Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2009
Родился в 1963 году в городе Тавда на Урале. Окончил Нижегородский Университет (радиофизика). Живет в Нижнем Новгороде. Главный редактор литературно-художественного альманаха «Дирижабль». Стихи и проза печатались в журнале “Волга – XX век” в 2007 – 2008 гг.
ВОЗДУШНАЯ АРКТИКА
вот карта — на ее листах
мир в треугольных лоскутах
но трасса твоего пути
поможет их переплести
и навигатора мечты:
увидеть полюс с высоты
его желание — полет
его удел — небесный лед
монолог – альбом
монолог первый: приветствие навигатора
СТЕНЫ ЗОВУТ
Сами стены здесь зовут в воздух. Пожарные лестницы на слепых — без окон — торцах пятиэтажек обрываются в небо, и во рту появляется металлический привкус, когда, сидя во дворе на бортике песочницы, вглядываешься в ненадежные ограждения шиферной высоты. В замыслах пальцы сжимают стылые трубки мостика воздушного корабля.
ПРИВЫКАЮ К ВЫСОТЕ
Я поселился на пятом этаже и привыкаю к высоте полета, держась за балконные поручни.
В окне – две полосатые трубы, из которых идет белый дым. Если сесть на пол так, что подоконник закроет шиферные крыши, окна с занавесками и без, верхушки деревьев и столбов, железные гаражи и мусорные ящики, то кажется: на горизонте двухтрубный крейсер отправился в полярный рейс.
НУЖНО СЛЕДИТЬ
Наблюдение воздушных объектов. Сидение в полдень на самом верху дома по соседству с осиными гнездами. Невидимый гул и дрожание крыши. Мир тих и надежен, впрочем, не стоит терять бдительности — нужно следить за флагами и шарами на смотровой вышке, за сигнальными дымами и воздушными змеями, за флюгерами, за полетом птиц…
НАНОСИТЬ ПЕРЕМЕНЫ
Нужно старательно, сдувая мошек со стекол очков, наносить все перемены на воздушную карту — и вновь сличать нанесенное с открывающимся видом. И замечать, что — да, воздух становится прозрачнее и чаще – ветер. Но это ли повод для печали! Печаль появляется вместе с летящей паутиной и криком птиц, она остается в воздухе горьким тепловозным дымом, оседает в ложбинах туманом вечером и инеем утром… Печаль первого сентября. Но ведь ты уже не мальчик?
монолог второй: замечание мальчика
ПРИЩУРИШЬ ГЛАЗА – УВИДИШЬ
Замечаешь: там, в слуховом окне, нежно отражающем небо весеннего дня — стекло разбито ловким щелчком рогатки. От дырки во все стороны трещины. Напоминает карту Северного полюса… А если прищуришь глаза июльским вечером, когда розовые стены домов пропадают на фоне закатного неба, увидишь веревочные лестницы тающих в высоте аэростатов…
КАЛЬКА ФОЛЬГА НИТКИ ЩЕПКИ
Я строю макеты воздушных кораблей из кальки, фольги, ниток и тонких щепок. Я читаю книги о воздушной навигации, учусь обращаться с компасом и сигнальными флагами. А о движении воздушных масс в высоких широтах рассказывает школьный учитель.
монолог третий: речь учителя
РАЗГЛЯДЫВАЯ ДЫМ
Я вспоминаю человека в вашем возрасте лет тридцать назад. По вечерам он составлял карту приполярных воздушных течений, разглядывая дым, идущий из трубы школьной котельной. А в конспекте уроков писал: “…весенние дымы – как белые журавли; они парят высоко и привольно; осенние дымы — как рябь на глади вод; зимние дымы — словно размывы туши – своей толстой вуалью покрывают все небо…”
В СЫРУЮ ПОГОДУ
Пыльные шарообразные школьные абажуры освещают матовым светом лестничные пролеты, так что в сырую погоду создается впечатление подводного существования. В ветреную же погоду скрипят деревянные балки и рассохшиеся стропила, воют тросы растяжек котельной и леера ограждений, гудят водопроводные трубы, потрескивают громоотводы — неземная музыка полярной экспедиции… Поздние вечера провожу за беседами в доме истопника.
монолог четвертый: шепот истопника
ПОВИСАЯ В ВОЗДУХЕ
Дом устроен непросто. Наверх ведет винтовая лестница, порой трубою исчезая в стенах, порой петлей повисая в воздухе. Многочисленные термометры, барометры и ареометры встречаются на всем протяжении подъема. Медные трубы различного назначения пронизывают здание: одни для отопления, другие для вентиляции (доносить в подвалы озон грозового неба), третьи для переговоров (здесь не признают телефона). На самой верхушке, на чердаке, за обитой войлоком дверью — зимняя кухня. Чугунная печь, на ней таз с замерзшей водой; паутина в углах; на полу мумии ос; на дне стакана чай, ставший трухой, — тут никого не было всю зиму.
ОТКРЫВАЮ ОКНА
Но когда день станет длиннее ночи, я приду сюда, затоплю печь и открою окна.
Оттаивает вода в тазу, и нагреваются стены; теплый воздух кухни подхватывается меридиальными потоками — и спустя месяцы, где-то там, на севере, начинает крошиться лед, освобождая морские и воздушные суда из зимнего плена. И запах дыма смешивается с влажным ветром в голове радиста-полярника, отстукивающего весенние позывные.
монолог пятый: рецепт радиста
СОЖМИ ВЕКИ
Путешествие во снах — такое же путешествие. И если вечером выпить пару рюмок ликера, настоянного на перепонках летающих ящериц Мадагаскара, — вероятность ночного путешествия велика. Дальний путь трудно пройти за один сон, потому самое главное — не забыть, где остался на день прошлой ночью. Тут помогут вешки, расставляемые во сне. Проснувшись, не открывай глаз, а лишь крепче сожми веки — на миг ты увидишь звездную карту на глазных полушариях — запомни ее.
ВАЖНО ВЕРНУТЬСЯ
И веди дневник, не включая света: ничего, что утром ты не разберешься в значках ночи, — много ли ты понимаешь в знаках дня… Иные же кладут на лицо влажную папиросную бумагу; морщины, появившиеся на ней утром, — следы ночных странствий. В воздушном сне важно не только уйти, важно вернуться. Однообразие ледяных равнин под тобою притупит память, монотонные ветры рассеют дым времени… И тогда напрасно будет вглядываться в белую тьму в поисках обратной дороги заплутавший во снах навигатор.
монолог шестой: зимний сон навигатора
ЧЕРЕЗ ОТКРЫТУЮ ДВЕРЬ
Снится музей Арктики. Тесные комнаты соединены по-корабельному узкими лазами, люками, трапами. Пробираюсь из зала в зал со спутницей, оглядываясь по сторонам. Понимаю, что здесь мы без спроса (зашли с площади через открытую дверь). Я предлагаю выбираться. Но спутница непослушна, она увлечена игрой на необычном маленьком органе, воздух в который нагнетается подушкой сидения – чтобы играть, музыкант должен все время раскачиваться. Это завораживает, и я забываюсь…
Однако музыки нет – только шипение выходящего из инструмента воздуха. К его ритму примешивается звук шагов – появляется служитель музея, капитан ледокола в прошлом – бородка, усы… Он берет мою спутницу за руку и бесцеремонно уводит – она почти летит за ним. Меня же он не замечает.
УЙТИ НЕНАДОЛГО
Я пускаюсь на поиски – и вскоре нахожу спутницу – она, обнаженная, свернувшись в клубок, спит на гранитной тумбе на той же площади. Я бужу ее и говорю: постереги вещи, мне надо уйти ненадолго, уладить наши дела. Осторожно за руку перевожу ее на край площади, где она опускается на деревянный помост рядом с сумками: “Не спи, я иду к капитану – искать тебя”.
монолог седьмой: ожидания спутницы
СМОГЛИ БЫ
Ты действительно собираешься в Воздушную Арктику? Жаль, я не смогу быть с тобой там, среди фигур, что висят в воздухе (дым, луна, птица). Но мы смогли бы отправиться вместе вниз по реке…
Я глядела на карту рек — их течение прихотливо как полет птичьего пера в арктических струях. В речном плавании ночные огни городов – словно полярное сияние, шлюзы подобны воздушным ямам, а навигационные знаки на берегах такие же, как на камнях Югорского шара…
РАЗЛИЧАТЬ ПО ГОЛОСУ
Или поедем в Ялту… Снимем номер под самой крышей. К утру будем различать по голосу голубей, взбалтывающих небо над старым портом. А от причала по берегу на многие сотни метров — цепочка рыбаков, линия кефали. Прогулка вдоль нее – как морской парад на виду пронзительно зимнего дня.
Мадера в нагрудном кармане – с каждым ударом сердца стареет вино. Глоток на девятый шаг – строка бутылочной почты…
В пути нам будут сниться дорожные сны…
монолог восьмой: дорожный сон навигатора
КАК КСТАТИ
Село на Ветлуге. Захожу в большой бревенчатый дом, углом осевший на перекрестке. Полумрак, скрипы, ступени, лестницы, чуланы. Лабиринт. В одном из коридоров на мертвом холодильнике – книга Павича на сербском. Открыл наугад: парень после первой близости с любимой говорит ее подруге: “Я был у нее и в дневном, и в лунном кратерах”. На книге – библиотечный штамп. “Как кстати”, – подумал. Вспомнил, что сегодня по почте получил Павича на русском. Взял обе книги и толкнул какую-то дверь.
БРОДИТЬ ПО ДЮНАМ
Оказался в библиотеке. Несколько человек на лавках за столом, в ватниках, шапках и шалях. Бородатый библиотекарь за стойкой. Я протягиваю обе книги. Он берет и спрашивает по-сербски: “Еще что-нибудь?” – “Еще Павич есть?” – “Но-но”. “Хвала”, – киваю и выхожу в очередную дверь. Оказываюсь в своей (как-то сразу понял) комнате – небольшой, чистой, со скоблеными полами – так и хочется сказать: горница – и с видом на Ветлугу. Река довольно далеко, а до нее – бесконечные песчаные дюны. У берега пыхтят два буксира. Низкое облачное небо с ярко-голубыми просветами. Неслышно подошла спутница, остановилась у окна. “Надо бы пойти бродить по дюнам, – говорю. — Смотри, как хорошо”.
монолог девятый: попутный сон спутницы
ВЫГЛЯНУВ В ОКНО
Мне снится сон: я дома, у раскрытого окна, варю друзьям кофе – и вдруг отключили электричество. Лето, полумрак в комнатах и июльское солнце во дворе. Выглянув в окно, с изумлением замечаю человека, стоящего в воздухе. Лишь приглядевшись, понимаю, что он стоит на натянутом проводе.
ПО ДРУГОМУ ПРОВОДУ
Я в испуге отворачиваюсь от окна, а когда снова смотрю, – он уже не один там: по другому проводу скользит девушка. Вскоре на проводах тут и там пересекающих двор, появляются еще несколько человек, молодые, разгоряченные вином. Девушка закуривает, стоя прямо на проводе… “Как же она не сорвется в таком состоянии”, – думаю. И понимаю, что если я вскочу на провод, то сорвусь неизбежно.
монолог десятый: летний сон навигатора
ПОВИСАЮ В ВОЗДУХЕ
Мне снится, что я на представлении в летнем театре. Мое место на балконе. Но каков балкон! – вроде деревянной люльки, которую используют, когда штукатурят стены. Эта люлька-балкон подвешена к скале тросами с металлическими поплавками. Далеко внизу – море. На балконе со мной спутница. На деревянном полу скользко, я понемногу съезжаю к краю…
СНОСИТ ВЕТРОМ
Цепляюсь за один из поплавков, но он отрывается и падает в море. Между балконом и скалой образуется щель. Но самое странное, что при этом я повисаю в воздухе. Паря, я веду беседу со своей спутницей. Ветром меня сносит к скале… Наконец я на скале, перебираюсь через балюстраду и оказываюсь среди театральной публики.
РАСПАХИВАЮ ДВЕРЬ
К своему смущению обнаруживаю, что я босиком. Подхожу к балюстраде и окликаю свою спутницу (так появляется у нее имя). Она перебрасывает мне ботинки, беру их за шнурки, прохожу сквозь зрительный зал к запасному выходу, распахиваю дверь. И оказываюсь перед пустынной площадью, залитой весенним солнцем, — как на картине Кирико. Привратница на деревянном стуле у входа, не поднимая глаз от вязания, говорит: “Жаль, что уходите”. “Я вернусь, – обещаю. – Я только за книгой”.
монолог одиннадцатый: воспоминание навигатора
ПЛОСКОСТЬ ПОЛЕТА
Весной тоска словно птица. Вьет гнездо, накидывая на тебя петли нитей судьбы (путы, не ставшие путями), так что порой света белого не видно. По мере приближения к равноденствию печаль все сильнее заводит пружину твоего сердца — пока оцепенение не сменится лихорадочным движением сбившегося хронометра.
Ты встречаешь в книге: “…весной мы ощущаем свои слезы маслом, выдавленным жерновом печали из семени истины, что уже заронено в нас, но не прорастет в этой жизни…” Ты сидишь за письменным столом, как в кресле авиатора, и поверхность стола — это плоскость полета, а стакан на столе — определитель линии горизонта.
ВИСЯЩИЕ В ВОЗДУХЕ
Ты подходишь к окну и видишь фигуры, висящие в воздухе, — дым, луну и птицу. Ты чувствуешь неполноту в небе, и она гонит тебя по ветру, как майский воздушный шарик. Ты идешь звенящим маршрутом, а рельсы под ногами и провода над головой превращаются в знак, оставаясь в памяти трамвайным иероглифом.
О ПТИЦАХ
Cтупив на железнодорожное полотно, спускаешься пологой выемкой к старому вокзалу — ранним утром хлебный поезд отходит от складов на причале, направляясь к отдаленным станциям. Ты видишь белые башни старого элеватора и думаешь о птицах — они живут на его крыше так высоко, что никогда не спускаются на землю.
Двигаясь извилистым путем знака, ты обретешь попутчицу, и ее появление — как долгожданная метеосводка для заблудившегося в ночи полярного летчика.
ПОДЧИНЯЯСЬ ЗНАКУ
Разметавшиеся волосы спутницы укажут направление ветра, дыхание — влажность, пульс — давление, а губы отделят твое тепло от твоего холода. Бутылка из-под белого вина отметит место, где ваши пути разойдутся, подчиняясь знаку. А твое одиночество станет ущербным, как луна в это время месяца, и ты задумаешься: что же осталось там, где уже нет света? Иногда кажется, что найдешь ответ, путешествуя в собственных снах.
монолог двенадцатый: весенний сон навигатора
ДУМАЯ О ПРОШЛОМ
Ты вспоминаешь сон, где по дороге к дому был остановлен ревущей рекой, уносившей льдины, и на одной из них — твой дом (ты и не знал, что строил на льду)… И ты бежишь во сне по мосту, но он разрушен… — а сейчас, наяву, ты видишь: он цел и без следов ремонта. Так что этот сон из будущего, говоришь ты, думая о прошлом.
Тогда ты бродил по отсекам полузатопленной баржи, как по дням недели, выглядывая на воскресенье в иллюминатор. Апрельские купания на спор, сбор аптечных пузырьков для покупки бинокля, путешествие на дырявой лодке, весенние воды и зимние льды. Сны-желания под ржавыми зонтиками заброшенного пляжа…
ОТПРАВИТЬ ПИСЬМО
Сидя у ручья, вновь напомнившего тебе трамвайный знак, перекладываешь ивовые прутья до тех пор, пока не сложится другой знак, похожий на конверт. Тогда кладешь ветки в походную сумку, к прочей воздушной всячине. Там уже лежат осколки слюды (из них можно сложить карту приполярных льдов), сухие крылья стрекоз, птичьи перья, паутина, нитки…
Ты спешишь домой — связать ивовые прутья нитью, натянуть на каркас папиросную бумагу, дождаться появления луны над дымом из трубы котельной, забраться, вспугнув уснувшую птицу, по пожарной лестнице на крышу — и отправить письмо для неба.
монолог тринадцатый: письмо навигатора
НА ВТОРОЙ УДАР СЕРДЦА
Когда мы встречаемся, я здороваюсь с твоим лицом, как с маленьким народом, — отдельно с каждым: с голубыми жилками у глаз; с глазами (распахнутым левым и правым сощуренным); с губами, тонкими и такими подвижными, что, кажется, рождают сразу два голоса; с перепачканными помадой зубами, что открываются при твоей улыбке — я никогда не мог не улыбнуться в ответ…
А когда ты порой засмеешься, схватив меня за руку или прижавшись плечом, и вдруг отвернешь лицо с улыбкой, которая живет не более двух ударов сердца, я замечаю, что из твоих глаз вылетает стая птиц, прозрачных, но заметных — как стекло в воде. И птицы уносят твою улыбку в небо, и там она превращается в звук, и глаза твои следят за ней, и зрачки расширяются, как при взгляде вдаль (в какой-то миг в них — все небо)… И вот ты снова поворачиваешься ко мне — на второй удар сердца. А в небе, вторя птицам, поют клавиши полярного радиста…
монолог четырнадцатый: автопортрет радиста
ЕДВА ВЗГЛЯНУВ
Шлем надвинут на самые брови, шея обмотана шарфом, как причальная тумба пеньковым канатом; едва взглянув на меня, вы поводите плечами от холода — там, на высоте, кристаллы льда царапают гортань при дыхании и встречный ветер залепляет очки-консервы мокрым снегом… И что бы ни пытался отстучать коченеющими пальцами, в итоге в эфире всегда одно: радиограмма Умберто Нобиле…
“Обледенение дирижабля. Солнечный компас превратился в кусок льда, а осколки льдинок, отлетая, иногда попадали на пропеллеры, пробивая оболочку воздушного корабля. Механики непрерывно латали пробоины… Мы были целы и невредимы, а наш воздушный корабль безжизненно лежал посреди белого снежного поля…”
монолог пятнадцатый: наблюдение радиста
МЕЖДУ ДОМОМ И ДЫМОМ
В повседневном движении многие месяцы воздухоплаватель не ощущает границы, и лишь во сне он под властью пограничного существования: когда, как в детстве, скользя по замерзшему озеру, разглядывал речные травы и замерших рыб… когда, как в дополетной юности, прорвавшись февральскими дорогами в Крым, вдруг замирал на ялтинской набережной – границе снега и моря – и двигался вдоль, облизывая соленые губы… когда вздрагивал, как при неожиданном пробуждении, обнаружив себя между домом и дымом, бегом и богом… Оно неустойчиво, это существование на границе, и порой лишь неспешное покачивание, осторожное движение над слоем тумана продлит молчаливую пограничную радость навигатора.
монолог шестнадцатый: молчание навигатора
В НЕОНОВОМ СВЕТЕ
Навигатор молчит. Он неотрывно смотрит в окно и замечает, как на снежном поле между булочной и кинотеатром мальчик на лыжах завершает очередной круг. На снегу фиолетовые всполохи от неисправной буквы “а” в световой надписи “гастроном”. На торцевой стене булочной на штукатурке дрожащие в неоновом свете контуры побережья Арктики и силуэта самолета АНТ-25. Транслируемые в треске и шипении по сети громкого вещания новогодние поздравления кажутся принятыми переносной радиостанцией.
ВЕЩИ В ДОРОГУ
Навигатор в комнате один. Он читает книгу.
“…опасности, могущие встретиться в пути: стаи перелетных птиц, такие огромные, что исчезает горизонт, а магнитный компас сбивается от бешеной циркуляции крови в тысячах крохотных роторов птичьих сердец… перепады давления, вызывающие боль в висках и безразличие к цели…”; “…вещи, которые следует взять в дорогу: клетку с почтовыми голубями, сигнальные ракеты и радиовымпелы…”
Навигатор подходит к окну и говорит, обращаясь к невидимым собеседникам (мальчику, школьному учителю, истопнику, спутнице, радисту):
монолог семнадцатый: прощание навигатора
В ВОЗДУШНУЮ АРКТИКУ
Мне кажется, близится день, когда глубокая тень дирижабля ляжет на соседние крыши…
Ветер пропеллеров снесет с земли картонный мусор…
Стекла задрожат от трубного воя моторов…
Темная громада корабля закроет солнце…
И к моим ногам (со стуком детских барабанных палочек из пионерского лагеря, с хрустом сучьев в лесу рядом с дачей, с треском выстрелов в школьном тире) упадет веревочная лестница — неизбежное приглашение в Воздушную Арктику.