Опубликовано в журнале Волга, номер 2, 2008
Родился в 1960 году в Среднеуральске, закончил Уральский Политехнический институт в Екатеринбурге в 1983 году. Публиковался в журнале “Новый Берег”, сетевых изданиях “Вечерний Гондольер”, “Сетевая Словесность”, “Точка Зрения”, в литературном проекте “Мистерия Бесконечности”. Автор трех книг: “Сотворение”, “Дыхание дней” и “Прекрасная Елена”.
Уезжающие остаются
в том осеннем, истаявшем дне,
что круги и разводы на блюдце,
после яблочка, или в окне
от дыхания, зимняя стужа,
никого от черты не вернуть,
вспоминание дальше и уже,
расплывается, если мигнуть,
там ещё не морозно, не зябко,
только поручней холод и грязь,
только пальцев гусиная лапка,
что прощаясь, в оконце толклась,
накануне прогулка по лесу,
шелести, полоса, шелести,
отработали старую пьесу,
неизвестные дни впереди,
позади и зима и разлука,
встречи – там, только там, позади,
я – стрела облетевшего лука,
не истаивай до… погоди.
* * *
Полями клевера дорога полукольцом,
Узка, накатана, полога, не чабрецом
С душицей выстелена – клонит стволы полынь,
И воздух в горечи погони, куда ни кинь –
Следы психической атаки, цветы цветов,
То крестоцветия, то маки, то синь мостов
И частых пятен иван-чая, черноголов,
Куст можжевельника встречаю, чей цвет лилов,
Перестоявшей земляники медовый вкус,
Мелькают дни мои, как блики, сквозь время мчусь
От поворота к повороту, полукольцом,
Ату его, ещё длинноту, пыльцой, венцом.
* * *
За перекатами речки и за стоячей водой
В поле стрекочут кузнечики, в низкой траве козодой
Голос подал неуверенно, с этого края обрыв,
Корни открыты у дерева, листьями посеребрив
Тени у мелкого омута, всюду снующих мальков,
Пляшет излучиной золото, связана сеть пустяков –
Торная тропка по просеке, ливень на полсапога,
Тля и жуки-долгоносики, ягоды из пирога,
Поле, поросшее клевером, кочки, ивановый чай,
Юг, обернувшийся Севером, берег, обрыв невзначай.
* * *
Мелеет свеченье под лиственным, качающимся кораблём,
Под парусом лета неистовым, теряющим свой водоём,
Покуда планета уносится, на звёздных ветрах горяча,
Берёза моя, дароносица, плащаницей бьёт, лопоча,
Пристрастно её трепетание, летящие плети листвы,
Картина, где плачет литания, белёсая соль синевы,
Прожилки темнеющих сумерек, мелодия белого дна,
Не вышнего вешнего шума рек, болотного полотна,
Движения сквозь изначальное, рассеянное в деревах,
Улисское, дальнее-дальнее, берёзами на островах.
* * *
Бьётся между пальцев камертон,
звуки затихают, затихают…
у холмов зелёных Оберон
с Дикою Охотой отдыхает,
что ему вращение небес,
кровь травы, безумие оленя,
на костях возрос волшебный лес,
брагу проливая на колени,
сядь к нему, красавица, прильни,
мне нужна для отдыха минута,
чтоб исчезнуть в сумрачной тени,
или холм раскроется наутро,
а поляна в вековых древах,
земляника та же и не та же,
камертон запутался в словах,
глуше, неразборчивее, глаже
льёт свою печальную печать,
далеки прекрасные уроки,
стоило ли музыке смолчать,
и возникнуть алым на востоке.
* * *
Тени намного первопрестольней,
Пахнут провалом, карстом и штольней.
Дикой малиной, зыбью песочной,
Чаянной встречей, пеной молочной,
Росчерком форточки перед грозою,
Чересполосицей между осою
И махаоном, плавно, рывками,
Тени у стен не нуждаются в яме,
В поле деревьями сшиты ложбины,
Чем отличается тьма от чужбины? –
Неузнаваемо поле во мраке,
Неразличимы пути до Итаки.
* * *
I
Элизиум теней! – ты вырос из зерна,
Сошедшего на скудные равнины,
Теория мертва, поэтому верна,
А любящие слепы и невинны.
Пороку невдомёк обуглить уголёк,
Что спрятано, прискучит убиваться,
Творец от одиночества далёк,
Огромное беззвучие оваций
Растает, почернев, для памяти есть хлев,
Для зонтика есть место на балконе,
Галерка допьяна неверием полна,
И труппа растворяется в озоне.
Лети в один конец, подброшенный птенец,
И занавес расклёвывай до пятен,
В Элизиуме сон, суглинок истощён,
Залог просрочен или невозвратен,
Песок невозвратим, стеклянный тает дым,
Ах, яблонька, ах, дерево сухое,
Всё гуще слепота, от ветра до моста,
От берега до вечного покоя.
II
Элизиум, вешалка века, пустынная в пальцах пыльца,
Недееспособна опека, и надо идти до конца
Я вижу – примята мокрица, кувшинками светят пруды,
Не ласточка – серая птица срезает крылом до воды,
Сокрытая толщею ила не статуя спит – василиск,
В себя обращённая сила, уставший от римского Приск.
Я сам себе тоже ифрита напомнил, припомнив дела –
Построена жизнь и разбита, и кажется, что отцвела.
Колонны, фонтаны, аркады – всё тянет на выспренный стиль,
Зачем непогоде не рады? – Без пороха мокнет фитиль.
Стриги, шелкопрядовый кокон, тяни шелковичную жизнь,
За смальтой ни света, ни окон, Элизиум – сам отвяжись.