Ирина Кабанова
Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2000
Ирина Кабанова
Омар Хайям и другие:
всемирная классика в России 1990-х годов*
На девяностые годы пришёлся очередной в послепетровской истории России всплеск острого интереса к западу, сменившийся, как это всегда бывало и прежде, периодом разочарования. Вновь подтвердилось, что русские — “неправильные” европейцы. Наиболее проницательные западные аналитики, такие, как французский историк Ален Безансон, показали, что самодержавие и коммунисты решали в сущности одну и ту же задачу: “предоставить русскому государству средства проводить великодержавную политику при ограниченных возможностях слаборазвитой страны” 1 , и до сих пор не разрешена главная проблема российской истории — противоречие между государством и обществом, которое долго, мучительно снималось в ходе становления западных демо-кратий. Ни разу Россия не смогла отказаться от гонки за Западом, за три века так и не пришло ясное осознание её безнадёжности, потому что Запад — это не сумма технологий и социальных институтов, а способ, стиль мышления и развития.
Как всегда в периоды кризиса, в России девяностых годов обострился интерес к чужому опыту. В социально-политической практике, философии и культуре других стран идёт поиск моделей, которые могут служить образцами собственного настоящего и будущего. В этом плане особенно велики возможности классической литературы с её безграничной открытостью для интерпретаций. С каждой переменой исторических вех шедевры мировой классики заново актуализируются и осмысляются. Классика как инструмент самопознания и воспитания несравненно эффективней, чем поиски новых национальных ориентиров по указке сверху. Как же на деле выглядит ситуация с изданием мировой классики в России последнего десятилетия?
В России над переводами классики трудились поколения первоклассных мастеров от Жуковского до Пастернака; творения Шекспира, Мольера, Гёте — обязательная часть школьной программы, а значит, превратились в составной элемент русской культуры. В целом можно сказать, что положение с переводами классики у нас было благополучным. Качество переводов, выполненных до 1917 года, деятельность издательств “Всемирная литература” и “Academia” в двадцатые-тридцатые годы, трёхсоттомная “Библиотека Всемирной Литературы”, крупнейший советский проект семидесятых, позволили полно и равномерно представить на русском языке литературу античности, Средневековья, Возрождения. Уже литература Нового времени была переведена в значительно меньшем объёме, и по мере приближения к ХХ веку пропуски делались всё значительней. Классика двадцатого века приходила к нам с опозданием, иногда в отрывках, а наиболее значительные эксперименты в литературе ХХ века либо находились под запретом, либо доступ к ним был предельно затруднён. Так что сетования советской интеллигенции на отрезанность от мировой культуры не были выражением вечного интеллигентского недовольства, а имели серьёзные основания. В сравнении с Главлитом царская цензура была благодушно-либеральна, и с каждым советским годом нарастал отрыв в знакомстве русского читателя с новинками зарубежной литературы, искажалась её панорама. Любопытно сопоставить ответы западных и русских читателей на вопрос о лучших авторах и самых значительных произведениях двадцатого столетия:
Великобритания
(Покупатели цепи книжных магазинов “Уотерстоун” и зрители 4 канала Би-би-си)
Дж. Р. Р. Толкиен. Властелин колец
Джордж Оруэлл. 1984
Джордж Оруэлл. Ферма животных
Джеймс Джойс. Улисс
Джеймс Хеллер. Уловка-22
Сэлинджер. Над пропастью во ржи
Харпер Ли. Убить пересмешника
Г. Г. Маркес. Сто лет одиночества
Джон Стейнбек. Гроздья гнева
Ирвин Уэлш. ТрейнспоттингЛондон Ревью ов Букс, 6 февраля 1997
Россия
(Читатели “Независимой газеты” и слушатели радио “Эхо Москвы ”)
Э. Хемингуэй
Э. М. Ремарк
Дж. Б. Шоу
Г. Г. Маркес
Франц Кафка
Томас Манн
Уильям Фолкнер
Дж. Р. Р. Толкиен
Джеймс Джойс
Марсель ПрустEx Libris НГ, 25 марта 1999
Как видно, в списках совпадают только три имени — Толкиен (первая публикация “Властелина колец” по-русски — 1988), Маркес и Джойс (“Улисс” был впервые опубликован в “Иностранной литературе в 1989 году); из русской десятки трое писателей начали публиковаться ещё в XIX веке, тогда как самый ранний из романов, названных англичанами — “Улисс” (1922). Восемь писателей из русского списка опубликовали свои главные произведения ещё до второй мировой войны, против двух в английской десятке. В целом русский список демонстрирует консерватизм, почитание авторитетов и, пожалуй, преобладание эстетического критерия над содержательным; англичане же отдали предпочтение откровенно политизированным книгам.
Достопамятный читательский бум рубежа восьмидесятых-девяностых годов стал золотой порой для переводов ранее недоступных текстов. То, что на Западе выходило в течение столетий — от Мариво и Джона Клеланда до Джойса и Вирджинии Вульф, — в несколько лет обрушилось на головы русских читателей, соперничая с разоблачительной литературой о русском и советском прошлом. Сегодня можно сказать, что этот вал выдающихся произведений если и не схлынул бесследно, то был плохо прочитан и поверхностно усвоен, или — если взглянуть на вещи иначе — те два процента читателей, которые в принципе читают серьёзную литературу, не имеют голоса в сегодняшней культурной ситуации.
Где бы ни проводились исследования чтения, социологи неизменно дают именно эту цифру — один-два процента от общего числа читателей интересуются серьёзной литературой, имеют привычку читать классику. Однако пропорция книжной продукции, предназначенной для этого элитного читателя, значительно выше. Из всей западной художественной литературы, изданной по-русски в 1997 — 1998 годах, классика прошлых эпох и двадцатого века, серьёзная литература составляла 10%. До августовского дефолта 1998 года это был наиболее динамично развивающийся сектор книжного рынка, и хотя он пострадал больше всех, на протяжении 1999 года он же быстро восстанавливается. Рост внимания издателей к классике — следствие обозначившегося падения интереса к коммерческой массовой литературе. Что же предлагается под рубрикой “мировая классика” во второй половине девяностых?
Проклятие современного отечественного книгоиздания — серийность — в случае с классикой прошлого более приемлемо и оправданно, чем в остальных жанрах. Классических серий много, и ориентируются они на разные группы читателей. Дешёвая “Школьная Библиотека” из мировой классики предлагает, естественно, только авторов, включённых в школьную программу. Книги в этой серии отличаются от принятого на Западе стандарта подобных изданий, где школьникам и студентам предлагается приобретать необходимые для занятий тексты с тем, чтобы каждый учащийся мог активно использовать их дома и в классе. Поэтому учебные издания максимально информативны, снабжены справочным и научным аппаратом, и конкуренция между ними зависит от качества предисловий и комментариев к тексту, от возможностей, которые книга предоставляет для обучения помимо самого текста. В нашей системе преподавания литературы подобный тип изданий не является необходимостью, да к тому же школьники и студенты — наименее платёжеспособная покупательская группа, так что работать с ними издателям невыгодно.
Далее, существуют серии, рассчитанные на солидную публику — на семейных людей, собирающих домашние библиотеки. Для этой категории покупателей, помимо имени автора, важен внешний вид книги — желательно, чтобы это был объёмистый том в красивом переплёте, в суперобложке, отпечатанный на хорошей бумаге. Такие книги приобретаются как статусная деталь интерьера, подборка произведений внутри тома при этом становится фактором третьестепенным . Поэтому составители серий “Библиотека всемирной литературы” петербургского издательства “Кристалл”, “Бессмертная библиотека” издательства “Рипол классик”, “Зарубежная классика” издательства “ЭКСМО-Пресс” копируют подбор текстов с признанного образца — с советской “Библиотеки Всемирной Литературы”. В настоящее время на книжном рынке представлено 19 серий, посвящённых отечественной и зарубежной классике, в совокупности предлагающих в среднем 150 названий в месяц. Однако количеству, к сожалению, не соответствует качество серий. Все они печатают приблизительно одинаковый, даже сузившийся по сравнению с “Библиотекой всемирной литературы”, диапазон авторов и произведений.
Единственный более амбициозный проект принадлежит петербургскому издательству “Азбука”. Его серия “Азбука-Классика” претендует быть русским “Пенгвином” или “Вордсвортом”. Подобно этим знаменитым западным издательствам, специализирующимся на публикации дешёвых изданий классической литературы, “Азбука-Классика” предлагает весьма широкий спектр имён и жанров, расширяющий привычные границы понятия “классика”. Помимо русской классики, уже опубликованы Платон и Юлий Цезарь, Леонардо да Винчи и Джорджо Вазари, Макиавелли и Паскаль, Ницше и Фрейд. Преобладает в серии классика ХХ века, выходящая за рамки рассмотрения данной статьи. Серия постоянно наращивает мощность, выйдя на уровень восьми названий в месяц. Всего в ней опубликовано уже свыше восьмидесяти книг, и в крупнейших магазинах-партнёрах издательства его книги можно сразу узнать по вращающимся полкам — идея, тоже позаимствованная с Запада. В отличие от прочих классических серий, “Азбука-Классика” выстраивается по принципу отталкивания от официального советского канона зарубежной литературы. Её редактор Вадим Назаров чётко представляет себе своего потенциального читателя: это российский средний класс, люди среднего возраста, как правило, мужчины с высшим техническим образованием. Их вкусы сложились в ранней юности, в эпоху глубокого застоя, и сегодня они готовы приобретать те самые книги, которые четверть века назад читали в слепой машинописи “самиздата” или в “Иностранке”, позаимствованной на пару дней. Эти люди слабо реагируют на новые имена, будь это Нобелевские лауреаты или обладатели самых престижных национальных премий; единственный успех серии в деле создания репутаций — публикация трёх романов серба Милорада Павича. Большинство же книг серии представляют переиздания давних переводов Кортасара, Маркеса, Льосы, Фриша, Кафки, Т. Манна, Гессе.
Если судить по количеству изданий в России в 1997 — 1998 годах, самым популярным классиком мировой литературы у нас был Омар Хайям. Его “Рубаи” выходили в этот период времени семь раз в издательствах центральных и периферийных, в изданиях художественных и самых скромных. Хайям превзошёл по популярности нашего давнего фаворита Александра Дюма, у которого выходило Собрание сочинений и отдельные романы. На третьем месте был Шекспир, на четвёртом — Джейн Остен, относительно новое для России имя. Прошедшие по телевидению английские экранизации подогрели интерес к её романам, которые, кстати, в основном печатаются у нас в сериях сентиментальной литературы, хотя их художественный мир начисто лишён сентиментальности.
Также за эти годы у нас были опубликованы: Эсхил, Катулл, Апулей, Данте (3 раза), Боккаччо, Петрарка (2 раза), Сервантес (2), Джон Клеланд, Роберт Бёрнс, Вальтер Скотт (Собрание сочинений), Байрон (2), П. Б. Шелли, Мэри Шелли, Шарлотта Бронте (4), Диккенс, Конан Дойл, Оскар Уайльд. Из французской литературы: Монтень, Мольер (3), Вольтер, маркиз де Сад (2), Мюссе, Бальзак (Собрание сочинений), Жорж Санд (3), Бодлер (3), Флобер, Мопассан; из немецкой литературы — Гёте (2), Шиллер, Гофман; из американской — Д. Ф. Купер, Готорн, Эдгар По, Марк Твен (2), Джек Лондон (3). Этот список отражает сложившиеся у нас в последние годы предпочтения в области классической литературы. Его бросающаяся в глаза узость, возможно, объясняется рядом причин.
Во-первых, основу списка составляют традиционно популярные в России авторы, ещё в XIX веке сильно повлиявшие на отечественную литературу, хотя почему-то столь же важные для русской культуры Гейне или Гюго оказались вне поля зрения издателей. Ещё печальней отсутствие в этом списке писателей первого ранга, которые как были, так и продолжают оставаться недооценёнными у нас — Стерна, Стендаля, Теккерея, Мелвилла. Во-вторых, в списке представлена литература, всё ещё сохраняющая привлекательность недавно запретного чтения (“Фанни Хилл” Джона Клеланда, сочинения маркиза де Сада, лирика Бодлера). Кроме того, Катулл и Апулей, Шарлотта Бронте и Жорж Санд с их любовной тематикой в представлении издателей как нельзя лучше соответствуют читательскому интересу.
В принципе самая обаятельная для русского читателя французская литература классических эпох переведена полностью, однако инерция прошлого всё ещё заставляет издателей отдавать предпочтение “проверенным” “Утраченным иллюзиям” и “Отцу Горио” Бальзака перед его же произведениями, входящими в западный бальзаковский канон — “Златоокой девушкой” и “Луи Ламбером”, “Урсулой Мируэ” и “Кузиной Беттой”. По тем же причинам Вальтер Скотт в России представлен в первую очередь “Айвенго” и “Квентином Дорвардом”, а не теми романами, что признаны лучшими на его родине — “Эдинбургская темница” и “Пуритане”. Любой американец придёт в недоумение от столь явного предпочтения, отданного в России Джеку Лондону перед Готорном, Твеном и Стивеном Крейном. Сама по себе эта разница в восприятии национальных литератур на родине и за разными границами — особый предмет для анализа.
В начале девяностых годов оказались заполненными многие пробелы в русских переводах западной классики прошлого. Назовём самые заметные: впервые были опубликованы Пьер Абеляр и маркиз де Сад, Жерар де Нерваль и “Замогильные записки” Шатобриана, поэзия Новалиса, ранее не переводившиеся новеллы Бальзака, шедевры английской викторианской готической прозы и “Миддлмарч” Джордж Элиот, “Исповедь англичанина, употребляющего опиум” Томаса Де Квинси, новые переводы из Бодлера и французских символистов, новые переводы прозы Гюисманса и Рильке, практически полный Оскар Уайльд. Ко второй половине девяностых годов переводная классика по-русски впервые стала как никогда раньше близка к западному канону, но нашим издателям и переводчикам остаётся ещё много дела. Смущает то обстоятельство, что издатели крайне робко заказывают и выпускают новые переводы западной классики прошлого. Собственно говоря, в 1997 — 1998 годах впервые появились по-русски лишь четыре книги: “Троил и Крессида” Чосера, “Мемуары” кардинала де Ретца, “Дневник чумного года” Дефо (все — 1997) и “Галантные дамы” Брантома (1998). Но фонды классической западной литературы ещё далеко не исчерпаны, и поле деятельности в этом направлении открыто. Пусть до широкого читателя эти книги доходят разве что случайно, идёт большая культурная работа, разнообразящая и уточняющая наши представления о путях развития западной мысли, и скорее всего плоды этой работы скажутся не сегодня и не завтра.
В предыдущей статье о переводной массовой литературе было описано, как на рубеже восьмидесятых-девяностых годов в коммерческих жанрах шла количественная и качественная компенсация за десятилетия нашей отгороженности от нормального хода развития мировой литературы, как ко второй половине девяностых произошло насыщение рынка и началась его диверсификация. Аналогичные процессы наблюдаются и на рынке классической литературы. Для элитного читателя выпускается невиданное прежде разнообразие интеллектуальной и классической литературы, но очень ограниченными тиражами, тогда как для массового читателя “классика” свелась к традиционно образцовой литературе, к горстке имён, знакомых ещё со школы.
Для полноты картины необходимо упомянуть ещё одну тенденцию, проявившуюся во второй половине девяностых. По мере нарастания разочарования в Западе, возрастает интерес к литературе Востока. В давнем нашем центре востоковедения, Санкт-Петербурге, работают издательства “Гиперион” и “Евразия”, выпускающие художественную и философскую литературу Китая и Японии. В отличие от западной классики прошлого, книги этих издательств попадают в русские списки интеллектуальных бестселлеров.
А набор произведений западной классики, предлагаемый сегодня массовыми тиражами, демонстрирует те же установки общественного сознания, что стали очевидны и в прочих сферах российской жизни — ностальгию по старому, хорошо знакомому, нежелание рисковать и реально менять ориентиры. Наивно было бы полагать, что издатели, чьё преуспеяние зависит от чуткости к требованиям рынка, не в полной мере воспользовались предоставляемыми рыночной свободой возможностями. Скорее описанное выше сужение понятия зарубежной классики до узкого набора имён и произведений отражает не недостаток просветительского пыла наших издателей и тем более не говорит об ограниченности чьих-то индивидуальных представлений и вкусов, а свидетельствует о неумении воспользоваться заложенными в классике механизмами культурного новаторства и преемственности.
Но ни самая искренняя любовь к классике, ни её критическое изучение не ведут к совершенствованию личности и исправлению мира. Классические произведения могут базироваться на любой идеологии и на любых моральных принципах; сила классики вовсе не в социальных программах, которые она якобы содержит, а в том, что она заставляет задуматься над ценностями, которые предлагает автор, и тем самым расширяет границы мира для читателя. Нечего и пытаться извлечь из художественной литературы проекты социальных реформ; единственный урок, который из неё можно извлечь, — урок терпимости, чуткости к переменам в себе самом, в другом, урок приятия этих перемен и в конечном счёте приятия экзистенциального одиночества человека в жизни.
* Статья написана в рамках проекта Программы поддержки исследований Института Открытое Общество.
1 Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое. Сборник статей / Пер. с фр. А. Бабича, М. Розанова. М.: “МИК”, 1998. С. 21.