловного расширения финансовой базы либо перехода издания на электронные носители». Сейчас, несмотря на кризис, финансовое обеспечение, вроде бы, проблемы не представляет. Какой выбор сделали Вы? Пример сверхуспешного, на мой взгляд, журнала «Рец», расположенного на стыке сетевого и оффлайнового пространств, не показался слишком соблазнительным?
– Журнал «РЕЦ» – и по своей структуре, и по своему содержанию – кажется мне явлением очень интересным и значительным, что, собственно, легко можно увидеть по интервью с Павлом Настиным, помещенному в четвертом выпуске альманаха. Какое-то время я действительно думала, что стоит, быть может, полностью перевести «Абзац» на электронные носители. Но потом вмешалась какая-то иррациональная любовь к книге как тактильному объекту. Очень уж приятно держать альманах в руках, шуршать страницами, разглядывать картинки, открывать на случайном месте и прочитывать оттуда несколько строчек… И потому, хотя чаще всего «Абзац» читают именно в электронной версии, небольшим тиражом – для самых консервативных читателей – он все равно продолжит выходить на бумаге. Кстати, опыт издания альманаха, как ни странно, показал, что деньги в этом увлекательном процессе – далеко не самое главное. А самое главное – это общая идея и личные организационные усилия членов редакции. В принципе, при наличии желания свое собственное литературное издание может сделать абсолютно любой человек.
– Во втором номере «Абзаца» была напечатана прекрасная подборка АрсенаМирзаева — автора, относящегося к кругу «Детей Ра», «Зинзивера», «Футурум-Арта»; в третьем — Тамары Буковской. Насколько серьезно различаются по своим поэтикам наследники разных традиций модернизма? Просто, на мой взгляд, это самое противостояние (или отсутствие его) гораздо важнее, чем противодействие «актуальных поэтов» (очень смешное определение) еще более смешным «традиционалистам».
– Вопрос прямой или опосредованной передачи художественного опыта в русской литературе ХХ века крайне сложен. На мой взгляд, нужны усилия большой группы исследователей, если не целого научного института, чтобы прийти здесь к какому-то более или менее удовлетворительному выводу. Кроме того, я воспринимаю и Тамару Буковскую, и АрсенаМирзаева не столько как авторов перечисленных Вами журналов, сколько как петербургских поэтов, которые, как мне кажется, представляют собой совершенно особую общность. Да и вообще первый выпуск «Абзаца» был в первую очередь воспринят и одобрен именно в Петербурге, кстати, как раз Тамарой Буковской и Валерием Мишиным, поэтому наше дальнейшее сотрудничество представляется мне совершенно естественным. Полемика между «актуальными поэтами» и «традиционалистами» в несколько сниженной форме напоминает нам о споре архаистов и новаторов, о дискуссиях западников и славянофилов, о конфликте сторонников чистого искусства и искусства, исполненного пафоса гражданского служения, то есть этот конфликт, по-моему, является совершенно нормальной формой существования литературного процесса. Что касается реального содержания этой полемики, то с точки зрения истории литературы оно не кажется мне очень существенным. Противоречия между современными «новаторами» и «архаистами» носят скорее тактический внутрилитературный, чем мировоззренческий характер. Гораздо интереснее для меня как для литературоведа начинающая оформляться противоположность сторонников «нового эпоса» и художников-индивидуалистов.
– Простейший вопрос: какую публикацию (две, три) из всех номеров «Абзаца» Вы считаете самой удачной?
– Не такой уж это и простой вопрос. Как редактор, я люблю всех своих авторов, как читатель – опять-таки читаю всех с большим удовольствием. Впрочем, по отзывам критиков и некоторых активных читателей наиболее ярким пока что является третий выпуск «Абзаца», во время подготовки которого в состав редакции входил Валерий Нугатов. Если же смотреть с точки зрения формирования общих представлений о состоянии современной литературы, то здесь очень важными для меня оказались рассказы Дмитрия Данилова, прозаический цикл Сергея Соколовского, визуально-поэтические циклы Андрея Сен-Сенькова, стихи Валерия Нугатова, Алексея Денисова, Владимира Никритина, Андрея Емельянова, Вадима Кейлина, Марины Хаген, Павла Гольдина, Евгении Риц, Сергея Кынчева и некоторых других.
– Вы – один из вдохновителей арт-проекта «Баб/Ищи». Проект этот, наверное, уже как-то реализуется публично к моменту выхода интервью. Можете сформулировать его идею, вообще как-то поподробнее о нем рассказать?
– Арт-проект «Баб/Ищи» был порожден коллективными усилиями участников прошлогодней «Стрелки» – поэтического фестиваля в Нижнем Новгороде. Именно они подхватили некий анекдот и развили его в целую концепцию, так что нам – Дарье Суховей, Марине Хаген, Юлии Скородумовой и мне – осталось только подобрать высказанные идеи и начать осуществлять запланированные акции. В начале января арт-группа «Баб/Ищи» выступала в Петербурге, 8-го марта в Зверевском центре современного искусства мы провели музыкально-визуально-поэтическую акцию солидарности со всем остальным женским народонаселением, готовим выпуск сборника. Надо отметить, что не все из нас отнеслись к проекту с восторгом. Например, Дарья Суховей долго боролась и с названием, и с концепцией, у меня тоже были какие-то свои сомнения, но коллективная воля поэтического сообщества все-таки оказалась сильнее. Конечно, гораздо приятнее быть Прекрасной Дамой, чем Бабищей, но уж если ты по своей природе – именно бабища, ничего тут не поделаешь… По зрелому размышлению мы пришли к выводу, что это слово обозначает женщину с активной жизненной позицией. Конечно, с точки зрения лексической семантики это оксюморон – ведь женское начало в инерции языкового восприятия является фактически синонимом пассивности. Тем не менее, в реальной жизни такое явление существует, и именно оно, вероятно, невольно делает нашуарт-группу как бы выразителем своих интересов. Мне же, если честно, больше всего пока что в этом проекте нравится общение с остальными участницами, которых просто переполняют радость жизни и творческая энергия.
– Давно уже критики указывают на инфантилизм как одну из главных черт «поколения тридцатилетних». Вы согласны с таким определением?
– Смотря что понимать под «инфантилизмом». Если безответственность и неспособность к самостоятельному решению, то это – не про нас. Если нежелание мириться с общепринятым порядком вещей и идти на какие-то внутренние компромиссы, то, да, это сказано именно о моих ровесниках. Хаотичная эпоха начала 90-х требовала от нас достаточно быстрого и раннего самоопределения. При этом не было абсолютно никаких образцов, на которые мы могли бы ориентироваться, поэтому приходилось выбирать из того, что было под рукой. Не удивительно, что примеры в основном оказались асоциальными. Проблема, как мне кажется, состоит в том, что мы слишком рано стали взрослыми, так и не успев повзрослеть по-настоящему. К примеру, мне до сих пор присущ подростковый максимализм, и, честно говоря, избавляться от него у меня нет никакого желания.
– Теперь, когда в качестве направляющих литературы успели побывать и «Бога нет и потому все позволено» и «Бог есть и потому все позволено», что для Вас радикализм?
– Слово «радикальный» появляется в моем литературоведческом словаре крайне редко. Оно все-таки относится к несколько другой области гуманитарного дискурса. Тем не менее, в наше время сплошных компромиссов и приспособленчества «радикальным» оказывается тот, кто честно следует своему таланту, вернее, чей талант оказывается настолько сильным, что никак не дает своему обладателю приспособиться к существующей литературной ситуации, все время выводя его за рамки и границы дозволенного и общепринятого.
– Сейчас и в столицах, и в провинции проводится множество фестивалей. По вашему, фестивальное пространство и область «бумажной» литературы образуют единое целое?
– Единое целое – это все-таки, наверное, преувеличение, но они в значительной степени пересекаются. Организаторы фестивалей – и это ни в коем случае нельзя поставить им в упрек – должны ориентироваться на более или менее раскрученные имена, точно так же, как и редакторы бумажных изданий.
– На Ваш взгляд, литературных площадок в Москве много, мало или в меру? Если бы Вы руководили одной из них, какой бы она была?
– Литературных площадок в Москве вполне достаточно. По крайней мере, при необходимости организовать какое-либо мероприятие всегда можно найти для него более или менее подходящую площадку. Другое дело, что действительно интересных мероприятий проходит не так уж много, но это зависит уже не от наличия площадок. Есть одно замечательное место, но оно находится не в Москве, а в Петербурге. Это галерея «Борей», которая существует уже больше пятнадцати лет и является своеобразным центром культурной жизни города. Если бы у меня была такая возможность, мне бы хотелось сделать нечто подобное. Но вряд ли такое случится…
– Возможна ли в перспективе регионализация российской поэзии, как, например, в Америке? Скажем, есть сильные региональные кураторы, явно претендующие не только на вхождение в литературное пространство, но и на его формирование. Например, Саша Петрушкин в Кыштыме, Игорь Кузнецов в Кемерово. Или в обозримой перспективе наша литература по-прежнему будет если не создаваться, то благословляться в столице?
– Думаю, что это связано не столько с тенденциями развития литературы, сколько с общими закономерностями нашей экономической и политической жизни. До тех пор, пока экономическим и политическим центром страны является Москва, литература поневоле будет копировать эту же модель. Хотя бы просто потому, что наиболее активные и, вероятно, талантливые (но, разумеется, никакого правила тут быть не может) все равно будут уезжать из провинции в столицу. Конечно, большие города тоже имеют свою литературную жизнь, но, как мы видим на конкретных примерах, общероссийское значение она все равно получает только после одобрения и признания столицы.
– Насколько для Вас, как издателя, важна роль Интернета, в частности, Живого Журнала? Многие будущие авторы Абзаца стали Вам известны именно из ЖЖ?
– Интернет для меня не столько самостоятельное явление, сколько удобный способ получения информации. Новые авторы попадали к нам в основном по рекомендации авторов уже публиковавшихся и известных мне лично. Например, Андрея Емельянова нашел и настоятельно рекомендовал нам Андрей Сен-Сеньков. Однако часто решение о публикации принималось или не принималось мною в результате чтения Живого Журнала рекомендованного мне автора. Так что в этом отношении ЖЖ оказался крайне полезным инструментом. А так, конечно, составление альманаха в основном опиралось на личные впечатления от текстов. Например, Валерия Нугатова и Марину Хаген я услышала на фестивале верлибра в мае 2006 года… Или вот прочла как-то повесть Сергея Соколовского «ФэстФуд», и она настолько мне понравилась, что я даже и не вспомнила об «Абзаце». Но, к счастью, впоследствии такая мысль пришла в голову Валерию Нугатову, так что именно благодаря ему прозаический цикл Соколовского появился в третьем выпуске альманаха. В сущности, в работе над изданием принимало участие намного больше людей, чем это обозначено в списке членов редакции.
– Предположим, завтра сбылась фантазия Станислава Лема, информация собралась в замкнутый куб, и Интернет навсегда прекратил свое существование. Ваши действия?
– Достану старую тетрадку и продолжу писать свои заметки.
– Ваши рассказы, например, цикл «Мужчины провинциального города», опубликованный в журнале День и ночь, похожи на такой многослойный пирог: вот в меру сентиментальное сюжетное повествование, очень интересное само по себе, вот аллюзии (зачастую выраженные разве что в названии) на русскую классику, вот запрятанный еще глубже слой, ориентированный, скажем, на продвинутую поп-психологию… Это чрезвычайно интересно, а возможна ли сейчас серьезная литература «в простоте»?
– Простота «серьезной» литературы всегда обманчива. Вернее, здесь все зависит от читателя – насколько он способен воспринять эту многослойность. Но в общем и целом – да, серьезность ничуть не отменяет простоты, а иногда даже ее и провоцирует.
– У Вас действительно был сосед Виктор Иванович? Т.е. связь с реальностью в сравнении с временами постмодерна становится крепче или наоборот?
– Надо было дать этому циклу подзаголовок «документальные заметки». Виктор Иванович действительно существовал, и опыт общения с ним дал мне очень многое… До сих пор вспоминаю, как он говорил, выходя на кухню: «Вот знаете, Аня, играю я как-то в шахматы с Аджубеем…». Что касается связи с реальностью, то, по-моему, это личное дело каждого художника. Есть очень интересные авторы, преображающие свой реальный опыт до полного неузнавания, есть, наоборот, нарочито преувеличивающие обстоятельства своей биографии. Никакой конкретной тенденции тут, по-моему, пока не наблюдается.
– Сделаем вид, что Вы — мощный критик с Восточного побережья, а я — профессор из, допустим, Айова-Сити: «От кого в нашем и следующем за нами поколении можно ожидать Прорыва?» То есть, может теперь кто-то стать явлением не только литературы, но и культуры?
– Безусловно, может. Но называть имена я пока что не готова, так как не уверена, что хорошо знаю все, что сейчас происходит в нашей литературе.
– Полезен ли, с Вашей точки зрения, длительный опыт жизни в провинции?
– Конечно, полезен. Как и следующий за ним опыт вживания в атмосферу столицы. На эту тему есть хорошее стихотворение Валерия Нугатова: «если уехать нелегально в другую страну в другой город в другую часть света и там остаться / в жизни можно узнать много нового». Провинция и столица – это два совершенно разных образа жизни и, пожалуй, два почти не совместимых мировосприятия. Впрочем, никакой единой «провинции» не существует. Это только из Москвы иногда кажется, что есть столица и есть – вся остальная Россия. На самом же деле провинция – очень разная, и опыт жизни в маленьком городке не сравним с опытом жизни в городе, население которого приближается к миллиону. Я родилась и выросла в Твери, хотя уже почти двенадцать лет живу в Москве. Тверь находится всего лишь в ста шестидесяти километрах от столицы, это меньше трех часов на электричке и меньше двух – на машине, если без пробок, и все-таки в городе существует своя особая атмосфера и своя жизнь, ничуть не похожая на московскую. Должна признаться, что в свое время переезд стал для меня не столько шоком, сколько облегчением – в родном городе не было ни работы, ни более или менее интересного круга общения. А в Москве все, что ранее было таким сложным или вообще практически недостижимым, оказалось неожиданно легким …
– Мне кажется, или действительно алкоголь в последние годы стал играть менее гибельную роль для нашей литературы?
– Для меня искусство – это прежде всего работа, с которой не слишком хорошо совместимо активное употребление алкоголя. Тем не менее, есть прекрасные авторы, которые являются большими любителями высокоградусных напитков. В основном же у нашего поколения просто нет времени на основательное пьянство – мы все время работаем…
– Когда В.С. Высоцкому задали вопрос: вот Вы поэт, автор песен, певец, актер кино и театра. Что для Вас важнее? Он, как известно, ответил, что если на одну чашу весов сложить песни, а на другую всю его остальную деятельность, то чаша с песнями перевесит. Вы тоже одновременно прозаик, поэт, критик, филолог, издатель, организатор литературной жизни… можете определить то, что «перевесит», или пока нет?
–Надеюсь, что «перевесит» любовь к русской литературе, отдельными проявлениями которой являются все перечисленные Вами виды деятельности.
Андрей Пермяков – Андрей Коровин
Андрей Коровин – поэт, критик, литературный деятель. Родился в Тульской области в 1971 году, окончил юридический институт МВД РФ, высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького. Автор книг стихов "Поющее дерево" (М., 2007) и др. Публикации журналах и альманахах "Арион", "Дети Ра", "Интерпоэзия", "Кольцо А", "Крещатик", "Новый Берег", "Новая Юность", "Футурум АРТ" и др. Организатор Международного литературного Волошинского конкурса и Международного литературного фестиваля им. М.А.Волошина (Коктебель), координатор Международной литературной Волошинской премии. Куратор литературного салона "Булгаковский Дом" (Москва). Член Союза российских писателей, Союза журналистов России.
– Насколько символично то, что Волошинский фестиваль проходит в Коктебеле, где жил один из тех, кого Евгений Степанов назвал «поэтами-пророками»? Если мы вспомним историю Серебряного века русской поэзии, случаев такой явной топологической преемственности от века «золотого» вроде бы не наблюдалось.
– А где еще мог бы проходить Волошинский фестиваль? Разве что во Франции, которую Волошин тоже очень любил. Коктебель ведь – не только культовое место Серебряного века. Волошин подарил свой дом писателям, к нему, затем к его вдове Марии Степановне, затем в писательский Дом отдыха и просто в частный сектор всегда приезжали известные писатели. Здесь уже во второй половине XX века бывали Бродский, Евтушенко, Лимонов, Ахмадулина, Битов, Искандер, Нагибин, здесь Василий Аксенов писал роман «Остров Крым». Сложнее назвать известного поэта или писателя, который бы не бывал в Коктебеле. Вот уже в наше время сюда приехали Саша Соколов, Алексей Цветков, вернулись те, кто не был здесь более двадцати лет, появилась новая литературная молодежь. В чем тут загадка? Я думаю, в самом месте, в его энергетике. Волошин был по-своему магом, он почувствовал это «место силы». И меня сюда притянуло как магнитом. И продолжает тянуть. Да не меня одного – все, кто здесь бывал, обязательно сюда возвращаются. Это коктебелезависимые люди. Это неизлечимо.
– Вы родом из Тулы. Почему тогда выбор пал именно на Коктебель? Не хотелось ли сделать что-то равное по масштабу на «малой родине»?
– Тула – непоэтический город. Это земля мастеровых, им ближе проза. Именно поэтому Толстой – из Тулы, а Пушкин – нет. Поэты в Туле рождались, но всегда стремились поскорее из нее уехать. Потому что культурный климат им не благоприятствовал. Те, кто не уезжал – умирали, погибали, спивались. Сергей Белозеров, Ольга Подъемщикова, Алексей Дрыгас… Это скорбный список можно продолжать и продолжать. К сожалению, я почти не знаю исключений. Сейчас в Туле живет несколько интересных поэтов, которых почти никто не знает в родном городе.
И как таковой литературной жизни в Туле нет. Если в разных городах, где я бывал, есть литературные кафе, арт-клубы или просто места, где собираются литераторы-музыканты-художники, то в Туле таких мест никогда не было. Я и мои друзья в юности собирались на кухнях. Может быть, сейчас такие места и появились, но регулярной литературной жизни, литературного процесса нет до сих пор. Была недавно попытка провести поэтический фестиваль, и фестиваль даже, кажется, получился. Меня попросили помочь в его организации, и я с радостью откликнулся. К сожалению, после скоропостижной смерти его организатора Юрия Коняхина хорошая идея тут же заглохла. Есть несколько писательских союзов, живущих своей обособленной жизнью, никак не востребованных слушателями и областными-городскими властями. Есть какие-то литобъединения, исповедующие поэтику столетней давности. И я не знаю, возможно ли это изменить. Я пытался, пока жил в Туле. Я пытался, когда переехал в Москву. Но невозможно навязать то, что людям не нужно. Хотя, если в Туле когда-нибудь появятся энтузиасты, которым это будет нужно, я, разумеется, всячески им помогу.
Вспомнил, кстати, что в 60-х годах Тульский обком партии просил Союз писателей прислать в Тулу писателей, чтобы создать местную организацию. Видимо, своих тогда не было. Так в Туле оказался знаменитый Анатолий Кузнецов, автор «Бабьего Яра», сказочник Иван Панькин и другие. Им выдали квартиры, всячески обласкали. А нынешние власти тульских писателей в упор не видят. И дело не в том, хорошие они или плохие, российского уровня или местного. Должна быть творческая среда, чтобы из нее могло что-то произрасти.
– Вообще, насколько оказался полезен длительный опыт жизни вдалеке от столиц? Если вспомнить Ваше стихотворение десятилетней давности о Туле, особой любви там не заметно. Ваше отношение к этому городу как-то изменилось?
– Я всегда любил Тулу, но она методично убивала моих друзей. Это любовь-ненависть. В том давнем стихотворении как раз много горькой любви. Меня тянет туда, и в то же время я понимаю, что мне некуда возвращаться. Город другой. Я другой. Это как в семейной паре, когда люди не подходят друг другу. Опыт жизни вдали от столиц полезен тем, что я знаю, что такое Россия. А люди, всю жизнь прожившие в Москве, не знают. Москва и Россия – разные страны. И это не шутка. С одной стороны, я иногда жалею, что не уехал в Москву лет в двадцать, а потратил около десяти лет активной жизни на то, чтобы что-то сделать в Туле. Но с другой – у меня там были любимые, были друзья, была работа, которую я любил, была юность, пропитанная духом свободы, пусть и провинциальной, и поэтому жалеть ни о чем не стоит. Значит, я был нужен этому городу. И я старался быть ему полезен.
– Фестиваль, длительно проводимый в определенном месте, как правило, приводит к появлению заметных авторов. Отличие Крыма в том, что там всегда было довольно много сильных поэтов. Кто-то из крымчан проявил себя именно благодаря фестивалю?
– Мы изначально не ставили себе такой задачи. Наши открытия шире – от Нью-Йорка до Камчатки. Волошинский фестиваль по своему духу – гостевой. В определенное время в определенном месте собираются талантливые люди со всего мира, чтобы встретиться, познакомиться, пообщаться, прочитать на публике свои стихи или рассказы, поспорить о современной литературе, окунуться в море, испить вина, прикоснуться к энергетике Коктебеля. Задача «выискивания» в местном песке редких моллюсков или «выращивания» неведомых миру зверей перед нами не стоит. Крымские авторы равны с авторами из Москвы или Лондона. Крымчане активно присылают свои произведения на Волошинский конкурс, ряд авторов был отмечен наградами, некоторые из них являются постоянными участниками фестиваля. А замечательный поэт Андрей Поляков, живущий в Симферополе, стал в прошлом году первым лауреатом Международной литературной Волошинской премии.
– К Вам, на мой взгляд, совершенно неприложим общий диагноз, выносимый критиками, оценивающими "поколение 90-х": инфантилизм. Стало быть, Вы можете оценивать это явление извне. По-Вашему, эта особенность действительно сейчас существует в более серьезной форме, чем в предыдущие периоды развития нашей литературы и, если да, то в чем проявляется?
– Поколение 90-х оказалось на сломе эпох. Не все поняли, что произошло. Не конкретно с Россией, а вообще с миром. Мир изменился радикальным образом. И мы вместе с ним. Не все поняли, что надо делать. Не в смысле бытовых или профессиональных дел. А вот по большому счету – по жизни. Кто-то (особенно те, кто был возле окошка раздачи) смог вписаться в какие-то успешные проекты – телевидение, шоу-бизнес, журнальный или рекламный бизнес, при этом продолжая что-то такое писать. Кто-то вовсе бросил писать, и только в последние годы стал возвращаться в литературу. Не все почувствовали, как можно писать. Свобода для творческого человека – вообще тяжкое испытание. Когда можно все – руки опускаются. Не с чем бороться, некого спасать. Ты – творец мира. И это – самое страшное.
Вот из этих факторов складывается представление об инфантилизме поколения. А поколение наше самое разное. Но в нем есть такие активные люди как Елена Пахомова, Александр Кабанов, Глеб Шульпяков, Александр Гаврилов, Андрей Новиков, Дмитрий Кузьмин, Юрий Цветков, Санджар Янышев, Юрий Ракита, Андрей Родионов, Евгений В. Харитоновъ, да много еще кого можно назвать. Ими жив и движется литературный процесс не только в Москве и России, но и в других странах, где есть место русскому языку и русской культуре. Все мы делаем одно дело, но каждый по-своему, с учетом своих взглядов на литературу. А сколько среди нашего поколения талантливых литераторов – давно столько не давало ни одно поколение! Именно мы сейчас и делаем русскую литературу. Так что пора уже поговорить об инфантилизме какого-нибудь другого поколения.
– Также извне Вы можете оценивать Форум в Липках. Как впечатления?
– Сейчас есть несколько литературных институтов, работающих с молодыми авторами. Это, безусловно, Форум молодых писателей в Липках, молодежная премия «Дебют», Илья-премия, Международный литературный Волошинский конкурс и Волошинский фестиваль в Коктебеле, «Русская премия» и ряд других. Каждый подходит к этой задаче по-своему, но часто имена авторов пересекаются. Потому что мимо яркого автора невозможно пройти. А молодой автор должен быть ровно настолько активен, чтобы собрать все призы и премии, которые может. Это абсолютно правильно. Половина таланта – это талант своего продвижения. Волошинский конкурс и фестиваль начинались как поэтические проекты, проза пришла несколько позднее, поэтому лично для меня Форум в Липках открыл новых прозаиков в большей степени. А поэтов, многих, я и так знал. У Форума – много преимуществ, поскольку он проходит в Подмосковье, сюда довольно легко добраться из Москвы, можно пригласить каких-то известных лиц, да и государственное финансирование – дело немаловажное. У Волошинских конкурса и фестиваля таких преимуществ нет. Есть другие – море, Крым, дух свободы. И это хорошо, что они разные. Я бы хотел подарить Липкам глоток крымского воздуха и с радостью принял бы в подарок в Крыму дух липкинского братства.
– Какова, на Ваш взгляд, оптимальная форма донесения стихотворной материи публике: фестиваль, сольник, парное выступление, слэм, еще, может быть, какие-то варианты?
– Все, что не скучно. Стихи можно потом прочитать в книге. Я не боюсь признаться, что подчас засыпаю на поэтических вечерах. Ну невозможно слушать, когда автор бубнит себе что-то под нос, даже если он супергениален! Пока ты сидишь у себя на кухне и читаешь стихи маме-папе или друзьям-подружкам, ты можешь это делать как угодно. Они сами тебя остановят, когда им станет скушно. Но когда ты выходишь на сцену, пусть даже импровизированную, ты становишься публичным человеком, артистом в своем роде. И ты должен доказать, что ты можешь не только написать, но и прочитать свои стихи. Иначе сиди дома и выпускай книжки. Не выступай. Нет ничего хуже, чем скучное чтение. Пушкин, Есенин, Маяковский, Ахматова да и многие другие классики были великолепными чтецами. Их чтение, их интонации – помнят, об этом пишут мемуаристы. Слэм – это, конечно, радикальный метод самовыражения. Но порой и на слэмах я получаю своеобразное удовольствие от процесса. А оптимально – то, на что ходит публика. Будь то фестиваль, поэтический спектакль или сольник.
– Как возникла идея проведения вечеров поэзии в Булгаковском доме?
– В самом начале нового века я вел поэтические вечера в легендарном театре песни Виктора Луферова «Перекресток». Эту идею предложил мне сам Луферов. Я тогда старался представлять интересных авторов, найденных в Интернете. Сейчас многие из них уже опубликованы в толстых журналах. К сожалению, через некоторое время театр закрылся. И тогда мне предложили в качестве новой площадки культурный центр «Булгаковский Дом». С 2005 года я веду там регулярную литературную программу при помощи моего друга, поэта Леши Ефимова. Если же говорить об идее, то главное для меня было – создать демократическую площадку, на которой смогли бы выступать как маститые, так и никому не известные талантливые авторы. Эта идея реализовалась – у нас проходят как поэтические дебюты самых разных авторов из многих городов и стран мира, так и вечера признанных классиков русской поэзии. Это оптимальная форма существования литературного салона, на мой взгляд.
– В чем основное отличие этой площадки от остальных московских? Не в плане мифологии, это вполне очевидно, а относительно подбора персоналий?
– Я отчасти уже ответил на этот вопрос. Добавлю, что мы любим и принимаем талантливых авторов вне зависимости от их принадлежности к той или иной литературной тусовке. Затусованность – главная беда многих культуртрегеров и литературных площадок Москвы. Свой-чужой – это пароль для выхода на сцену на этих площадках. У нас этого пока нет. Надеюсь, и никогда не будет. Играет роль только мера таланта автора и наш интерес к нему. Помимо прочего, у нас существуют мастер-классы – по поэзии и прозе, где любой желающий может представить свои произведения для обсуждения или прочитать несколько произведений. Любой талантливый автор может найти здесь свой дом и своих друзей. Наверное, потому наш салон так и называется – «Булгаковский Дом».
– Тот же вопрос, что и насчет фестиваля в Коктебеле: кто из выступавших в Вашем литературном салоне «Булгаковский Дом» стал или вот-вот станет, на Ваш взгляд, звездой? В смысле, звездой именно благодаря выступлениям на этой конкретной площадке?
– Что такое звезда? В литературе есть звезды? Звезда в шоу-бизнесе (а термин ведь оттуда) – это пустышка, в которую вложен мешок денег. То, что условно можно назвать звездами в литературе, – это издательские проекты, издательский пиар или самопиар. К самой литературе это крайне редко имеет прямое отношение. Я могу назвать множество авторов из разных городов, которые, возможно, впервые сольно или регулярно выступали на нашей площадке, а потом стали успешно выступать на других – это Валерий Прокошин (к сожалению, уже покойный), Геннадий Каневский, Игорь Караулов, Анна Логвинова, Борис Херсонский (Одесса), Алексей Остудин (Казань), Саша Гальпер (Нью-Йорк), Наталья Бельченко (Киев), Анна Павловская (Минск), Вера Полозкова, Максим Кабир (Кривой Рог), Алена Каримова (Казань), Ганна Шевченко (Киев) и так далее. А ряд авторов, например, впервые в Москве выступали в «Перекрестке» на вечерах, которые я вел, и с тех пор наше творческое сотрудничество с ними продолжается: это Александр Кабанов, Андрей Баранов (Глеб Бардодым), Александр Анашкин и многие другие. За четыре сезона в Булгаковском выступали сотни авторов, каждый из которых мне чем-то близок. Если им удается быть услышанными в более широком информационном пространстве, чем наш салон, – я только рад за них. Я не ограничиваю свою деятельность одним Булгаковским Домом, поэтому привязку к одной только этой площадке считаю неправильной. А про «звезд» я хочу еще добавить, что на самом деле звезды быстро загораются и быстро гаснут. Настоящий автор обычно входит в литературу долго и трудно. И он редко ограничивается одной площадкой. Булгаковский – часть большого и сложного литературного механизма. Мне приятно, что многие авторы хотят выступать именно у нас. Это значит, что свою функцию в литературной жизни Москвы наш салон выполняет.
– Можете ли Вы назвать журнал, наиболее объективно отражающий состояние поэзии в России?
– Такого по определению не может быть. Современная поэзия настолько разнообразна, что невозможно найти редактора, которому бы нравились все ее проявления. Есть авторы, которые мне, например, нравятся сразу, есть те, в которых я вчитываюсь, иногда даже годами. Так бывает: читаешь-читаешь, и ничего тебя не трогает, но потом вдруг находишь случайно одно стихотворение, в котором тебе раскрывается автор, и ты видишь уже его творчество совершенно под другим углом зрения. Нужно просто найти это стихотворение, эту «дверь» в чужой поэтический мир, чтобы он стал и твоим. А у журнала ведь обычно есть своя концепция или, как сейчас говорят, «формат». Кто-то ищет и позиционирует новых авторов, кто-то печатает в основном уже известные имена, свой сложившийся круг авторов. Бывает совмещение этих форматов в разной пропорции. Добавьте сюда разницу эстетических и идеологических взглядов. И тогда становится понятно, что всеядный журнал просто невозможен.
Что же касается близких мне журналов – это «Современная поэзия» (ранее – «Сетевая поэзия»), «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Журнал ПОэтов», «Арион», ряд других. С интересом слежу за журналом «Воздух». Для кого-то они – авангардные, для кого-то просто новые. Старые «толстые» журналы каждый по-своему осваивают современную поэзию. Некоторые имена странно видеть в «Новом мире», они не в формате журнала. Журнал активно меняется в последние годы, сохраняя, тем не менее, свою традиционную эстетику. «Знамя» и «Октябрь», по-прежнему ориентируясь на своих постоянных авторов, тем не менее, ищут новые имена и новые формы подачи современной поэзии. «Дружба народов» в последнее время тоже находится в поиске новых авторов. То есть сегодня нельзя сказать: «Читайте такой-то журнал и будете в курсе всего, что происходит в поэзии». Чтобы быть в курсе, нужно читать их все.
– Вы внимательно следите за развитием литературного дела в странах СНГ? Можете назвать лучшие периодические издания на этом пространстве, не считая собственно российских?
– Конечно же, на первом месте для меня стоит украинский журнал культурного сопротивления «ШО», издаваемый поэтом Александром Кабановым. Далее можно называть разные издания – харьковский «Союз писателей», днепропетровский «Стых», николаевский «кЛЯП». Интересный журнал «Крещатик» тоже раньше был украинским, потом перебазировался в Германию. На Украине вообще много интересного сегодня издается. А вот старый «толстый» киевский литературный журнал «Радуга», по-моему, давно отстал от реальной литературной жизни. Туго обстоит дело с журналами современной русской поэзии в Беларуси – их просто нет. Есть старые вялые журналы, доживающие свой век. В Эстонии начал было снова выходить журнал «Таллинн», но, кажется, опять заглох. Про другие прибалтийские страны ничего не слышно, по крайней мере – до нас ничего не доходит, увы. Среднеазиатскую ситуацию знаю в основном понаслышке, самому бывать там пока не приходилось. Знаю, что в Узбекистане выходит журнал «Звезда Востока», где сейчас обновлена редколлегия и есть надежда, что он станет одним из ведущих среднеазиатских русскоязычных журналов. Правда, самая мощная русская поэтическая диаспора – ташкентская – уже почти в полном составе перебралась в Москву.
Кстати, и за пределами СНГ выходит множество русскоязычных литературных журналов: в США – «Интерпоэзия», «Стороны света», в Дании – «Новый Берег» и так далее. Литературная жизнь дальнего зарубежья насыщена не менее, чем ближнего.
– Также Вы наверняка отслеживаете и региональную ситуацию. Есть ли сейчас в России регионы, выделяющиеся в поэтическом плане?
Санкт-Петербург по литературному напряжению, наверно, близок Москве. Увы, отдача в смысле книг, публикаций, известности за пределами – значительно меньше.
Казань, Нижний Новгород, Калининград, Екатеринбург, Владивосток, ряд других регионов имеют непосредственный контакт с московской литературной жизнью, приглашают поэтов, живущих в Москве и других регионах, к себе, сами выезжают с выступлениями. Что касается региональных поэтических школ, то с появлением интернета этот вопрос отпал. Пишущему теперь открыт весь мир, он может учиться у кого угодно. Насчет выделения какого-то региона в плане количества хороших поэтов… Могу утверждать, что почти в каждом регионе есть несколько интересных авторов. А где их живет больше – я же не счетовод, в конце концов. Все равно многие потом, как правило, приезжают в Москву. Потому что только здесь – общероссийское признание, здесь можно себя реализовать в большем объеме и с большей вероятностью.
– Фестивалей теперь проводится много, но их количество так или иначе конечно. Более того, кураторы (по себе знаю) согласуют между собой сроки организации. Возможен ли выпуск какого-то периодического издания, целиком посвященного литературным фестивалям?
– Думаю, что тут, как и с самым объективным поэтическим журналом, встанет вопрос о совместимости форматов и вменяемости разных фестивалей. Фестивалей сейчас, пожалуй, даже слишком много. Самых разных, среди которых: чиновничье-министерские, союзписательские, журнальные, кураторские, самодеятельные и так далее. Если, например, предположить возможность существования журнала, посвященного только кураторским фестивалям, то и тут к согласию со всеми кураторами мы вряд ли придем. Но это все лирика. А какова может быть цель у подобного издания? Освещать литпроцесс? Тогда у него будет очень мало читателей – ровно по числу упомянуто-сфотографированных или опубликованных в номере поэтописателей. Если же делать не фестивальный дайджест, а отдельные номера, посвященные каждому фестивалю, то и в этом случае это будет всего лишь рекламный буклет конкретного фестиваля. Такое издание может быть полезно разве что историкам литературы, и оно должно выходить библиографическим тиражом. А вот сайт, посвященный современным литературным фестивалям, не помешал бы. И в таком проекте я бы принял самое активное участие.
– Насколько важен выпуск некоего итогового материала по итогам прошедшего фестиваля (журнал, альманах сборник)? Т.е. фиксация прозвучавшего на бумажном носителе?
– Бумажная фиксация события – это всегда неплохо. Но рукописи, равно как и книги, – горят. Сейчас у нас есть Литературное радио – самая живая фиксация литературной жизни. Есть сайты фестивалей, есть электронные архивы. Бумажная версия возможна как один из вариантов, но не самый главный. Уже – не самый главный.
– Существует множество разных поэтических объединений по самым разным признакам: по гендерному, по возрастному, чаще всего — по "близости поэтик" (хотя обычно неясно, что за этим термином стоит). На Ваш взгляд, такого рода объединения продуктивны или наоборот они способствуют замыканию в этих микроколлективах?
– И да, и нет. Мне кажется, в таких объединениях меньше критики и самокритики и больше самолюбования. Лично мне всегда казалось, что если зачем-то объединяться, то исключительно для творческого роста. Пишущему, на мой взгляд, всегда нужна умная критика. Именно на ней вырастает сначала разговор о поэзии, а затем и сама поэзия. Конечно, стаей проще пробиться. Это животный инстинкт. Но личностями становятся те единицы, которые уходят в свободное персональное плавание.
– Любителей поэзии сейчас немного, однако, количественно среди них, как и всегда, преобладает «неискушенное меньшинство». И этим неискушенным меньшинством, если судить по Интернету, предпочитаемы вполне определенные вещи: во-первых, «неонародная» поэзия Всеволода Емелина, Андрея Родионова, с другой стороны — поэзия, условно говоря, подростковая: Алина Кудряшева, Вера Полозкова, Мария Протасова. Сколь сильно, с Вашей точки зрения, такие явления способны влиять на вектор развития поэзии?
– Читатель – это ребенок. Поэзия – это дождь. Как может повлиять на ребенка шум дождя? Или наоборот – как может повлиять на дождь ребенок, за ним наблюдающий?
Чтобы изменить вектор развития поэзии или хотя бы просто повлиять на него, нужны катаклизмы вроде мировых войн и революций или поэтические атомные бомбы вроде Маяковского или Цветаевой.
– Какова роль Интернета в современном литературном пространстве? Многих ли авторов Вы нашли через Сеть и как вообще Интернет влияет на поэтику?
– Активно находили авторов через Интернет лет 5-8 назад. Через сеть я нашел почти всех, с кем сейчас продолжаю дружить и работать. Но бум освоения Интернета литераторами в основном закончен. Те, кто считались лет восемь назад сетевыми поэтами, давно перешагнули на следующую ступеньку. Интернет стал тем, чем и должен был быть – просто инструментом для хранения и распространения информации, в том числе и литературных произведений. Некоторые поэты вовсе ушли из Интернета, некоторые наоборот только подтягиваются, кто-то пользуется им как записной книжкой: написал новый стих-повесил-почитал комменты-что-то исправил. Рабочий процесс.
А новых авторов я сейчас нахожу в основном через Волошинский конкурс. Просто ни на что другое нет времени. Конкурс – это для меня осознанная необходимость, я отчитываю почти все, что на него присылают. И конкурс, проводимый посредством интернета, продолжает приносить открытия. Особенно это касается не центральных регионов.
А на поэтику интернет влияет по-разному. Кто-то у кого учится, кто-то кому-то подражает. Сейчас в интернете довольно много авторов, пишущих почти одинаково – не зная имени автора, невозможно сказать, кто это написал. Интернет с одной стороны всех уравнивает в правах, а с другой – постригает всех под одну гребенку. К тому же, значительная часть нынешних молодых людей, начавших свой творческий путь в интернете, совершенно не знают не только современной поэзии, но и ее истории, поэтов, без знания которых немыслимо развитие, творческий рост. И это самая настоящая катастрофа. Достаточно зайти на какой-нибудь сайт со свободным размещением стихов, чтобы понять, как это трагично. Впрочем, если они не претендуют ни на что большее, чем самопубликация, пусть пишут. Может быть, таким образом они занимаются своим психорегулированием.
– Когда Вы смогли осознать себя состоявшимся поэтом и продолжалась ли после этого эволюция? Скажем, менялся ли собственный пантеон, состав тех, на кого Вы ориентировались в своем творчестве, как на абсолют?
– Состоявшийся поэт – это мертвый поэт. Пока он жив – эволюция продолжается. Я нахожусь в постоянном поиске. Если мне в какой-то момент перестает нравиться, как я пишу, я пытаюсь нащупать другие способы поэтического письма. Такое бывало несколько раз. Например, у меня был «тульский» период, когда моя поэтика формировалась в том литературном пространстве, в котором я жил. Это было связано в первую очередь с информационным вакуумом. Переехав в Москву, получив доступ к более широкому поэтическому спектру, я понял, что так писать сегодня нельзя. Пару лет я вообще ничего не писал, потом пошли новые стихи. Потом и они перестали меня устраивать, я понял, что только верлибр может дать мне ту свободу и те возможности, которые мне нужны. Сейчас у меня происходит какой-то новый процесс переосмысления возможностей современной поэзии, поэтому я пишу очень мало.
Насчет пантеона авторитетов: конечно, вначале это был Серебряный век, вылюбленный и зачитанный наизусть. Гумилев и Ахматова, Пастернак и Мандельштам, Цветаева и Маяковский, Хлебников и Есенин, Волошин и Ходасевич. Были любимые современники, которых лично, к огромному сожалению, не успел узнать: Арсений Тарковский, Юрий Левитанский… Отдельно, особняком стоял Бродский. Потом для меня открылись Крученых, Поплавский, Слуцкий, Губанов. Всегда с удовольствием читал латиноамериканскую и европейскую поэзию XX века. Сейчас мне близок Чарльз Буковски, битники. Сознательно не называю живых авторов – я много чего люблю у них, я вообще неравнодушен к живым, но пусть это останется за рамками интервью. Естественно, все это прочитывается, утрамбовывается в голове, перерабатывается и дальше требуется новый материал.
– Если бы Вы были редактором и издателем поэтического журнала, какие бы рубрики в нем преобладали?
– Я и так работаю как член редколлегии в двух журналах – «Современная поэзия» и «Дети Ра». Мне всегда была интересна критика. Я с юности ее поглощал в больших количествах. Сейчас сам пишу развернутые рецензии на поэтические книги. Я считаю, что критика – честная и непредвзятая – это главное, чего не хватает современным литературным журналам. Почти все критики сами пишут стихи, дружат с другими поэтами, и иногда признаться в том, что стихи их тебе не близки, очень сложно. Это обычно означает разрыв отношений, поскольку поэты – самые обидчивые люди на свете. Тем не менее, я – за критику в поэтических журналах.
– Могут ли быть в наше время интересны попытки совместить поэзию и, скажем, видеоряд, аналогичные, например, тем, что в восьмидесятых годах предпринимали Виталий Кальпиди и Владислав Дрожащих, но на более высоком техническом уровне?
– Я, к сожалению, не знаком с работой Кальпиди и Дрожащих. В Москве же одним из первых с видеопоэзией начал работать Константин Кедров. Кстати, видеопоэзия – это уже не просто слово, это целый жанр, направление в искусстве. Для нас это жанр новый, молодой, пока еще не вполне понятно, что это за зверь и с чем его нужно есть. Поэтические клипы снимают как профессионалы, так и любители, художественный уровень и технические возможности у них, конечно, самые разные. В Москве, Петербурге и других городах, а также в Прибалтике и на Украине есть несколько творческих групп, которые активно работают в этом направлении. В Москве в этом году планируется большой фестиваль видеопоэзии. Думаю, в ближайшее время нам грозит самый настоящий бум видеопоэзии. Не удивлюсь, если поэтические ролики станут традиционными и на телевидении. А уж в интернете их и сегодня предостаточно. Так что видеопоэзия – это наше будущее.
– Сможете дать определение понятия «актуальная поэзия» или это что-то вроде ускользающей от характеристик категории?
– Термин и практика очень далеко ушли друг от друга. Актуальный изначально понимался как маргинальный. А теперь под этой маркой или в рамках «актуальных» мероприятий можно встретить имена Алексея Цветкова, БахытаКенжеева, Бориса Херсонского, которые уж никак не маргиналы. В актуальщиков нынешние «актуальные» кураторы записывают всех без разбора – и поэтов, пишущих традиционные стихи, и поэтов, пишущих верлибры, вавилибры, хайку, танкетки и прочее разное. Но мне кажется, что кроме модного слова «актуальный» и вешания ярлыков для различения своих и чужих, за этим понятием уже давно ничего не стоит. А настоящая поэзия всегда своевременна и современна. И никакие ярлыки ей не нужны.