Опубликовано в журнале Волга, номер 4, 2008
Есть с юности усвоенная формула: судьба по отношению к писателям неблагосклонна и капризна, сереньких она балует, ярких – обижает. Первые успехи зависят от случая, благоприятной конъюнктуры, или от того и другого одновременно. Считается, что признание к большому писателю обязательно приходит посмертно. Но исключения – на то они и исключения – все же бывают. Пример тому – пока мало кому известный Александр Кузьменков, живущий в глубинке, Сибири, Братске. Случилось чудо: ознакомившись с рукописью Кузьменкова, издательство Franc-Tireur USA в небывало короткие сроки выпустило том избранной прозы сибиряка и выразило намерение продолжить сотрудничество. Вот так Александр Кузьменков занял место в ряду признанных литераторов – Андрея Назарова, Сергея Юрьенена, Александра Мильштейна, Николая Пырегова, Владимира Загребы, Александра Иванченко, Олега Разумовского, Александра Иличевского.
Выпущенная книга называется “День облачный”. Что же в ней такого волшебного, и в чем своеобразие прозы Кузьменкова? Сила его таланта – не в гладкости, не в изяществе, а скорей в мастерском препарировании и тонком понимании человеческой души, столь уязвимой и уязвленной в наше лукавое время. Антитеза добра и зла, темного и светлого в человеке – только она интересует писателя. Напряжение между этими крайностями, этими полюсами внутри нас, делает героев Кузьменкова такими, какие они есть. Мы не только одно, мы еще и другое, мы свет и тьма, война и мир, опыт и неведение. Все это в нас течет медленно и непрерывно, перемешивается, сталкивается, вспыхивает внутри, на секунду освещая мрак преисподней. “Мы мёртвый человек / такой каким мы был / никто и никогда ни присно ни аминь”, – как-то обронил поэт Александр Левин, и это можно было бы сказать обо всем, что вышло из-под пера Кузьменкова.
Человек без всякой роли – ничто, но и человек, полностью вросший в роль, тоже лишен способности к жизни, он лишь существует по воле рока. Жизнь – столкновение с собственной ролью, соизмерение с нею внутреннего “я”, отчаянное сопротивление.
Тягостное впечатление вызывают пейзажи провинциальных городов, вроде уездного Бахмутова или зэковского Ивделя, в которых в разные времена и происходят истории, составившие “пасмурные хроники” книги.
У Кузьменкова каждый из героев “получает свою роль” в искривленном, сдавленном, искаженном пространстве зла. Все пожирающие тучи, мелкие дожди, “нудные, как бормашина”; темнота, делающая плоскими дома, деревья, людей. Мрак, упрощающий все живое “до черных двухмерных силуэтов”, теней в аду. Аввакумовский горький вздох: “Выпросил у бога светлую Россию сатона…”
Герои новелл Кузьменкова испытывают непрекращающийся страх перед ответственностью за свою жизнь, страх перед неудобной ее сложностью, перед угрозой капитуляции. Самурайский меч, случайно попадающий в руки одного из них, рождает в человеке искушение почувствовать себя властелином собственной судьбы и вершителем других судеб. Неразличение добра и зла внутри себя приводит героя к закономерной гибели. Он оказывается лишь одной из пружинок адской шарманки, но отнюдь не рукой, приводящей сложные механизмы в движение.
Способность человека к самоопределению, самоидентификации, а, соответственно, умение правильно соизмерить себя с уготованной роком ролью – сквозная тема прозы писателя. Есть разные роли и разные сценарии. Иногда, как, например, Сергей Лавров, герой рассказа “Красный Хутухта”, ты придумываешь себе алиби, стараешься отрешиться от всплывающей в памяти бойни минувшей войны и от мракобесия, переживаемого в настоящем. Успокаиваешь себя тем, что предназначено тебе во что бы то ни стало закончить ценный научный труд, ибо постигаешь ты тайные смыслы добра и зла в экзотическом буддистском вероучении. Добро и зло для тебя существуют исключительно как абстрактные категории, ты уверен, что все глубже и глубже погружаешься в вековую мудрость, но оказываешься неспособным увидеть мрак, рождающийся рядом с тобой, и противостоять ему.
Точечные мутации в душах героев Кузьменкова происходят как-то сами собой, нередко люди неспособны почувствовать, в какой момент аспид поселяется в их сердцах, понять, что приоткрыли темным силам дверцы души. Отсюда неумение сделать правильный выбор. А что есть выбор, что есть поступок? Суицид – это поступок или проявление безволия? Одни, как, например, Андрей из “Дурдома”, слишком поздно признают слабостью произошедшее с ними. Другие, как Виктор Ермаков в “Эксгумации”, приносят себя в жертву, ибо обнаруживают, что тьма поселилась в душе, и нет другого способа борьбы. Бессмысленно ли жертвоприношение? Вопрос остается открытым. В рассказе “Красный Хутухта” дьявол через пенсне чекиста Нестерова, фокусируя зло в призме, разлагает живое до праха, до небытия. Но у противника Нестерова не находится собственной линзы, которая была бы способна вернуть жизни изначальную цельность. Отчуждение героев от их “я” объясняет право зла мигрировать везде и повсюду. “Серфинг” становится отличительным художественным приемом автора: имена, судьбы, личины перемещаются в пространстве и времени. Образ кривобокого дерева постоянно возникает в историях “Бахмутовских хроник”, хотя между самими историями пролегают целые столетия. “Достоевские”, “Шаламовы”, “Сергеи Лавровы” перестают быть отличительными знаками конкретных судеб. Имена отклеиваются от прежних обладателей и перемещаются в поисках новых хозяев, раздавая им роли. Так пишется сценарий фатума. И пишется этот сценарий отнюдь не героем. Мы назвали героя героем, но это не так: человек лишь персонаж в “чужой игре”, каким он оказывается в одноименной новелле Кузьменкова. В ней на экране телевизора невидимый режиссер разыгрывает эпизоды прошлого и финал судьбы зрителя. И только ему, режиссеру, дано право выбрать жанр постановки – комедия или трагедия…
“Своевременно”, – так коротко отозвался о прозе Кузьменкова Сергей Юрьенен. Вы согласны? Нет? Ну, тогда достаньте из кармана пригоршню нейролептиков и антидепрессантов. Вот тогда-то тучки и рассеются, “дурдом” засияет фальшивым гламурным глянцем, черная жаба выпрыгнет из подреберья, а часы вместо “28.32” покажут не подлежащее сомнению “6.30”. В вашем родном Бахмутове настанет “мутный белесый рассвет”, как доктор и прописал.