Опубликовано в журнале Волга, номер 11, 2009
Родился в 1958 году в городе Рыбинске. В 1980 году закончил математико-механический факультет ЛГУ. Живет в С.-Петербурге. IT-специалист. Как переводчик (стихи Л. Кэрролла, Т. Гуда) публиковался в журналах «Детская литература», «Кукумбер», «Семья и школа». В 2008 году в издательстве «ТриМаг» в его переводе вышла книга Льюиса Кэрролла «Фантасмагория и другие стихотворения».
Картинка с выставки
Старушка у мадонны Бенуа,
Старушка в инвалидном дремлет кресле,
Ей хочется сказать, конечно, если
Она француженка,
“madame” и “bon soir”.
Но нет, никак – старушка под опекой
Заботливых попутчиц и возниц,
Владелиц перевозбужденных лиц,
Но бдящих за картиной и калекой.
Старушка спит, закончив долгий путь,
У полотна работы Леонардо.
Казалось бы, ну, два квадратных ярда.
Так стоит ли проснуться и взглянуть?
А может не лишать старушку шанса,
Нарушить все же благостный покой
Ее попутчицам? Я думаю, на кой
Старушке той шедевры Ренессанса.
Имеет разве большее значенье
Еще один увиденный шедевр,
Чем мерное движенье слабых плевр?
А что потом? Потом одно – забвенье.
Но вдруг в паркете все-таки изъян,
И вздрогнет в кресле старческое тельце,
И бросит все же на Франческо Мельци
Старушка взгляд. А рядом – Тициан!
Дождь. Последовательность.
Дождь рухнул вдруг, плеснув под козырек.
Одна, 2, 3, 5, 8 – не иначе –
13 капель! – числа Фибоначчи?…
Под козырьком, а все-таки промок.
На каждый см2 кап!…
21, теперь – 34,
а дальше – больше: больше, чаще, шире…
Закономерность – а иначе как б
я смог исчислить. Тут же – пятьдесят
пять капель, тотчас – 89,
и 144 ровно. Мне ведь
заняться нечем. Льет. На первый взгляд
так быть не может. 233.
Не только капли, но и пузыри.
Август, 2005
Озеро Гарда. Предположения.
Как в Плещеевом, плещемся в озере Гарда:
Входим в воду, стопой попирая базальты,
Те, что встарь попирала стопа лангобарда,
Те, что солнцем (частично) и озером залиты.
Не базальты (возможно), но все-таки в иле –
Трудновато дается такое попранье:
Можно просто сползти (по возможности) или
Каждый шаг свой отмерить изысканной бранью.
Может статься, во время неспешных прогулок
Брань отборной латынью смягчиться могла бы,
Если б только дошли мы до грота Катулла,
Где слагал Гай Валерий гендекасиллабы
(Или проще – фалекии). Вдаль, вглубь и вширь мы
Присмотрелись; вгляделись в со времени она
Здесь прилепленный город, по-древнему – Сирмий,
А сейчас именуемый так – Сирмионе.
Присмотревшись, взглянув, обойдясь без латыни,
Мы попрали (примерно) три илистых ярда
И на фоне разросшихся (видимо) пиний,
Как в Плещеево, канули в озеро Гарда.
Сентябрь, 2005
* * *
Я убиваю время – я убийца –
Безжалостно по мигам, по минутам,
Безделием, как лезвием, как спицей,
Терзаю плоть…, потворствуя кому-то?
Кому? Чему? Своей кромешной лени
Потворствуя?.. творя и претворяя
Безвременье истерзанных мгновений,
Что расточил намеренно и зря я.
Слоняясь – чашка кафе – чашка чая –
Сев на диван – потрогав телевизор –
Бессмысленно, бесцельно – расточая –
Скучая – не вспылив – не бросив вызов.
Счет ран и дат уныл и посекунден,
Нетороплив… как время терпеливо
Хватается упрямо за герундий
И не дает достичь инфинитива.
Май, 2005
О дружбе
У меня есть друг. Друга зовут НинСанна.
Она весьма многогранна.
Она тетка моего друга, а тетка моего друга – мой друг. Буду в формулировках четок –
Эта максима верна на множестве, состоящем из одной НинСанны, и не верна
на множестве всех прочих теток.
Мы знакомы с моего рождения,
Вернее будет сказать – она знакома со мной. Все-таки. Тем не менее.
(Тетка – это такой английский литературный персонаж,
Кочующий аж,
Не знаю, с какого века, из книги в книгу, порождение английской ментальности –
слово плохое! – склада ума,
Что, конечно же – ведь она преподавала английский – знает НинСанна сама).
НинСанна человек весьма сложный, чтоб
Не сказать, что она мизантроп.
Она может без малейшей тени сомнения, раздражения, гнева или досады,
Произнести свою любимейшую сентенцию: “Все гады!”
С усмешкой. С удивлением. Как можно в этом усомниться. Здесь ничего личного!
“НинСанна, неужто все?” – “Ууууу…Все!” Скажет, не теряя
расположения духа отличного.
А какой-нибудь очевидный вывод сделает с такой интонацией, что будет похоже на
Превосходную негативную степень. “Роса – мокрая”, “Кофе – черный”, а “мороженое –
Холодное”. И ведь все будет сказано с таким ярко выраженным окрасом,
Что по сопровождающим высказывания гримасам
Станет ясно, что роса – наимокрейшая
Мерзейшая,
Мороженое холодное –
В пищу совсем не годное,
А кофе черный, но как-то слишком черен.
Как будто именно здесь кроется зла вселенского корень.
НинСанна безусловно пессимист, но все-таки чуть-чуть играя, нарочито, невсерьез.
Курьез?
Вовсе нет, просто она жизнь свою и окружающую во всех ее проявлениях приемлет
Предпоследние семьдесят пять и последние семь лет.
В голову не придет назвать ее бабушкой, она по-прежнему тетя Нина.
Она любит сладкие (превосходные степени помните?) крымские вина.
НинСанна не любит современную литературу, (любит классику), а вот злободневную
беллетризированную квазипублицистику
Зачитает до дыр, от корки до корки, разберет по листику.
Я, бывает, приношу НинСанне, скажем, коньяк,
И мы беседуем о том, о сем или просто так.
Когда беседа тянется эдак уже с полчасика,
Я привожу решающее утверждение: “НинСанна, Сэлинджер – это классика!”
“Какая же это классика?”. Таково возражение. “А, по-вашему, что же, классика – это
ругательство?”
“Для вас – конечно!” Говорится так, что не требует доказательства.
Есть скрытый парадокс в таком диалоге.
Попробуем быть в рассуждениях строги.
Классика – это плохо. Пусть так
Тогда получается, что я Сэлинджера ругаю, а НинСанна хвалит. Ну да ладно! Но этот
Требуется уточнение значения термина.
Простите, я, кажется, отвлекся
На обнаружение пустячного парадокса.
Что имеем в сухом остатке? Каково же сальдо?
Мы оба любим Бердслея и Уайльда.
Правда, Бердслея она любит стыдливо, как будто она читательница “Ледиз будуар”,
то есть, леди, а
Я – во всем хулиганском многообразии его наследия.
Альбом Бердслея, подаренный мной, тщательно отцензурован
Так что он теперь не таков, на самом деле каков он.
У меня такое подозрение, что больше всего
НинСанна любит тление, декаданс, модерн и ар нуво.
Вряд ли я раскрыл все нинсаннины грани.
Но у нее наверняка отыщется повод поговорить о каком-нибудь изъяне
В моем стихотворении. А как же иначе? А может быть раскритикует все подряд.
Но я все же льщу себя надеждой, что я либо не все, либо не гад.
Декабрь, 2004
О дряни
поговорим
о дряни…
Хочется, знаете ли, иногда быть мусорщиком, презрев
Собственную брезгливость, а также разумного, доброго, вечного самозабвенный
посев;
Вставать ни свет, ни заря, в чудовищную рань
И, наоборот, не сеять, а убирать всякую нечисть и всяческую дрянь,
Нанизывать с наслаждением на длинную палку с насаженным на нее
наконечником: гвоздем, иглой или спицей, –
То, что уже никому не сможет пригодиться;
Складывать нанизанные отходы в черный блестящий пластиковый мешок;
Шок? –
…но слышать пробуждение птиц, утреннее потрескивание льда или досадный
нападавших за ночь прелых листьев шелест; –
Прелесть!
Махать метлой, собирая в кучи податливый мусор – жеваные бумажки и ветошь,
И рассудив, – дескать, нет уж,
Пора и передохнуть в чадном дыму зажженного костра, утилизирующего
собранный за день хлам,
А там,
Глядишь, глядя на растекающийся в огне кусок полиэтилена,
Спокойно поразмышлять о том, что все тленно,
Смирясь
С тем, что вокруг – все та же грязь;
Не зарекаться от сумы,
Устав и отстав от того, что тревожит умы;
(Круг общения? С бродячими псами
В ближайшей, как она называется, выгребной яме
И с оглашающими утренний воздух
Воронятами в вороньих гнездах).
Не чувствовать себя носителем миссии
По освобождению человечества от отходов его деятельности, как ни возвысь ее.
А ведь появится искушение возомнить себя Холденом Колфилдом, эдаким
скромным трудягой – ловцом человеков во ржи.
Не блажи.
Все равно
Каждый вступит туда, куда ему предопределено.