Опубликовано в журнале Волга, номер 2, 2008
Евгений Зубарев. 2012. Хроники смутного времени: Роман. – М.: АСТ; СПб: Астрель-СПб, 2008.
Недалекое будущее. По всей России прокатывается волна грабежей и погромов. Обыватель трепещет. Армия и милиция, разоруженная властями – “с целью избежать провокаций”, – бессильны против многотысячной армии мародеров. Те же, чувствуя безнаказанность, грабят, убивают и насилуют. Вся провинция уже подмята хищниками, которые движутся на Москву – точь-в-точь как нечисть из булгаковских “Роковых яиц”. Последний рубеж обороны вот-вот будет прорван. И что же будет с Родиной и с нами?..
Роман журналиста и фантаста Евгения Зубарева вышел в свет сравнительно недавно. Хотя автор – не из числа “раскрученных”, а книга его не обладает большими художественными достоинствами (хотя и не скатывается к безусловному трэшу), роман был замечен и критиками и, что существенно, обычными читателями. В чем секрет внимания к этой книге? Конечно же, сыграло роль перенесение времени действия романа в совсем близкое будущее (реалии – почти сегодняшние, а события – уже нет) и, разумеется, не могла не зацепить тема грядущей гражданской войны, более похожей на “бессмысленный и беспощадный бунт” всех против всех…
Мысль о том, что цивилизация – лишь фрак на обезьяне, до поры подавившей в себе инстинкты разрушения, издавна беспокоила писателей и философов. Даже оптимисты эпохи Просвещения вынуждены были стыдливо признавать известное обаяние варварства, которому порой так нелегко сопротивляться. Пофазное превращение окультуренных деток в толпу дикарей наиболее ярко запечатлел Уильям Голдинг в ныне классическом “Повелителе мух”. Причем это был почти реалистический эксперимент на микросоциуме, ограниченный во времени и в пространстве. В свою очередь, писатели-фантасты, благодаря избранному им жанру, получали для своих экспериментов куда более обширное поле. И спешили засеять его всевозможными драконьими зубами, любопытствуя, каковы же будут всходы.
“…Восемь миллионов жителей тут же принялись затаптывать друг друга насмерть на мостах и в туннелях. Выжившие рассеялись за городом – словно саранча, словно полчища чумных крыс. Они заражали воду. Распространяли брюшной тиф, дифтерит, венерические болезни. Кусали, рвали, убивали, грабили, насиловали. Питались дохлыми собаками и трупами детей… То же самое происходило в Чикаго, Детройте, Вашингтоне, Лондоне, Париже, Бомбее, Шанхае, Токио, Москве, Киеве и Сталинграде – в каждой столице, в каждом промышленном центре, на каждом железнодорожном узле, во всем мире. Цивилизация была разрушена без единого выстрела. Никак не могу понять: почему военные считают, что без бомб не обойтись?” Цитата из мрачной антиутопии Олдоса Хаксли “Обезьяна и сущность” (1948) демонстрирует вариант гуманитарной катастрофы без мировой войны и без сверхъестественных событий, вроде превращения людей в зомби. Социальная напряженность, экономическая нестабильность, какая-нибудь изнуряющая региональная “спецоперация”, буйство стихий, паника – все это, по мнению наших авторов, годится в качестве первотолчка для “восстания масс” и последующего хаоса.
Ровно двадцать лет назад Александр Кабаков написал (и годом позже издал в перестроечном “Искусстве кино”) прогремевшую на всю страну повесть “Невозвращенец” – о печальном грядущем, ожидающем страну с названьем кратким СССР. По сценарию Кабакова, советскую державу подточил экономический коллапс, а обрушила военная диктатура. Генерал Панаев, взявши власть, не смог ее удержать, и из всех щелей посыпалась всякая мразь: вооруженные бандиты с убеждениями, отвязавшиеся борцы за социальную справедливость и просто громилы. Право силы победило силу права, началось дробление империи на княжества, процесс стал неуправляемым. Вплоть до августа 1991 года о грядущем хаосе и кровавых попытках его упорядочивания было написано довольно много книг – в жанре антиутопии отметились Э. Тополь, М. Веллер, В. Рыбаков и другие социально озабоченные фантасты. Когда же воздвигся и рухнул ГКЧП и не оправдались наиболее пессимистические сценарии (югославского варианта, хоть и не без издержек, так или иначе удалось избежать), жанр романа-предупреждения о близком будущем скукожился и увял. И вот, похоже, он возвращается к читателю снова.
Всего за несколько месяцев до выхода зубаревского “2012” увидел свет роман Вадима Еловенко “Мы – силы” (СПб., “Крылов”), где смута, разруха и гражданская война на территории России тоже становилась основным двигателем сюжета. Хаосу и беспределу, правда, предшествовали природные катаклизмы: из-за внезапных вспышек на солнце резко усилилось таяние льдов на полюсах; уровень мирового океана поднялся разом на полтора метра. От Японии мало что осталось, а Россию (которая территориально и не сильно уменьшилась) захлестнула волна насилия. Кубань заполнена беженцами, Москву накрыло ураганом, Санкт-Петербург превратился в огромную лужу с торчащим шпилем Адмиралтейства. Электричества нет, связи нет, федеральная власть бессильна. Паника, разброд и шатания, бандиты и людоеды делят территории, а у нормальных людей – так мало шансов выжить и остаться людьми. Если бы Еловенко сосредоточился только на описании предстоящих ужасов, книга его едва ли бы заслуживала подробного разговора. К чести автора, он сосредоточивается не столько на негативе, сколько на попытках (да, поначалу тоже хаотических) вменяемых людей остановить энтропию и общими усилиями выкарабкаться из ужаса. Кроме нелюдей, есть и герои: метеоролог Рухлов, ставший спасателем, и старший лейтенант ВМФ Ханин, пытающийся наладить человеческую жизнь в нечеловеческих условиях.
В книге Зубарева стихийные бедствия как первотолчок отсутствуют, а о первопричине всероссийского хаоса сказано довольно скупо: похоже, автор сам не очень понимает, отчего люди превращаются в толпу. “Это был совершенно загадочный феномен массового помешательства миллионов доселе вроде бы нормальных людей, впадающих в какое-то революционное неистовство от одного вида представителей власти”. Понятно, что власть предержащие предпочитают спасаться бегством, а образовавшиеся экологические ниши занимают герои. “Да что там обсуждать, как я буду защищать свой подъезд? Очень просто – буду стрелять во все, что движется. Кто-то знает другой способ?” Процитированная сентенция принадлежит главному положительному персонажу книги “2012”. Согласно сюжету, не оскудела еще Земля Русская и в состоянии родить новых Пожарских. Один из них, сотрудник охранной фирмы Антон (бывший студент, бывший солдат-срочник и, быть может, потомок того самого героя 1612 года), волею судеб вынесен в первые ряды борцов с беспределом.
Герой не хочет ждать милостей от власти и лично встает на защиту Родины. У него есть два друга-милиционера, несколько помповых ружей и горячее убеждение в том, что можно и нужно мочить ублюдков, не зачитывая им их гражданские права. “Вы готовы ждать, а я – нет, – объясняет Пожарский свою позицию психиатру Ароновичу (хорошему человеку, но мягкотелому либералу). – В этом между нами и разница. Вы ждете, когда вас ударят, чтобы не обидеть невинного, а я уже знаю, кто тот урод, поэтому стреляю первым”. Развитие событий в книге доказывает правоту стороннику превентивной стрельбы. С оружием в руках Антон спасает беспризорных детей, брошенных взрослыми, и, благодаря телевидению, становится кумиром граждан; под его знамена встает все больше и больше людей. В финале именно движение Пожарского “Восточные медведи” (не путать этих гризли с медведями из “Единой России”!) спасает дряблую, выродившуюся, гламурную, но все-таки Москву от орд мародеров. Предводитель беспредельщиков Дмитрий Рогозин получает две пули в лоб прямо на Красной площади. Хэппи-энд.
Печальное осознание того факта, что в некоторых – бесспорно, критических – ситуациях толпа нуждается не в конституции, а в картечи, хоть в раз в жизни стучится даже в самую демократическую голову. Чаще всего подобные суждения находят отклик в сердцах граждан из стран с развитой демократией, где, чтобы засадить монстра на пожизненно, надо стереть не одну пару железных башмаков. В этих случаях, конечно, велик соблазн призвать Грязного Гарри с его магнумом 45 калибра и решить проблему за несколько секунд – эффективно и без излишних церемоний.
Увы, в нашей стране демократия даже толком не переночевала, а автор уже сладострастно рисует новую чрезвычайку и реализует позитивную программу в духе хрестоматийного “Винтовка рождает власть”. При этом автор – вовсе не противник разумного-доброго-вечного; он из тех жванецких интеллигентов, которые раньше мечтали приехать на рынок на танке, высунуться из люка и спросить у оборзевших спекулянтов: “Скока-скока?” Правда, раньше у них не было танка, а сейчас – есть. Да еще с боекомплектом.
Автор “2012”, конечно, не считает, что винтовка и власть неразделимы навечно и что чрезвычайка должна стать нормой повседневной жизни. Мол, гуманизм должен немного подождать в шкафу – до тех пор, пока уберут трупы расстрелянных без суда. А там уж он снова воссияет. Однако не факт, что скоро его опять не запихнут в шкаф: пагуба простых решений в том и состоит, что к ним хочется прибегать снова, и снова, и снова… Ad infinitum.