Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 2008
Ольга Дернова родилась в 1979 году в Москве. Закончила Московский государственный педагогический университет. Работает в справочно-библиографическом отделе Исторической библиотеки. Публиковалась в журнале «Российский Колокол», финалист Илья-премии–2008
***
зима никакая не смерть а отъезд
олега к хазарам и грекам
слетает на город охапка невест
ногтями скребя по сусекам
фонарь
перекрёсток
сияющий круг
качается в облаке хлёстком
и кто отъезжает олег ли мальбрук
до лампочки снежным присоскам
в такую-то пору потеря себя
не слишком большая оплошность
пусть вечер летит топоча и хрипя
как серая в яблоках лошадь
вдоль мирных бульваров и тусклых аптек
катая пустую телегу
про то как сбирается вещий олег
куда-то
по первому снегу
***
Снег бывает разный: то мельче он, то крупней,
то пылит мукой, то липнет серьгами длинными.
Но всегда похож на танец промеж теней,
на балет с холодными балеринами.
Вот на сцене суматоха и авангард:
балерины для Метелицы стелют простыни.
А потом в оркестровой яме стихает гвалт,
пляшут примы; вспоминаются девяностые.
Но гораздо чаще вижу я, как в кино:
снегопад и мрак; к заутрене подморозило.
Пётр Ильич встаёт, выглядывает в окно
и взволнованно восклицает:
эврика, вот оно!
вот оно, лебединое моё озеро…
***
Чем дальше мы движемся в зиму,
тем звонче земли пустота.
А сумерки тянут резину
и щиплют за яйца кота.
Отпала потребность в румянах,
подошвы рельефнее след.
И так доверительно мягок
простой электрический свет.
Деревья встают на ходули
и мрак озирают окрест.
И мнится: вот-вот вестибюли
сорвутся с насиженных мест.
Как странный автобус в разрезе,
когда-то застрявший в железе,
застывший на тормозах, —
что нам примелькался до рези,
до боли в усталых глазах.
метель над родильным домом
Запах отглаженного белья.
В небе зима развернула свиток.
Ангел метельного патруля
белые зёрна сдувает с веток.
Душно, как между оконных рам.
Ростом с трёхмесячного младенца,
белые карлики по углам
ныкают чистые полотенца.
Выставишь голову за стекло —
альвы пресветлые, ну и тюря!
Ангел выпрастывает крыло
из паутинной ловушки тюля.
И утешается, загрустив,
видом сраженья у перекладин:
зёрна арабики супротив
крупных, лилейно-молочных градин.
Близится утро, пуская вскачь
кашу и масло по пищеводу.
И тишина вытесняет плач,
как телеса Архимеда – воду.
фонарь
Прекрасен вид ночного фонаря.
Неяркий ореол поводыря
ему идёт, но лик его не хуже,
когда лежит, покачиваясь, в луже.
Простую воду превращая в иод,
он изгибает шею, будто пьёт,
похож на гумилёвского жирафа.
И мокрой мордой тянется к окну,
и тени оттесняет в глубину
большого шкафа.
***
Когда сирени мрак полуподвальный
колышется в окне,
сим электрический и хам трамвайный
являются ко мне.
Они ломают ножки табурета,
ложатся на кровать.
И заставляют кукольное лето
плясать и напевать.
Из-за того, что город загазован,
не влагой и цветами, не озоном,
а только гарью пахнет наша стрит.
Но хам пускает трели по газонам.
А сим – тихонечко искрит.
a fish
Мимо озёр, отпирающихся, как сейфы,
мимо ствола, ручья, рукава, ущелья,
мёртвая рыба плывёт на север
против теченья.
Солнечный свет слабее течёт по шельфам,
капает на рыбу, как из пипетки.
И кишки за ней волочатся шлейфом,
свитые в петли.
Станем в конце как были и даже лучше,
если получим, господи, крепкий мёд твой.
Рыба плывёт. Вода у неё в желудке
плещется, живая – по верху мёртвой.
орфей на войне
Соловьи перемёрзли. Стрижи не хотят лететь.
Забастовка. Арктический воздух не держит крылья.
Отступление в бункер, полный глухих тетерь,
заставляет Орфея корчиться от бессилья.
Поддаваясь пессимизму ночных сирен,
он лежит, в уме утраты перебирая.
Эвридика в вагоне с беженцами. Сирень
отдаёт пластмассой. Жадная, как пиранья,
ночь запихивает страницы к себе в нутро,
обжимает пальцем, бойко стучит кареткой.
И на сердце звуки падают тяжело.
Как земля – на грудную клетку.
***
Мне нравится, что сумерки за шторами
дают намёк на уменьшенье дня.
И те предметы нравятся, которые
переживут когда-нибудь меня.
Я воздаю им маленькие почести
за то, что говорят они «не трусь»,
едва лишь я, во всей своей непрочности,
на их родную прочность обопрусь.
***
Птица видит по сторонам. Рыба видит по сторонам.
А машина глядит в упор, причиняя неловкость нам.
Загони её в глухомань, фары жёлтые отключи.
Убери из неё ключи. И подальше закинь ключи.
Теснота, и вокруг темно. Не расспрашивай, почему.
Это рощи на водопой ходят к домику моему.
Чтобы сеять добро и зло, и сумятицу, и абсурд,
оплетают они стекло и неволю мою сосут.
Но не рощи тому виной, а строители. И потом,
все мы — будущий перегной. И не прочь поболтать о том.
трапеция
Дождь, начинающий капать на улице,
в нашу квартиру забрался инкогнито.
И почему-то от жареной курицы
запах жасмина доносится в комнаты.
Надо, наверное, быть аккуратнее.
Надо точнее отмеривать специи.
Сыро. Предметы, обычно квадратные,
радостно приняли форму трапеции.
Катится свежесть по улицам лаковым.
Чуткое ухо старается выделить
ласковый шёпот из тысячи раковин,
с моря, лежащего где-то за тридевять.
Туча ползёт, как большая трапеция,
дождь моросит. Но не стоит печалиться.
Всё пролетает – победы и бедствия.
Жизнь не кончается.