Рассказы
Опубликовано в журнале Волга, номер 4, 2008
Родился в 1985 году в Таллинне, где и живет. Закончил переводческий факультет. Занимается оптовой продажей продуктов и философией. Публикуется впервые.
Рассказы
Пуро
Сейчас Мария живет в блочном доме, она не может уснуть за день до или после какого-то события или встречи… Она делает гимнастику под похабное современное радио, под английские припевы, которые не понимает… Она оставляет корочки черного хлеба “на опосля”. Ей 83.
На полу валяется пара листов из городского вестника с мэром, растопырившим руки навстречу каждому.
Впереди день-песчинка, а позади целая жизнь дней – песочные часы постоянно идут в голове. А еще в голове сидит бабушка, перебирающая своими худыми сухими пальцами желтые горошины событий, отделяя важные от неважных.
“Перевелись нынче зимы”, – говорят пессимисты. В порядке исключения, солнце выплывет на те или иные улицы и опять небо сомкнется в серый монолит. Бывают такие “межсезонные” месяцы в Таллинне – без календаря, неясно, что это – весна, осень или грязная зима. Дни вылетают одинаковые, как из черно-белого ксерокса. Если у вас не запланировано никаких дел, вы не удержитесь в этой серости и соскользнете в свои мечты или воспоминания. И вот Мария, недавно проснувшись, лежит на тахте, смотрит в высокое окно своей комнаты и чувствует, что соскальзывает, но цепляться не хочет… Ей непонятно, что это шумит, стеклопакет? или ветер с перегонов в Средней Азии?
Итак.
Где же начало у этого всего? В Эстонии на берегу озера Вильянди… Еще точнее? Ну, так на пригорке!! Еще точнее?
Пуро жили в достатке, но не хватало земли… И тогда Юхан, один из братьев, с женой (и может быть с двумя дочерьми) покинули берега озера Вильянди и отправились, может быть, по столыпинской реформе, может быть, на лошадях, а может быть уже и на поезде, но точно на восток. С убеждением, унаследованным от озера В., что вода прокормит человека, доехал он до Волги, которая поразила его, и на берегу которой он расположился…
В Куйбышеве Юхан овладел русским и стал отзываться на “Ивана”. В работном доме на верхних этажах жили разночинцы, а в подвальной комнате, купив или построив лодку, поселились приезжие Пуро. На этой лодке Юхан с дочерьми переправлялись через Волгу к участку с землей, которую обрабатывали… Дрова вылавливали из реки… На той стороне Волги ловили певчих птиц и продавали – Юхан умел привлекать птиц своим голосом… Голубятня была на крыше. Голубей продавали недорого, но те неизменно возвращались к Пуро (от разъяренных покупателей спасались по-разному)…
Приходили письма с Вильянди, в которых брат Юхана просил передать ему старшего сына, на воспитание и в наследники; Юхан почти что согласился, но потом наотрез отказал. Дело в том, что Юхан очень хотел сына, и после четырех девочек, в подвале работного дома в Самаре, наконец, родился Эдуард… Правда, потом родилось еще трое мальчиков, которые спились. В семье, пока Юхан был жив, царил сухой закон, но после его смерти запили.
А умер Юхан от голода после революции. Все дети остались живы, кроме одной девочки, которая опрокинула на себя самовар. В тот год Пуро ели голубей и крыс в меде, а однажды, когда Юхан с детьми переправился через Волгу (ехали на свой огород), увидели козу; это наше спасение – сказал Юхан, и повернули назад, украв животное.
Старший сын Эдуард пошел в красную армию, в Михайловский замок на курс саперов… В Ленинграде, в гостях, он первый раз выпил. И уехал на борьбу с басмачами в Среднюю Азию, ночью отбивались, а днем строили арыки для новых посевов… Как-то днем Эдуард даже приручил кабанчика, с кем и завтракал… Тягу к животным Эдуард перенял от отца.
А уезжал Эдуард из Средней Азии уже с беременной женой Еленой (Лелей). Им пришлось выскочить из поезда, где на полустанке “Чили” родилась внучка Юхана Мария… Приехав в Новосибирск, Мария пугалась солдат с противогазами, а в Москве (ну это только звучит Москва, а на самом деле туалеты тогда были на улице) ходила к папе и маме в огромную академию им. Куйбышева, с аквариумами и светлыми коридорами, где продолжил учиться Эдуард и подрабатывала Леля…
Непрекращающиеся парады и демонстрации, с которых Юхан приходил мокрым от пота… А малолетней Марии выпала радость видеть вблизи Сталина!
Учительница Марии, с фамилией РОДИНА, пришла домой к Пуро, и нервно держа табель, объявила, что М. Пуро вот уже месяц не ходит в первый класс… Ничего страшного, сказал Э. Пуро. И за каникулы Эдуард научил Марию рисовать цифры: двойку так – вот, как гусек, головка, крылья сложены… Родина заявила, что так не пишут, а Мария ответила, что меня папа так научил, и на этот раз Родина простила.
Вы слышали: Жена Эдуарда Пуро, Елена, отказалась быть стукачом в академии с аквариумами! И то ли поэтому, то ли потому что к Эдуарду частили эстонцы, и говорили на непонятном языке… А было это в проходной комнате! Но в 38 году Эдуарда посадили, и в 48 часов Пуро назначили выезд из Москвы… Обратно в Куйбышев “врагов народа” принять испугалась сестра… Но тетя приютила в Краснодаре на улице Карла-Маркса 8. Тетя старая, с мужем, которым бояться было нечего, были необыкновенно добрые… “Давай вместе рыбку почистим”, “теперь, давай грецкие орехи пособираем”, “белье развесить – последи за собакой, чтоб та на белье не бросалась”, затейливый был пес…
Через 2 года Эдуарда выпустили. В фабричном городке недалеко от Москвы его семья поселилась на втором этаже. Опять семью Пуро потянуло на животных; завели козу (предварительно попробовав ее молоко, все как положено), купили крольчат (Митька и Кнопка)… А когда впоследствии подсчитали, ахнули – съели 120 кроликов!! А гусь Иван Петрович очень любил отца (Эдуарда) расправлял крылья, а модницу Елену щипал из ревности… Раз утром Гусята упали в выгребную яму, мать Елена полезла их вытаскивать, мыла в тазу, опоздала на работу… Точно смеялись над Пуро. А вы что, оставили бы животных погибать? – спросил Эдуард.
Эдуарда выпустили как невиновного: “Ну, бывают случаи, все ошибаются и Советская Власть может ошибиться. Ну, вот я же не виноват, меня и выпустили, а те кто там сидят, конечно виновны…” И все всегда до смерти, до последнего его дня спорили и ссорились с ним по этому поводу…
В Рязанскую область, в город Скопин приехала семья Пуро с Гусем Иваном Петровичем и его гусыней. Отец семейства уговорил начальника (с завода кассовых аппаратов) на двоих купить и вырастить одного порося. Долго уговаривал, вечерами за пивом… Но только стали одеваться на ярмарку покупать поросенка, как по радио объявили войну. Вместе с гусиным выводком в квартире в Рязани Елена с дочкой остались, когда Эдуард ушел сапером – руководителем строительства укреплений под Москвой… Но гусей пришлось зарезать, когда соседи по дому, женщины – врачи военного госпиталя сказали: “Немцы не щадят никого, но особенно зверствуют по отношению к вам, семьям офицеров; возможна сдача Рязани – госпитали готовят к эвакуации”.
Из Рязани переполненные поезда уходили на запад и восток… В пригородный вагон (в котором эвакуировался авиационный завод), беременную Елену с дочерью Марией втащили, выбросив какого-то молодца.. Останавливались на каждом полустанке, доедали гусей, подружились со всем вагоном… Опять в Куйбышеве.
Война, 43-й год, на Алтае Эдуард преподает фортификацию и саперное дело. В городе Чебаркуль формируется эстонский корпус для отправки на Ленинградский Фронт. И Эдуард, оставив семью на Алтае, отправляется. Позже полковник, имея и адъютанта, посылает своего денщика за семьей, и те едут долгой дорогой из алтайского края. Денщик плохо понимает по-русски, и в дороге с ним одни трудности – дважды сваливается с верхней полки на жену Эдуарда, пока не привязывают его ремнем к койке.
Прошли годы и годы. Взяли продукты, крупу (ей очень обрадовались). Стояла зима – настоящая; маленькая Мария в нескольких рейтузах и ее тетя добирались узкоколейкой до озера Вильянди. В вагоне сидели целую ночь, хотя большинство стояло… И вот 45-й год, замерзшее озеро, на склоне, тот самый дом, с которого начиналась история Пуро. Дом уже стоял на четвереньках, и уходил в землю, как и его обитатели. Внутри бедность, однако, блестящие крашеные полы и чистые салфетки! Хозяева – старики, жили в передней, т.к. не было отопления. В передней же тепло – большая плита, на которой варят очистки картофельные, капустные… засыпают отрубями и получается корм для поросят. Старые, дряхлые – простились; о чем говорили, Мария не поняла, т.к. на эстонском, но все было и так ясно.
Эдуард однажды отогрел замерзшую птицу, и та переждала у него зиму….
Осень 2007-го года
Тот день пал рядовым в отрывных календарях, но если бы какой-нибудь средневековый теософ чудом материализовался в нем, он, возможно, зафиксировал бы увиденное как свое 26-ое доказательство бытия божьего.
Переход от “хорошей осени” к “плохой осени” был назначен на этот день. Переход было решено осуществить с шиком. Были приглашены лучшие мастера и знатоки этого дела.
Еще утром фонари скрепляли своими жирафьими шеями погожие небо и землю. Но саботаж начался без отлагательств. По небу поползли серые разводы, и окна домов стали блекнуть. На асфальте же, то тут, то там раздавались желтые всплески, словно кто-то крамольно взрывал деревья. И тогда все самое прекрасное рушилось наземь, и тротуары встречали пешеходов с помпой. И как не издевательски это выглядело, но бомжам приходилось снимать гирлянды листьев с мусорных баков.
В десятом часу по улицам потекла глазурь автомобилей, и саботаж был временно заглушен. Во дворах как в глазных впадинах зашуршали дворники, и улицы кривыми морщинами набросились на горожан.
А в библиотеках, любителям набоковских выкрутасов и вельветовых пиджаков, объевшимся развернутыми метафорам, становилось стыдно и писать и читать, потому что за окном, пол всего, как и их нижняя часть туловища, мычала от осеннего разгула. Но они отводили глаза от пейзажа и убегали в стол торными дорожками слов.
А за городом под серым тентом неба было мокро. Суриковые, охристые акварели размазал по лесному массиву дошкольник. Ржавели придорожные рощи, и в них голосовали попутчицы. Автомобилист был вправе выбрать себе попутчицу в дорогу. Можно было взять ортодоксальную бумажную березу. Но тут риск получить бодягу из частушек и слез с водкой. Взять елку? Да чего доброго усядется, насупит хвойные брови, и будет всю дорогу зло молчать, как дед мороз без работы. Осину!
Но все-таки, вся загородная осень была некомфортной, раздражающей кожу и пищеварение, и нервную систему. Хотя, объективно, все понимали, что все кругом очень красиво, и в городе, уставившись в белую стену, им ретушью нарисуется этот легкий бежевый пейзаж, но это будет потом.
Однообразие полей рассчитано было на гурманов, которые могут отличить серую, прилипшую к земле сурепку от абсолютно такой же серой, прилипшей к земле “не сурепки”. Раздражал осенний минимализм, который сокращал все до неба и земли, и ничего нового не добавлялось к этим двум, сколько не жги бензин…
Зато лесные массивы – радовали своей обустроенностью. Здесь знаков, предупреждающих о наличии лосей, было на порядок больше, чем самих лосей. То же относилось и к предупреждениям о косулях, кабанах и прочих. Сентиментальный знак – белочка в красном теремке, недвусмысленно отсылал к сказкам Пушкина…
“Вы свободны, – продолжал Дубровский, обращаясь к бледной княгине. – Нет, – отвечала она. – Поздно – я обвенчана, я жена князя Верейского. – Что вы говорите, – закричал с отчаяния Дубровский, – нет, вы не жена его, вы были приневолены, вы никогда не могли согласиться… – Я согласилась, я дала клятву, – возразила она с твердостию, – князь мой муж, прикажите освободить его, и оставьте меня с ним. Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты… Но теперь, говорю вам, теперь поздно”.
Как-то давно еще в школьной библиотеке я взял эту книгу, и приведенный выше отрывок был зачеркнут карандашом по диагонали; слово “поздно” было жирно и криво перечеркнуто, а над репликой “я жена князя Верейского…” было детской рукой прочерчено “ДУРА”.
Я понимаю тебя милая школьница, следует многое перечеркнуть, и сильно прочертить совсем иное; но как перечеркнуть мою осень 2007 года, которая, похоже, такая же “дура” и как та княгиня долдонит одно слово “поздно”?