Рассказ
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 2009
Сергей КУБРИН
Родился в 1991 году в городе Кузнецке Пензенской области. Студент юридического факультета Пензенского госуниверситета. Печатался в волгоградском литературном журнале “Мегалит”, в Интернет-журнале “Пролог”, в поэтическом сборнике “Любовь – как нежности туман” (Кузнецк, 2008).
МУХА
Ванька возвращался из школы, думая, где найти деньги, чтобы раз и навсегда отвязаться от Борзого и Кулича. Он часто останавливался, глядел по сторонам. Убедившись, что слежки нет, выдыхал обреченно и взметал ногами дорожную пыль. После переходил к бесформенным камням, пинал их с ненавистью. Но те далеко не улетали, оставляли за собой лишь секундный звук глухого удара. Лаяли собаки, но мальчишка не обращал внимания на растянувшиеся пасти деревенских кобелей.
Оставалось два дня, чтобы найти заветную пятихатку. Внеучебный устав школы гласил: “с каждого малолетки – взнос”. Сумму обычно устанавливал шпана Борзов, по кличке Борзой, а если правила нарушались, к помощи прибегал Куличов. Пара ударов в лицо – и даже самый выносливый пятиклассник сдавался, как, впрочем, сдался и Ваня.
В тот день его бил и Кулич, и Борзой одновременно. Первый наносил фирменные хуки в щеки и челюсть, второй держал руки пацана, чтобы тот не вырвался, и время от времени оставлял коленом боль в копчике. Ваня держался на удивление долго и даже надеялся, что еще чуть-чуть, и все закончится хорошо: старшеклассники не потребуют с него денег, но не тут-то было. Кровь уже появлялась изо рта и носа, а тело так ломило, что мальчишка повалился наземь и, стиснув до предела зубы, справлялся с заключительными ударами в пах. Было больно и обидно. Борзой сказал четко: “У тебя неделя. Пятьсот хватит. Задержишь – ставки увеличатся”. Борзой всегда говорил один раз, а Кулич иногда повторял: “Все в твоих интересах”.
Да какие уж здесь интересы? Ваня так ничего и не смог придумать. А когда увидел родной покосившийся забор и куриц, беззаботно гуляющих на улице, стало ему еще печальнее. Вот он уже пришел домой, время летит так быстро, а плана – нет.
Ваня со скрипом открыл калитку. Старый домишко, казалось, с каждым днем уменьшался в размерах, подобно египетским пирамидам. Еще чуть-чуть – и от него ничего не останется. “Еще чуть-чуть”, – подумал Ваня. Он раздевался так же неохотно и медленно, как обмозговывал, где найти деньги. Настенные часы, в форме кошки, давно умерли. Секунды не шли. Мальчику на мгновение стало легче.
– Пришел? – донесся голос матери.
– Угу, – пробурчал Ваня и потопал в кухню.
Мать, в грязном выцветшем фартуке и с завязанными наскоро волосами, что-то резала ножом. Порой она мычала в себе. Так бывает, когда даешь волю насущным мыслям, но не пускаешь их в свет, боясь, что тайна будет раскрыта. Ваня давно уже привык к подобным голосовым приемам матери и не обратил на это никакого внимания. Он сел на табуретку, пошатнувшись, и хотел было тоже окунуться в раздумья, но мама прервала его.
– Как дела?
– Хорошо.
– В школе как? Исправил математику?
– Исправил, – соврал Ванька и даже не покраснел.
– Ну-ка посмотри на меня! Опять обманываешь?
Ваня посмотрел в глаза матери, пытаясь найти в них ответы совсем на другие вопросы. Те глаза были наполнены водяными шарами слез, окруженными еле заметной оболочкой, которая, если невзначай моргнуть, лопнет, и шаловливая слезинка с облегчением слезет к носу и губам. Но мать не моргала до последнего, а после отвернулась и ответила сыну:
– Врешь.
Тут же хлынули долгожданные слезы, но женщина крепилась. Ваня бы все равно не заметил слез, потому что летал в своих мыслях. Он все же ответил:
– Да кому нужна эта математика? Думаешь, я дважды два не посчитаю? Или трижды пять?
– Трижды пять, – продолжала отчет мама, вытирая слезы и нарезая дольки коварного лука, а если большие числа? Сможешь? А потом алгебра пойдет. Тут-то что?
Большие числа… большие числа… “Конечно, смогу”, – думал Ваня, и в глазах навязчиво мелькали одни пятисотки, перемноженные на своих собратьев.
– Смогу.
– Сможешь… Тебе учиться надо, чтобы в жизни чего-то достичь! Ты пойми, наконец, что учеба – самое главное.
– Понимаю я все, – отрешенно ответил сын. – Я есть хочу.
Мать открыла крышку кастрюли, и спирали пара понеслись наружу. Налила тарелку супа и поставил на стол.
– Иди, ешь.
Ванька охотно уселся за стол и, громко стуча ложкой по краям, принялся трапезничать.
– Горячо, – простонал сын.
– Терпи, взрослый уже, – ответила мать. – В жизни не то еще будет.
– Знаю.
– Откуда? – усмехнулась мать и свалила с дощечки в шипящую сковородку полоски картошки. Сковородка с радостью приняла подношение и зашипела еще сильнее.
Ваня, разумеется, не мог сказать правду. Свои проблемы он хотел решать сам, по-настоящему, как взрослый. И только ответил:
– Я догадываюсь.
– То-то и оно. Привыкай. Проблем-то ой как много встретишь в жизни.
– Ага, – согласился сын и поднес ко рту ложку.
– Это сейчас ты еще маленький, и тебе кажется, что жизнь яркая. А на деле – чернота одна. Но ты, Ванька, справишься, я в тебя верю.
– Я тоже в себя верю, – убедительно сказал сын и отодвинул тарелку.
– Спасибо, мам. Я больше что-то не хочу.
– Как это?
– Ну не хочу, мам.
– Почему? Невкусно?
– Вкусно, просто не хочется больше, я пойду, полежу чуточку.
– Да ты посмотри на себя: худой, как скелет. Тебе поправляться нужно!
– Поправлюсь, – пообещал сын и пошел из кухни, на ходу глянул на себя в зеркало, подумав: “Совсем не худой, и не скелет”.
Мальчишка лег на диван и потянулся. Он закрыл глаза, думая поспать, но сон не приходил, и лишь отдельные фрагменты порой мелькали в сознании. Фрагменты, на удивление, возникали яркие и светлые, заставляя Ваню позабыть, хоть на чуть-чуть, о проблемах. Он уже издали замечал первые очертания настоящего сна и хотел было отдаться под власть продолжительной дремы, как послышался грохот с кухни. Мать что-то уронила. Ванька тогда вскочил, и первое, что пришло ему в голову, был внезапный приход Борзого и Кулича. Но, протерев глаза, понял, что пока еще все хорошо. Просто разбилась чашка.
Ваня еще раз оглядел комнату. Никого. Слышалось одно жужжание мухи, попавшей в плен оконного стекла. Порой жужжание прекращалось: муха набирала сил в прозрачных крыльях. И снова шум взрывался с прежней силой и отчаяньем, с которым насекомое билось о стекло, ища выхода.
Ванька слышал мучения мухи сквозь еще не ушедшую волну сна. Он поднялся с дивана и, вспомнив о деньгах, окончательно проснулся. Он хотел еще раз попытаться уснуть, чтобы снова не думать о Борзом и Куличе, больше о Борзом, но необходимо было думать. Как можно быстрее. Мальчишка достал из кармана штанов мелочь, переложил ее в спичечный коробок для сохранности. “Этого не хватит”, – прошептал пацан. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, которую так еще и не снял после прихода из школы. Было жарко. Апрель вовсю играл предвкушением лета.
Мальчишка снял рубашку, прилипшую к потному телу. Открыл шкаф – искал свободную вешалку. Подходящей не было, и Ваня, скомкав одежду, бросил ее, не глядя, внутрь. С силой, но не специально, хлопнул дверью так, что в антресоли затряслись праздничные чашки. “Мощно, – бросил Ванька, – еще бы посильнее, и разбилось”.
Он мельком осмотрел сервиз, боясь обнаружить все-таки внезапные трещинки, но ни чайник, ни тарелки не поддались удару. “Вот крепкие, – удивился мальчик, – мне бы так”. Тогда он еще раз хлопнул дверью шкафа и вместе с дребезжанием посуды услышал волнительный голос мухи. Но муха и в этот раз осталась без внимания. Ванька не мог оставить в покое чайник, который и не думал сдаваться.
Мальчишка, поражаясь стойкости чайника, открыл его крышку и с новой силой убедился в необычности посуды. На дне красовались две коричневые бумажки с изображением какого-то собора. Но Ваня не обращал внимания на рисунки, и только цифра 500 манила его взгляд.
“Откуда это здесь?”, – удивленный до предела, поинтересовался то ли сам у себя, то ли у чайника, мальчик. Совладав с нахлынувшим восторгом, Ванька достал одну купюру. “Этого хватит”. Но тут же бросил ее обратно, услышав шаги матери.
– Ты не спишь? – спросила мать, вытирая полотенцем руки.
– Нет, мам, – с нервной радостью ответил мальчик и отодвинулся от антресоли.
– Уроки учи тогда. А то опять не успеешь.
– Ладно-ладно, сейчас начну уже.
– Если что, спрашивай, может, помогу. Если вспомню чего.
– Ага.
Мать ушла, а Ванька, завороженный, остался на месте. Он пошатнулся и растянулся в улыбке, когда глянул на чайник. “В нем деньги, в нем деньги, – повторял мальчишка, – там мое спасение”. Ваня дождался, когда мать исчезнет и, убедившись в этом окончательно, снова приблизился к заветному резервуару.
Что он еще мог поделать в ту секунду? Протянул руку и, бережно сжимая хрупкую, гладкую, немного скользкую бумажечку, захватил ее в свои объятия, сложил вдвое и спрятал в карман. Тут же невидимый груз рухнул внутри Ванькиного тела, и стало ему так легко и спокойно, что даже захотелось взяться за уроки, в один миг решить надоедливую математику, покормить кур или просто поцеловать в щеку мать. Но он не успел сделать ничего, кроме того, как обернуться на предельно громкий и уверенный стук в окно.
Это был Алешка Степаненко. По фамилии его почти никто не называл, кроме учителей в школе. Он был простым Алешкой: добрым неунывающим двоечником, имеющим дружбу с “богачом” Ваней.
– Привет, – радостно крикнул Алешка, когда друг открыл окно. Муха попыталась вылезти, но Ваня настолько сильно дернул створку, что насекомое отскочило на сотни миллиметров назад, обратно в заключение.
– Давно не виделись. Ты чего?
– Поговорить надо. Выйдешь?
– Мамка не пустит. Уроки заставляет учить.
– Да кого же не заставляют? Все мы – несчастные. Давай через окно!
Ванька, долго не думая, кивнул, забрался на подоконник и выпрыгнул на улицу. Отряхнул колено, которым угодил в насыпь земли. Обернулся, немного еще сомневаясь, стоит ли нарушать домашний устав, но улица так плыла предвечерним теплом, что желание не сидеть дома перебороло мальчугана.
Скоро ребята уже шли в другую от дома сторону.
– Че ты мне сказать-то хотел? – спросил Ваня.
– Я все про Борзого думаю.
– А про Кулича?
– Само собой.
– И что надумал?
– Деньги нужно искать. Пропадем. Я прямо чувствую, что они не отстанут.
– Тоже мне вселенную открыл! – усмехнулся Ванька и хлопнул ладонями. – Конечно, не отстанут. Правила есть правила.
– И как ты думаешь, где брать деньги?
– Я уже нашел.
– Как? – изумленно крикнул Алешка и остановился, всматриваясь в глаза одноклассника, не врет ли тот.
– Легко. Нашел дома.
– У вас что, дома деньги валяются?!
– Практически. Я нашел их в укромном месте.
– Круто… – протянул Алешка. – Наверное, они тебе и предназначались именно для этого случая.
– Может быть, – улыбнулся Ваня и в который раз облегченно вздохнул.
Проходили мимо колонки, где жители наливали в ведра воду. Дед Миша, известный в деревне пьяница и самодур, ругался с бабами. И уже хотел он дать ведром по голове одной из крикливых женщин, как осекся. Залаяли громко собаки. “Уу-ууу, паразиты”, – протянул старик и замахнулся на собак. Алешка покачал головой:
– Мне бы их проблемы… – сказал он и рассмеялся. Весельчак никогда не унывал.
– Любая проблема разрешима, – спокойно ответил Ваня.
– Тебе-то хорошо говорить: у тебя и деньги, и два дня в запасе.
– А у тебя? Когда нести деньги?
– Сегодня, – с долей расстройства хриплым голосом сказал Алешка и остановился. – Они меня точно убьют.
– Спокойно-спокойно, – почти командовал Ваня, – но почему сегодня?
– Так сказали. Это ты счастливый.
– Не сглазь.
– Тьфу-тьфу-тьфу, – плюнул Степаненко и попрыгал три раза на правой ноге.
– Тоже пятьсот?
– Хорошо, что не больше, – снова рассмеялся Алешка. Но это был смех в чистом виде истерический. Алешка в одночасье покраснел россыпью клякс, а ладони его стали бледными, больше даже мутно-зелеными, с желтизной.
– Подожди. Не переживай так сильно. Че-нибудь сейчас придумаем. Ванька почесал подбородок так, как чешут его мудрецы, глядящие с портретов над школьной доской. Пацан что-то пробубнил сам себе, и хотел уже сказать, но Алешка перебил:
– У меня идея была, магазин обокрасть.
– Магазин? – удивленно переспросил Ваня, даже не удивленно, а больше разочарованно от того, что сам он не придумал такой идеальный план.
– Ну да.
– Думаешь, это возможно?
– А почему нет? – распинался Алешка. – Придем, взломаем дверь и вытащим деньги. Я знаю, что тетя Люба оставляет всю выручку в кассе на ночь.
– В принципе, да. Но есть одно – но.
– Какое?
– Сторож.
– Да он спит, я тебя уверяю, вот поверь мне, все будет хорошо. Но без тебя мне не справиться.
– Это понятно. Как ты один?.. Никак, – развел руками Ванька.
– Так ты согласен?
– Знаешь, Алешка, я согласен. Но я и себе пятьсот возьму, а эту деньгу обратно положу. Все-таки она как бы родительская.
– Ну это ты как хочешь.
Алешка отряхнулся, готовясь к предстоящей миссии. Ванька последовал его примеру. Обоим было волнительно и спокойно одновременно. Через десять минут они уже подходили к гастроному. И первый раз в жизни тогда Ване стало по-настоящему стыдно. За кражу домашних денег. Он вдруг вспомнил о матери, и лицо его запылало пожаром.
Мать в это время сидела в кресле и пыталась не сбиться со счету, выясняя количество петель на спице. Новый свитер для Вани должен был выйти уже к утру. Женщина считала петли с любовью, сходной по размерам в тысячу еще не связанных свитеров: такой же невидимой, но волнительной и ожидаемой. И чем больше петель она насчитывала, тем увеличивалась любовь и насаждалась при этом ненавистью. Когда мать заметила, что сын ушел без спроса на улицу, та рассердилась настолько, что не смогла ничего поделать, как взяться за спицы и восполнить негодование – материнской добротой. Она всегда, когда ругала Ваню, тут же делала ему сюрприз, проклиная себя за то, что ругает, но не ругать не может.
“Ведь как его не ругать, – думала женщина, – он моя надежда, у него все обязательно получится. Но нужно поругать, чтобы он поверил, что я злюсь, и взялся за ум. А на самом-то деле… как можно злиться?” Она не злилась, только считала петли и продолжала, будто паук, плести узорную паутину свитера.
Шел девятый час. Апрельское небо уже заканчивало смуглеть, оставалось совсем немного, чтобы впустить обольстительницу-ночь. Мать не следила за временем и даже могла бы пропустить пупырышки звезд, если не послышался знакомый собачий лай и тихие, но слышные, шаги во дворе.
Это был Вова – отец Вани. Он выглядел всегда уставшим, и чересчур морщинистым казалось его лицо. Бывало, он спал, встречая десятую серию сна, но даже тогда морщины не успокаивались, веселясь и дергаясь на высоком лбу. И только когда мужчина протирал лоб ладонью, стирая накопившийся пласт пота, морщины исчезали на время, и через секунду-вторую снова рождались, радовались.
Он как всегда протер лоб вафельным полотенцем и бросил его на стол. Вера уже встречала мужа, выходя из передней в кухню. Она надела фартук и, завязывая его обеими руками, подставила щеку под теплые мужицкие губы, почувствовав нежные уколы родной щетины.
– Привет, Вов.
– Привет.
– Как дела?
Муж обнял жену крепко-крепко, а после расслабил руки, отпустил.
– Дела… – думал он что сказать, – пока идут.
– Как идут?
– Не очень идут.
Женщина промолчала.
– Но, главное, что идут. Еще немного осталось, – твердил Вова.
Вера включила конфорку и села рядом с Володей. Она запела, не выпуская полностью мелодию из себя, так же, как делал обычно Ваня.
– Знакомая мелодия, – прошептал басом муж.
– Знакомая… – повторила Вера.
– Вер, ты не переживай. Хозяин сказал, что на следующей неделе деньги обязательно дадут. Просто кризис сейчас везде…
– У нас в селе его нет.
– У нас и работы нет. А в городе – хоть какая-то надежда, понимаешь?
– Понимаю я все, – бросила резко Вера, но сразу же осеклась, улыбчиво посмотрела на мужа и, подмигнув, поцеловала его в шею.
– А где Ванька? – вдруг вспомнил Володя.
– А кто ж его, безобразника, знает.
– Опять убежал?
– Опять.
– Ну я ему покажу, – отец захватил охапку воздуха огромной ладонью.
– Не надо, Володь, пусть побегает еще. Там-то не знай, что будет.
Володя не ответил, но подумал: “Да как же я его ударю? Он же сынишка мой…”
Сынишка с другом смотрели на умершие окна магазина и думали, с чего же начать? Сторожа на горизонте заметно не было, но пахло водкой, спертым перегаром, свежими огурцами и сигаретным дымом. Трещал фонарь над крыльцом, освещая дверь.
– Мы ее взламывать что ли будем? – спросил Ванька.
– Конечно! У меня и отмычки есть.
– Откуда?
– Не спрашивай. У нас не так много времени.
Ребята приблизились к двери.
– На, открывай, – Алешка протянул отмычки другу.
– Почему не ты?
– Я возьму на себя кассу, – с полной серьезностью убедительно произнес Алешка.
Ванька, не сопротивляясь, взял две стальных палочки и просунул их в щель замка.
– Покрути, – учил его друг, добавляя: – здесь вправо, а сейчас давай влево.
Ваня потел, нервничая, но не от того, что бесследно уходит время, а потому, что ему даже взломать замок не по силам. Он щурился, сжимал глаза так, что в них накапливались слезы, кулаками старался причинить боль отмычкам. Он гнул шею в стороны, ждал, когда она выдаст приятный хруст, кусал язык и матерился, то вслух, то про себя. А друг Алешка улыбался и подбадривал юного вора: “Давай-давай, мы покажем этому оборзевшему Борзому”. И когда Ванька добавил: “Борзому и Куличу”, двери пришлось сдаться и раскрыть сказочный мир продовольственного магазина.
Магазин выглядел так же, как и всегда. Ряды с банками и бутылками, оставшиеся буханки хлеба, упаковки с рисом и печеньями. Когда Ваня приходил сюда с матерью, ему хотелось купить абсолютно все, до последней жвачки и упаковки с пряниками. Сейчас же все сладости оставались незамеченными, даже батончики шоколадок, аккуратно выложенных вместе с леденцами, не будоражили детское сознание. Напротив, оно со зрелой взрослостью терзало взглядом кассовый аппарат, заставляя действовать быстрее.
Алешка оказался первым и во всю уже обнародовал кассу, наполняя карманы купюрами и монетами.
– Зачем ты берешь все? – испуганно крикнул Ванька.
– Такого момента больше не будет. Хватай, что можешь.
Ванька дергался на месте, обдумывая, как поступить лучше. “Ну почему-почему я так долго думаю? – ругал себя мальчишка. – Надо быть решительнее!” Он, как голодный хищник, бросился к заветному состоянию и, подобно другу, начал расправляться с деньгами.
– Все нормально? – спросил взбудоражено Алешка.
– Ага, – морщась от страха и нахлынувшего возбуждения, ответил Ваня.
– Поторопись. Времени мало.
– Ага.
Еще совсем чуть-чуть, и мальчишки окончательно разделались с богатой кассой, бросились на выход. Ночь вовсю пестрела темнотой, и совсем не было звезд. Так же трескуче освещал желтизной старую землю высокий фонарь, и было все, как было. Только теперь Алешка и Ваня – с деньгами, и все им по плечу. Ванька обдумывал уже, что завтра же отдаст противную пятисотку старшеклассникам, а остальное вручит родителям и будет гордиться, что смог найти такие необходимые деньги.
У Алешки было все по-другому. Он не мечтал и ни о чем не думал. Только стоял недалеко от фонаря, смеясь не слишком громко, чтобы было не слышно. Смеялся вместе с Борзым, а Кулич докуривал третью сигарету.
– Эй, идиот, – окрикнул Борзой Ваньку, который завязывал шнурок.
Сначала Ваня подумал, что ослышался, но, подняв голову, увидел Борзого. Он уже не беспокоился, как раньше, а легко и даже надменно подошел к вымогателю, достал из набухшего от денег кармана бумажку и протянул ее старшекласснику.
Борзой рассмеялся, а его смех подхватил Кулич и Алешка. Алешка смеялся, как показалось Ване, неестественно, выдавливая из себя нотки радости.
– Алешка, ты чего?
– Ничего, – ответил Борзой. Давай деньги.
Ванька повторно протянул купюру, но Борзой дал понять, что этого мало, сжав кулаки. – Все деньги давай.
– Какие деньги, – придуривался Ванька.
– Вань, отдай все. Так надо, – посоветовал Алешка.
– То есть надо? Ты отдал все?
– Все, – ответил Алешка и добавил, – прости, это был их план.
– Какой план? – не мог успокоиться Ваня.
Борзой опять рассмеялся, на этот раз очень громко.
– Какой бы ни был план, все прошло удачно. Отмычки остались у кассы, не так ли? – с ехидством спросил Борзой.
Ванька не ответил и только сглотнул.
– А на них твои отпечатки, – продолжил Борзой. Твой лучший друг предал тебя, и оказался хитрее – хорошее прибавление к нашей компании, – сказал Борзой, и теперь рассмеялся Кулич. Алешка стоял, склонив голову, и не мог найти слов. Собравшись, он сказал:
– Прости, Вань. Но мне нужно было как-то выйти из этой ситуации. Если хочешь жить – живи, как солнце. Свети так, чтобы обжигать, а не радовать. Только тогда ты будешь счастлив.
– Наш устав, – пояснил Борзой ошарашенному Ване. – Если надумаешь, можем устроить и для тебя – вступительное испытание.
– Но на кассе твои отпечатки, Алешка, – сказал Ваня, не обращая внимания на бредни Борзого.
– Я их стер, не волнуйся.
Ванька уже хотел побежать и тоже стереть свои отпечатки, но Борзой остановил его, сказав, что включена сигнализация. Ванька только улыбнулся. Это была не естественная улыбка. В одно мгновение Борзой, Кулич, а теперь и лучший бывший друг Алешка исчезли, а Ванька так и остался стоять на месте, в четырех шагах от высокого светлого фонаря. У вершины его радовались непонятно чему мотыльки, а Ваня все думал, как быть, как удалить следы кражи?
Уже слышен был злой рык милицейского уазика, когда Ванька бежал домой. Запыхавшийся, расстегнутый, весь в слезах и без денег, спотыкаясь о камни и безжалостно наступая на терзающую ступни щебенку, он спасался. Пахло весенней ночью, сходной по запаху с угасшим костром. И не было на небе звезд. Даже полярницы.
Ванька через окно забрался в комнату, где несколько часов назад еще лежал, волнительный и грустный. Сейчас он уже не волновался и совсем не грустил. Он часто дышал, сидя на полу и плакал. С кухни доносились голоса родителей. “Потерпи, родная”, – твердил отец. А мать тоже успокаивала супруга: “У нас в заначке тысяча есть. Все будет хорошо”.
И Ванька от этого плакал еще сильнее. Но не громко, чтобы никто не услышал. В комнате висела тишина, и только непрерывная жалобная мольба мухи нарушала ее. Мальчик, наконец, обратил внимание на крохотное насекомое. Он открыл окно и, пальцем вытащив муху из створок, направил ее в воздушную темноту ночи. Муха пошевелила крыльями, перебрала передними тонкими лапками и унеслась в неизвестность.
Это была настоящая свобода, о которой бедный Ванька только мог мечтать.
Апрель 2009