Владимир Казаков
Опубликовано в журнале Волга, номер 1, 2000
Владимир Казаков
Из неопубликованного
Азбучные мгновения
(из книги “Незаживающий рай”)
Странным было его отношение к судьбе. Судьба платила тем же ему. Особенно это было заметно зимой, когда наступала весна, и солнечные лучи грозно сверкали на ледяных рукоятях сосулек. Тогда он (сутулый светловолосый худой — Виталий Прилюк) подходил к окнам, подолгу смотрел, и даль безмолвно уносила его болезненно-восторженный взгляд.
Несколько судеб жёстко изгибались в такт железным углам крыш. Он думал: “Я думаю: “Он думал: “Я думаю: “Он думал: “Я думаю: “Он думал… и т. д.
Неожиданно воздух и ветер, столкнувшись, шатнули город в сторону от обычного шума и суеты. Всё замерло, кроме незамирающей тишины холодного голубого весеннего неба. Виталий смотрел вдаль расширенными от восторга глазами, каждое мгновение он готов был сорваться с собственных губ, как ликующий болезненный крик… В дверь уже давно стучали настойчиво, но он не слышал…
Необычен был весь её облик: и светлые тёмные волосы, и ресницы, и улыбка, начинающаяся здесь и затихающая где-то в далёком неведомом никому мире…
Стёкла окон слепли от яркой весенней боли…
Виталий
Право, я не знаю, что вам ответить… Я, кажется, отсутствовал здесь… или где-то ещё… Простите… не знаю…
Магдалина
Да нет же! Посмотрите на время года! — уже ночь… Кажется, звезда сверкнула в одном из окон… или в одной из стен…
Виталий
Да, теперь я слышу. Камни окаменели… Что со мной? Вот что: проходя переулком, проходя мимо фонаря, я задел локтем свет… спугнул птицу… или что-то в этом роде… впрочем… Ещё не видя вашего лица, я шёл одиноко… я вдруг забыл что-то очень важное… Ах, да! Отправляясь в путь, взять что-нибудь на память о возвращении… Да?
Магдалина
Именно в этом месте вашего пути я вас и встретила! Вы шли молча, опираясь на голос, как на трость — твёрдо и чуть рассеянно. Вам не хватало только блестящего цилиндра и… нескольких азбучных секунд… Вы меня понимаете?
Виталий
Да, мы столкнулись в этом месте сна… (неожиданно переходя на восклицания) Если не верите, то спросите у кого угодно! Но для меня были всегда превыше всего законы чести! Я не испугаюсь ничего, ни смерти, ни других превращений! Вот!
Магдалина
Я верю… Я верю и вашему благородному молчанию… и этим странным словам…
Виталий
Простите!… Я вдруг увидел прекрасное лицо. Ночь и фонарь надвигались на него со всех сторон… Это вы?
Магдалина
Не знаю… Но что это с вами?…
Здесь только чёрные числа на номерах домов сохранили свой безумный разум…
Около изгиба темноты изгибалась река, хмурые числа вздрагивали от прикосновения часовой стрелки, стук булыжников заглушал все остальные булыжники.
Кто-то из выходивших из здания говорил оживлённо, и вдруг молчание пронзило его речь — он упал замертво.
Женщины столпились поодаль, их шляпы и перья проплывали над неподвижным ужасом лиц.
Бледная темнота столпилась вокруг наступившего часа. Воздух, напрягшийся, чтобы удержать здания от падения? Или что это?
Изгиб часа, тугие жёсткие воротнички и подбородки мужчин.
Он сказал ей: “Я невольно залюбовался вашей неподвижностью — это было несколько мгновений из мрамора”…
1-й мужчина
Подумать только! Вчера и все предыдущие дни он был жив, а сегодня его уже нет с нами!
2-й мужчина
Как сейчас вижу его лицо, мужественное среди жестоких изгибов.
3-й мужчина
Я посмотрел на часы: стрелка, как безумная, мчалась к набережной.
1-я женщина
Я никогда не слыхала от него ни слова.
2-я женщина
Ещё бы! Если он не мог выразить себя даже молчанием, к чему были слова?…
Одна из них наклонилась над трупом. Её имя не было здесь известно. Здания и тесно придвинутые к ним сумерки медленно приближались к полночи.
Женщина замерла. Она была одинокой среди этих неподвижных мгновений. Ясно было, что ещё вчера её не было среди живых, и завтра не будет. Что это было одно из тех существ, которые бывают только сегодня…
Близко от её лица темнели суровые изгибы всего. Зеркало реки неожиданно отворилось, и её отражение показалось в сверкающем окружении фонарей.
Она вышла из зеркала, пройдя по каменным плитам. Несколько её лиц остановились в воздухе бледными пятнами…
От прикосновения друг к другу небо и крыши вздрогнули…
1-й голос
Мне сегодня во сне привиделся транспорт. Так — в виде слова.
2-й голос
А у меня каждая третья мысль — о свободе. Прогуливаюсь ли по шумным улицам, молчу ли где-нибудь в темноте — всё это ни к чему не приводит. Воображение — это то же зеркало: оно ничего не отражает.
1-й голос
Не буду настаивать ни на своей правоте, ни на вашем заблуждении… Но что это? Мне снова снится транспорт!…
Виталий Прилюк остался один на один с образцом прозы. За окном бушевала тихая весенняя ночь. Исторический роман назывался “Надменность Карла XII”.
“…тем более, что первые польские вельможи противной ему партии от страха оружия его принуждены уже были удалиться из Польши, а именно: примас Шонбек в Шлезию, брат его вице-канцлер в Дрезден, князь Вишневецкий, бискуп Куявский и другие многие сенаторы, воеводы и старосты в Королевец, в Гданьск и в прочие места… Тем временем сенатор граф Виллямовский, поклявшийся на верность королю Августу Саксонскому, спокойно метался по залам своего родового замка в Сбараже. На его груди была стальная кираса, он вдруг как вкопанный остановился напротив огромного венецианского зеркала, занимавшего почти всю стену. Он залюбовался своим невольным отражением, сжимая рукоять шпаги и окидывая вызывающим взором зеркальную даль.
Но вдруг суровые мгновения прошли по его лицу. Он резко обернулся: за его спиной стояла графиня Ядвига. Два огромных неподвижных безумия, осенённые длинными ресницами, темнели на её бледном лице. Графиня всё видела и всё поняла…”
Холод пробежал по спине Виталия, он отстранился от книги. Окно встретило его взгляд и таинственно отвело глаза. Развешенный по стенам воздух поблескивал своими боевыми изгибами…
Фонарь смотрел в расширенную от ужаса ночь. На лице трупа показалась улыбка. Женщина провела безумными глазами по неподвижной воде реки. Шляпа, перья и ужас проплывали над перекрёстком двух бледных лиц…
1-й мужчина
Я сухим коротким поклоном приветствовал появление нового действующего лица.
2-й мужчина
Кого вы имеете в виду? Графа Виллямовского или улыбку смерти?
3-й мужчина
И вообще, в какой стране мы находимся? Название не нужно, сообщите только среднегодовую норму осадков.
1-й мужчина
Судя по высоте тюрем, это — каменная пустыня. Впрочем — тише, тише! Ведь есть два или три слова, которые ещё не были никогда произнесены человечеством. Вот я и боюсь оказаться этим счастливцем…
На лице трупа осталась лежать улыбка. Женщины неподвижно стояли возле своих бледных лиц. Ветер медленно шевелил воздух.
Одна из них склонилась над трупом. Темнота резко обозначила изгибы ужаса. Фонарь отпрянул от света.
Впрочем, весна была в самом разгаре, холод был в отчаянной решимости победить или умереть. Наконец, подбородок одного из мужчин, выражавший непоколебимую волю, дрогнул. Их было несколько, они стояли поодаль, не уступая в этом отношении каменной неподвижности зданий.
Он сказал: “Я бросил ему короткий сухой поклон, но так сухо и коротко, что мгновения переглянулись… Мой подбородок выражает непреклонную решимость и волю. Эти изгибы выражают меня… Что?…” Ему никто не ответил…
1-й голос
Сегодня я был на Армянском кладбище, где похоронен мой дед… Бродил между надгробий… Клянусь, я первый раз в жизни подумал о смерти и о себе!…
2-й голос (женский )
А я всю ночь не могла уснуть из-за графини. Её бледное лицо стояло у меня перед глазами… О, развязка кровавой зеркальной драмы!…
Труп лежал неподвижно, то белый, то снова белый. Часовая стрелка медленно приближалась к нему. Твёрдые подбородки мужчин тяжело подпирались каменными воротничками набережной. Несколько женских лиц растаяли в исчезнувшем воздухе.
Часовая стрелка, затаив дыхание, прошла по трупу. Он загадочно улыбнулся. Воротнички набережной и каменные подбородки сверкнули, отражаясь в холодной фонарной воде.
Улыбка покачивалась, уносимая неподвижным ветром. Женское лицо приблизилось, глаза туманно расширились, холодно сверкнула стальная грань поцелуя. Покойник не отозвался ни на одно из имён. Веки, отягчённые мостами, тяжело приоткрылись к самому острию. Подбородки мужчин разрезали воду, как неподвижные сваи…
Гость (входя )
Что это с вами? Что означают это бледное лицо, эти дрожащие губы, судорожный этот воздух?
Хозяин
Со мной случился один из случаев… Но, простите, я, кажется, преодолел минуту слабости… Вот вам моё твёрдое “нет!” Или вы пришли за чем-нибудь другим?
Гость
Не помню, не знаю, сейчас скажу… Ах, да! Вот: вчера я читал роман, потом грезил, то есть продолжал читать в небе…
Хозяин
И что же?
Гость
Хотите выслушать исповедь призрака?
Хозяин
Вы странный гость!… Впрочем, тут клятвы не помогут. Я — само внимание + скрещённые на груди руки.
Гость
Впрочем, вы её уже выслушали. Я вам исповедался одним только взглядом… каменно-тяжёлым… Что давит сильнее, тяжесть или холод?… Смерть — это победа над безумием… Ах, вот что ещё! Я шёл, вдруг — споткнулся. А это недостойно призрака, ей-богу! Я тихо рассмеялся… Вы побледнели?
Хозяин
То, что вы приняли за бледность, на самом деле — спокойствие. Вы спокойствие приняли за бледность. Слышите?
Гость
Не могу знать… Или вот ещё история: смотрю: у набережной — труп. Я подошёл поближе взглянуть, не я ли это лежу. Был лёд, сырой ветер, холодные окна липли… А что это со мной? Какая-то весёлая слезинка бесится в глазу. Какая-то едкая усмешка выпрыгнула из зеркала и устроилась возле моих губ… Впрочем, я не настаиваю… И женщина склонилась надо мной… Я был смертельно ранен поцелуем… Лицо — бледный туман, два огромных глаза заманивали темноту в свой широко раскрытый ужас. Я мужественно вздрогнул. Знаете, бывают судороги мужества…
Хозяин
Эту бессвязную речь я уже где-то слышал. Но где? Ведь я не мог её нигде слышать.. .
Гость
Что? Надменность № XII? Плотно сжатые губы и сталь — вот мой немой девиз… А, чёрт возьми!..
Он исчезает, оставив в недоумении зеркало, хозяина и его отражение…
Её приход был встречен молчанием и худобой Виталия. Маятник шаг за шагом приближался к рассвету. Дверь была широко закрыта.
— Вы помните? — Виллямовский брал уроки надменности у зеркал.
— Я беру уроки неподвижности у стен? Я грущу… Это моя улыбка лежала на лице трупа… Кто я? Живописец, режущий кистью?… Ах, что я говорю!..
— Что? Я ничего не слышала, но могу повторить слово за словом…
— У вас бывает вдруг иногда такой удивительный взрослый взгляд! Так по-взрослому умеют смотреть только дети…
Двое случайных ночных прохожих шли, обмениваясь короткими фразами, стуком подошв. Увидев и увиденные, они в ужасе отшатнулись от трупа, оборвав на полуслове своё призрачное существование…
Туманное лицо женщины плыло, удаляясь от приближающейся реки.
Железные углы крыш всё глубже врезались в воздух. Обозначились белые изгибы холода. Несколько чёрных чисел, широко взмахивая крыльями, опустились около трупа. Зловеще сверкнули каменные лужи на мостовой. Бледное лицо женщины закрыло себя руками. Кружась над покойником, чёрные клювы чисел почти касались воды.
Где каменные подбородки мужчин разрезали течение…
1-й подбородок
Мы неподвижны, и поэтому кажется, что время движется.
2-й подбородок
И не удивительно: жизнь состоит из ночных снов и дневных галлюцинаций.
3-й подбородок
Я на грани безумия! Что делать?!
4-й подбородок
Оставайтесь на грани…
Проходили годы. Отчаяние сменялось другими цветами радуги. Женщина склонилась над трупом. Несколько мужчин холодно стояли поодаль. Это было не утро, а какая-то бледная маска…
21 апреля 71 г.
Молчание
(из книги “Незаживающий рай”)
Облик этой женщины возник из пересечения двух странных мгновений:
1. Днём над городом прошёл грохочущий ливень, с громом, с молниями, с сверкающими крышами и мостовой. К вечеру улицы почти высохли, а ночью вдруг снова заморосил бледный прозрачный дождь, словно явился призрак разбившегося дневного ливня.
2. Среди многочисленных гостей, собравшихся в эту ночь у хозяйки, был один, чьё молчание и неподвижность, и, если можно так выразиться, чьё отсутствие вызывали недоумение всех.
Недоумение грозило вылиться в открытое возмущение, уже несколько резких взглядов готовы были сорваться с глаз наиболее энергичных гостей, как вдруг…
Эта женщина возникла, воздух смешанный с темнотой вздрогнул, окно сверкнуло, словно остекляневший призрак дождя.
Странный гость и вошедшая незнакомка несколько мгновений пристально смотрели в глаза друг другу. В наступившей невероятной тишине слышен был только оглушительный грохот секунд.
Наконец, оба отвели глаза. Все гости вдруг заговорили одновременно.
2-й гость
Это поразительно! Это восхитительно и незабываемо! Больше того, это никак!
1-й гость
Бог мой! Куда девалась моя невозмутимость!… Ах, вон она! Глядит на меня из того зеркала.
Ммда…
4-й гость
Клянусь усами, я впервые очарован не собой! Какие у неё волосы! И на них следы дождя — ещё живые капли! Подойти к ней или не подойти? Во мне кипят отвага и страх. Что делать?
5-й гость
Я был когда-то военным и знаю толк в отваге. Смерть не страшна, не страшно и другое. Страшно третье. Впрочем, я готов. Вот вам моя жизнь — секунда за секундой!
6-й гость
Ну что вы! Что вы! Разве можно быть таким легковерным по отношению к себе!
3-й гость
Я, кажется, вздрогнул… Я с детства был очень чувствителен ко всему странному. Для меня циферблат часов — это целая поэма из чисел. Поэма о нашей жизни!… Я говорю не то, я знаю. Мне спокойствие никак не даёт собраться с мыслями. Да.
1-й гость
О, магическое действие красоты! Кто его не испытал, тот его не испытал.
2-й гость (хозяйке )
Кто эта женщина? Вы нам решили сделать сюрприз? Жестокая! Вы не рассчитали силу впечатления, и вот… у меня слова хлынули горлом…
Хозяйка
Безумец! Приложите к голове вот это холодное небо… это вас успокоит.
2-й гость
Что вы! Что вы! Я так люблю людей, что даже на себя начинаю распространять эту любовь… Ведь я тоже… в некотором роде…
4- й гость
А вот я никого не люблю!
Хозяйка
Что ж, тем хуже для никого.
3-й гость
Сначала я принял её за плод своего воображения…
1-й гость (в сторону )
Воображаемого воображения.
3-й гость
…но потом, увидя, что это не так, я замер вместе со своим зеркальным двойником… Да… Но это мгновение длилось только один миг… не больше мига.
6-й гость
О ком вы говорите?…
Воздух возле его подбородка изгибался твёрдо, почти неумолимо. Глаза оставались холодно-надменными даже при взгляде на собственное отражение. При появлении незнакомки что-то странное произошло с этим лицом — что-то холодное и резкое, как хруст льда. Он сделал шаг в темноту, властным движением руки останавливая готовые было следовать за ним окна.
Этого человека можно было сравнить с стальным лезвием, рассекающим время. Ещё его можно было сравнить с стальным лезвием, рассекающим воздух. Поистине, такое впечатление производил он. Его необыкновенная твёрдость доходила порой до мягкости. Рассечённая надвое темнота падала по обе стороны его отточенного стального лица…
3-й гость
О ком? Я н-не помню…
2-й гость
Он никогда ничего не знает и никогда ничего не помнит.
Хозяйка
Впрочем, весьма бойко и миловидно отражается в зеркалах.
5-й гость
Если хотите знать, моя жизнь делится на 3 периода. Вот они: 1. Период. 2. Второй. 3. И так далее… Но что это? Мне в глаз темнота попала!…
Ни незнакомка, ни странный гость не проронили ни слова. Ещё до прихода неожиданной гостьи он был взволнован чем-то необычайно (предчувствием?). На лице его то и дело появлялись и исчезали появления и исчезновения каких-то теней, таких странных и торопливых, словно их отбрасывали причудливые тела секунд. Он кидал вокруг себя беспокойные взгляды, то похрустывая пальцами, то поёживаясь от холода высоких зеркал. На участливый вопрос хозяйки он ответил что-то, но сам не расслышал своего ответа и снова переспросил её. Она улыбнулась, а странный гость закивал виновато и торопливо, словно наконец расслышал свой невпопадный ответ. Стена понимающе темнела за его сутулой спиной.
Этот гость, поистине это было само молчание. Это было, к тому же, совершенно неподвижнее молчание. Сутулая неподвижная спина его сливалась полностью с темнотой, а узкое худое лицо — с бледным мерцающим светом.
Что знала о нём хозяйка? — ничего. Что знали о нём остальные? — остальное. Этот гость как бы существовал и не существовал одновременно. Трудно было решить, что же вызывало негодование гостей — его существование? несуществование? или одновременность? Даже зеркала, казалось, были в недоумении — отражать или не отражать? Словно имели дело с призраком или с чем-нибудь в этом роде (например, с сладострастным изгибом воздуха, оставшимся в том месте, где только что стояла хозяйка).
Вначале к этому гостю (к 7-му) относились весьма приветливо и дружелюбно, к нему обращались с вопросами и даже, видя его молчание, одалживали ответами. Но всё это было безрезультатно: возникая из темноты, 7-й гость тотчас же растворялся в мерцающем свете лампы. Его неподвижность так же смешивалась с темнотой, как его странное молчание рассеивалось в бледных лучах света.
3-й гость
Я к себе всякий раз несправедлив. То слишком строг, то слишком снисходителен. И всё это началось с тех пор, как я однажды принял за себя своё зеркальное отражение.
1-й гость
Бывают ошибки и позабавнее. Могу привести несколько зловещих примеров…
5-й гость
Ах, нет, нет! Молчите!… Я только что получил письмо от Н. И. Харджиева из Питера. Вот оно, я вам прочитаю:
Дорогой Володя, вспомните мои опасения: поездка оказалась почти ненужной и весьма вредоносной. Сразу же захворал и чуть… (отравление и тромбоз!). 8 дней ничего не ел. Сквернейшие последствия (продолжать лечение буду и в Москве). Кроме того, нижняя десна окровавливается ежедневно, как Десна 1914 или какого-то другого года. Ужасен, чуж и смотрит Кащеем сей город зимних и летних садов и эрмитажей. Малевича и Хармса не встретил ни разу. Мир действительно изменился. Это видят только старики. Вы этого не замечаете. Хочу вернуться домой в понедельник. Извещу Вас телеграммой — может, встретите? Но можете и не встречать, доеду до Кропоткинской и самостоятельно. Многим знакомым и Н. В. Николаевой о Вас говорил. Она и сейчас достаточно язвительна и на просьбу об автографированном фото ответила бы сухим недобрым смехом. Я живу в роскошном № Окт. гост., но получить утром стакан горячего чая здесь почти невозможно, а “салаты” только из кальмаров, что весьма огорчает меня, любящего “салаты” из осьминогов и мокриц.
С медвежьим объятием
Хрустолюбивый
воин
Н. Х.
2-й гость (неожиданно )
Умоляю, помогите мне! Я полон иллюзий!
4-й гость
Чей это голос? Так и кажется, что он принадлежит мне.
1-й гость
Он принадлежит всем нам. Впрочем, я не вмешиваюсь…
Обрывки этих и других фраз долетали до слуха хозяйки, которая стояла, неподвижно глядя перед собой. Несколько мгновений вперегонки приближались к ней. Одно из них было до бела раскалённым и со свистом пронеслось мимо её виска.
Увидя в зеркале своё вопрошающее отражение, она отвернулась, ничего ему не ответив.
3-й гость (к остальным )
Но знаю, чем мне поднять ваше и без того упавшее настроение. Хотите? у меня есть в запасе две старых шутки. Вот они: 1. Первая. 2. Вторая.
4-й гость
Я медленно отыскиваю взглядом настенное зеркало и узнаю своё отражение, более осунувшееся и зелёное, чем обычно. Я склонен объяснить это отчасти и древностью, и усталостью самого стекла…
2-й гость
А те двое ещё не проронили ни слова!
6-й гость
Есть что-то замогильное в этой паузе.
1-й гость
Кто здесь покойники, кто живые?
5-й гость
Очевидно те, чьи жесты ску…
Май 71 г.
Образец прозы
(из книги “Незаживающий рай”)
Наступила ночь, за ней — другая. Эта другая была полна событиями. Наконец, забрезжил рассвет. Виталий Прилюк был спокоен. Это спокойствие продолжалось такое множество мгновений, что утренний свет стал беспокойно врываться сквозь высокие узкие окна. Воздух вперемешку с железом крыш — вот что представляла собой ночь.
Появилась и со скрежетом продиралась сквозь идущие тучи луна. На противоположном конце города обитатели забеспокоились. Они почувствовали какую-то смутную тревогу. Но вскоре сон взял своё. Ночной воздух рассекали смутные тревожные сновидения.
Виталий приблизился к стене и прислушался. Стена молчала. Ни звука не вырывалось из груди каменного существа. Окна плавно пропускали ночные лучи. В небе светлые тревожные полосы обозначали пути сновидений. Противоположный конец города был словно на другом берегу океана.
События ночи разворачивались в беспорядке, наползая друг на друга и громоздясь, словно железные крыши. Виталий продолжал прислушиваться, пытаясь по молчанию стен определить характер этого молчания, его окраску. Сталкиваясь с утренним светом, стена грозно и жалобно выдерживала его натиск. Рисунок обоев исчез и стёрся.
Если события ночи отодвигались и уплывали вместе с темнотой, то утро — само было событием. Высокое и узкое — в рост окон, оно явилось Виталию как сплошная прочерченная полоса нового сновидения.
Противоположный конец города откликнулся и замолк. Башенные часы вдруг показались прибором, измеряющим тревогу: тёмные стрелки медленно ползли вверх.
Воздух был неподвижен и тих. Что это, молчание или разговор на языке стен?
События ночи ещё громоздились в памяти Виталия, стены и темнота прислушивались друг к другу, звук был окрашен в спокойные цвета отчаяния.
Женщина сказала: “Я соскучилась по своему отражению в зеркале. В нём я гораздо лучше, чем на самом деле. Знаете?”
Тень, отброшенная молчанием Виталия, утвердительно кивнула в ответ. Он думал: “Ещё бы, ведь наше зеркальное отражение — это недостижимый идеал. Поэтому мы и всматриваемся в него с таким безнадёжным напряжением”.
Она продолжала: “Впрочем, номер этого дня ускользнул из моей памяти. Воздух был полон прохожими, тротуары сверкали, в петлице дождя голубел запёкшийся вздох… Постойте-ка, я подкрашу губы. Какой вам больше нравится цвет, белый или другой?”
Он ещё раз кивнул.
“На что вы потратили всё это время? Неужели на спокойствие?” — спросила женщина. Через несколько мгновений она вернулась, но не одна, а с торжествующей странной улыбкой: “Теперь мы совершенно одни. Стены — не в счёт. Теперь вы меня поцелуете?… Ах, какие у вас горячие губы! Куда вы дели весь этот холод?.. Вы безумец! Я просила только поцелуя!…”
Женщина обвела взглядом стены в поисках зеркала. Её зрачки медленно двинулись, чтобы остановиться вопрошающе и молчаливо на Виталии.
Вот её внешность: вот. Молчаливым движением руки она, казалось, отвела от себя темноту. Показались бледные стены, сверкающие зрачки и тёмные пряди волос.
— Скажите мне хотя бы два слова о себе.
— Когда-то я был солдатом. Когда-то я буду покойником. Вот и всё, что известно.
— Какое у вас странное молчание! Я бы его узнала из тысячи… Знаете, я иногда бываю очень жестокой… Удивительное чувство — отчаяние! Оно всегда начинается и никогда не проходит…
Двое прислушались к молчанию стен. Мгновения босо звучали в каменной тишине. Надрезанная крышами, темнота стекала по водостокам. Виталий не знал, что означают все эти странные мгновения. Он забывал о них прежде, чем они наступали.
Открыв наугад страницу, Виталий прочёл: “Женщина сделала движение, словно собралась уходить. Он остановил её. — Куда вы? Ведь на улице ночь… Женщина послушно посмотрела в окно…”
Женщина сделала движение, словно собралась уходить. Она бросила ему взгляд, полный прощания. Она хотела было уже сказать “прощайте!”, но сказала: “Что это со мной сегодня? Молчание или какая-нибудь другая болезнь?… Что мне делать с моим спокойствием и с моими волнениями? Чтобы отличаться от покойников, мне достаточно и этих сверкающих глаз. Не правда ли?… Мы сами — сила, притягивающая нас. Отсюда такое неудержимое влечение к зеркалам… Прежде чем исчезнуть, я хочу не исчезать. Прежде чем вы мне скажете “прощайте”.
Она медленно исчезала в углу стены. Казалось, Виталий прислушивался к своему ответу и так же, как и женщина, ждал его. Наконец, несколько слов прозвучало: “Она прошла ещё раз. За ней толпою валили мгновения. Смерть больше не страшна ни себе, ни другим… Простите, я, кажется, позволил себе резкое движение”. — “Напротив, вы совершенно неподвижны!” — “Тогда простите это”. — “Как вы догадались, что я гречанка?” — “По вашему вопросу”. Виталий отпрянул от собственной мысли. — “Нет, нет! Ни за что!” Женщина продолжала исчезать в углу. Стена, казалось, услышала его мысль. Несколько поодаль от темноты мерцали стаканы и скатерть, залитая белизной. Никто не откликнулся на его молчание.
24 мая 71 г.
Фрагмент
Начала у этого романа нет и не будет.
Представьте себе кавалерийский полк. Или ночной город. Вот: его кровли мерцают — для тех, кто может видеть их сверху.
Европу можно условно разделить на 7 частей. А можно и не делить.
Но если вы уже представили себе кавалерийский полк, то представьте и бедного поручика (но не унывающего), который покачивается в ночном седле, окружённый небом, которое невозможно себе представить.
Ибо мысли молодого офицера сейчас слишком далеко — и отсюда, и отовсюду.
Я сказал, что он молод, но это не совсем так. Ему уже за 19.
Он прочёл несколько книг: “Бедная Европа” Н. Бонапарта, “Ночной полк” Михаила Киви и несколько книг без названий.
Вот: он покачивается в седле и вспоминает строки одной из них:
шаги коня вели к рассвету
и был подкован каждый миг
я рифму герцогскую эту
отнюдь не вычитал из книгЕсли бы не конь, он так бы и проехал мимо трёхэтажного особняка. Но благородное животное остановилось, как бы говоря: мы приехали.
В это время часы на городской башне пробили ровно столько.
Те, кто в эту ночь наблюдали за звёздами, заметили, что созвездие Дилижанса подъехало к “Трём карпам” (таверна-гостиница), подъехало и остановилось, слегка задребезжав стёклами окон.
А дверца с гербом графов В. открылась. “Полковник, дайте вашу шпагу!” Вместо шпаги полковник выхватил из-за пояса пистолеты и дважды не то выстрелил, не то выпалил: “Парблё!”
Сразу же все подзорные трубы и телескопы уставились на поручика. А он легко спрыгнул с коня, ещё легче поправил свою треуголку и решительно направился ко всем “Трём карпам”.
Но — тут набежали тучи, и все звёзды скрылись. Один из астрономов даже подумал: вот досада! Он уже открыл две неизвестные звезды, и обе мерцали на золотом эполете.
Речь идёт о графе Н. Он свыкся со своим положением. Ибо таков был девиз графов Н.: “С прекрасным положением свыкайся!”
Когда все подзорные вещи были упрятаны в футляры, город погрузился в настоящий покой. Не спали только будочники, да и то только самые отчаянные из них.
Поднявшись в третий этаж, он оказался в апартаментах графини. Она стояла, держа в одной руке нераскрытый веер. Произошёл такой разговор: (апартаменты были чуть освещены тремя свечами, старинная бронза подсвечников с каждым годом становилась всё стариннее). Итак, разговор:
— Мадам, простите, что я стою перед вами, не сняв с головы треуголку.
— Но ведь ещё не поздно снять.
— Боюсь, что поздно.
— Но почему?
— Потому что я уже успел блеснуть своей нелюбезностью.
— Но сколько же можно блистать?
— Вы правы. Ещё раз простите.
— Что это за выстрелы звучали там? Надеюсь, что стреляли не в вас.
— Нет, не в меня. В меня только целились.
— В таком случае я велю принести кофе. Присаживайтесь, пожалуйста.
Поручик сел, звякнув шпагой, снял треуголку, голова в треуголке показалась ему слишком неуместной.
Когда был подан кофе, графиня спросила:
— Вы сегодня верхом или в дилижансе?
Поручик в треуголке ответил:
— Я вообще не сегодня.
— А когда же вы?
— Не то позавчера, не то послезавтра.
— Прошу вас в таком случае треуголку отложить на вчера, а шутки — на завтра.
— Говорят, что на каждую звезду приходится по три астролога.
— Не слишком ли густо?
— Вы имеете в виду звёзды или кофе?
— Я имею в виду всё.
— Простите, я всё ещё верхом.
— И всё ещё в треуголке.
— Не может быть. Я её несколько раз снимал.
— Достаточно было одного раза.
— Нет, для моей безумной головы недостаточно.
— Вы влюблены безумно?
— Да, но это тайна.
— Какая?
— Полковая.
— Можете не снимать треуголку.
— Но ведь я её уже надел.
— Когда — послезавтра?
В это мгновение в апартаменты вошёл граф. Каждый его жест говорил о том, что он муж графини.
Граф
Простите, о чём у вас шла речь?
Графиня
Сначала об астрологии, затем — о счастьи нашей дочери. Поручик, оказывается, влюблён в Батильду и просит её руки.
Граф (к нему )
Какую именно руку вы имеете в виду?
Поручик
Но ведь у неё только одна рука!
Граф
Как только одна?!!
Читатель, если вам кажется, что этот роман слишком хорош, то так и скажите.
Но, вернёмся к полковнику. Первым выстрелом сбило с него треуголку, а вторым — чуть не сбило всего остального. Я имею в виду парик, пудру на парике и лунные блики на пудре.
“Но ведь луны не было!” — воскликнете вы. Да, луны не было, но блики мне понадобились для сюжета, и я их воздвиг.
После второго выстрела полковник стал во-первых чуть старше, а во-вторых чуть живее. Он выхватил из ножен шпагу и бросился на темноту. Кстати, второй выстрел совпал с началом ХVIII века. А первый — с концом ХVII.
Видя, что Дилижанс пуст, астрологи принялись сочинять поручику новый гороскоп — ещё более наполненный. Главное место в нём отводилось сражениям, юной Батильде и поединкам. Но вернёмся к Батильде. К той самой Батильде, о руке которой шёл разговор в графской гостиной. На самом деле это была не рука, а прелестная маленькая ручка. Своими прелестными ручками юная графиня вышивала золотом по бархату (первый раз встречается в моей прозе это ужасное слово), рисовала акварели, а также, неведомо для себя, прикасалась к воздуху, который во всём мире не признавал ничьих других прикосновений.
Впервые поручик увидел её при вступлении полка в город. Это было ещё в ХVII веке. Конь под ним расшалился, споткнулся и рухнул, опрокинув всадника как раз под окнами нашей Батильды. Но перед самым падением он успел заметить в окне особняка её дивный облик (только что был бархат, а теперь ещё и дивный облик!) и взгляд, устремлённый прямо на него (час от часу не легче). Позднее барон Стендаль воспользовался этим эпизодом, пиша свой роман “Красное и белое”. Кстати, он воспользовался и именем Батильды.
Вообще же поручик происходил из раз и навсегда обедневших дворян. Отец бывало говорил ему: “Помни, что ты происходишь из древнего, но раз и навсегда обедневшего рода”. Поручику не составляло большого труда помнить об этом. Недостаток денег он восполнял избытком отваги, а избыток долгов — недостатком платёжеспособности. В общем это был бравый молодой человек, умеющий к тому же сочинять стихи. Вот образчик его сочинений:
о, как люблю я хвойный воздух,
его сосновую печаль —
когда так ветки дышат грозно,
упав с дремучего плеча.
и поединок длится ровно
не столько, сколько длится ливень.
и цвет такой у слов условных,
какой бывал у снов счастливых.
и странен запад: он то нежен,
то безразличен, то жесток.
и, сделав выпад неизбежный,
пронзаешь собственно востокА полковник, бросившийся на темноту, скоро был ею отброшен с необыкновенной ночной силой. Шпага чуть не выпала из его руки, но не выпала. Лунные блики, которые я ввёл вопреки логике, грозно мерцали на его эполетах. Вы спросите конечно: “Откуда взялись эполеты в конце ХVII столетия?” А я вам задам встречный вопрос: “Откуда взялся ХVII век?”.
Итак, лунные блики на эполетах мерцали, а шпага готова была пронзить насквозь всю темноту. Астрологи лихорадочно крутили колёсики своих телескопов, но в их ночные неводы ничего не попало, кроме “Трёх карпов”. С этим уловом они и встретили утро.
Однажды ночью он ехал верхом. Дорога была пустынной, беззвёздной и проходила через мрачный густой лес. Как тут было не появиться разбойникам? У них как раз незадолго до этого схватили любимого атамана и казнили. Вот они и появились, окружили всадника и почти почтительно сняли его с коня. Произошёл такой разговор:
Всадник
В чём дело, господа?
1-й разбойник
В доброй ночи, граф.
Всадник
Ах, да, добрый вечер, друзья!
Разбойники (хором )
Вечер добрый, ваше сиятельство!
Всадник
Как это вы оказались на большой дороге, да ещё в такую темень?
2-й разбойник
Ну, дорога не очень уж большая, и темень — тоже.
3-й разбойник
Вот вчера она была действительно большой.
Всадник
Это, что, зависит от луны?
3-й разбойник
Да, это зависит ещё и от независимости.
Всадник
Мой независимый вид зависит от меня.
Разбойники (обратно хором )
Ур-р-р-р-а-а!!!
Таким образом он стал атаманом разбойников. Народ это был рослый, плечистый, вооружённый. Их мушкеты были необыкновенно меткими, а холодное оружие — необыкновенно холодным.
когда я конно прохлаждаюсь
под полуночною луной,
я неизменно восхищаюсь
её второй величиной
и думаю: вот это штука!
и думаю: вот это да!
но, боже мой, какая скука —
не знать печали никогда.
и вот я становлюсь печальным —
хотя б на час.
вкус у печали —
с шампанским ананас.
люблю бургундское шампанское
за вкус его и цвет
и за разлив его могучий
во цвете лет.
воспоминание:
и дождь и холод удлинялись
совместно с позднею весной
и крыши ровно удивлялись
такой неровности такойНемного прозы: сложность географической науки, нуждающейся в содействии различных специальностей, наглядно подтверждается географическими конгрессами, на которых рядом с собственно географами реферируют астрономы, физики, алхимики, геологи, этнографы, статистики и т.д.; затем географическими ежегодниками и журналами, помещающими на своих страницах статьи и обзоры по разным отраслям знания, имеющим более или менее близкое отношение к географии; наконец, проектами об основании особых географических институтов — проектами, которые появились за последнее время и в Италии, и во Франции, и во Гренландии, и во других странах.
о чём задумался
ты, дождь равносторонний?
каких старинных крыш
коснулся ты теперь?
и как мне применить
мой дар разносторонний
на фоне всех твоих
сентябрьских потерь?Наконец, полковник, изловчившись, вонзил свою шпагу в самое сердце ночи. И что же? Оттуда брызнуло утро. “Вот-те на!” — подумали телескопы.
Но вернёмся к тем временам, когда юная графиня и поручик впервые смогли остаться наедине. Надеюсь, что это произошло не в беседке. Итак, вот разговор двоих:
— Позвольте мне называть вас просто Батильдой.
— А я вас буду называть просто Георгом.
— Превосходно. (после паузы) Вы учитесь или работаете?
— Я хотела бы и учиться, и работать, но так как мой отец — знатный граф, мне приходится только блистать в свете… А вы, судя по мундиру, служите?
— Да, я кавалерист, точнее — улан.
— Но что-нибудь вас занимает ещё, кроме службы?
— Да. Поэзия и алхимия.
— По-моему, алхимики редко бывают поэтами.
— Зато поэты — часто алхимиками.
— О чём вы сейчас подумали?
— Я подумал: о, Батильда!
— Прошу вас запретить себе подобные мысли. (после прохладной паузы) По-моему, Дон Жуан — это самая пародийная фигура во всей истории.
— А история — это самая пародийная фигура во всей географии.
— А география… Как незаметно и ловко автор подвёл нас к теме географии! Вы заметили?
— Да, я с ним давно знаком. Мы служили в одном полку.
— Пожалуйста, дайте образец вашей поэзии — но для начала самый краткий.
покуда ветер выдувает
тепло осеннее и свет,
орёл чугунный пребывает
во мгле мечтов моих и лет— Что-то токайское послышалось мне в этих стихах. Какого орла вы имели в виду — венгерского?
— Не венгерского и не польского и не русского, а самого обыкновенного — чугунного.
— Теперь я вижу, что вы алхимик.
— Мне кажется, что неосознанная мечта алхимиков — это взрыв в реторте.
— А разве бывают осознанные мечты?
— Нет, осознанными бывают только полковые учения.
— Вы мечтаете о сражениях, о победах, о славе?
— Увы! с Францией заключён вечный мир на полтора года. Да ещё полтора года понадобится, чтобы найти повод для Семилетней войны.
— А можно Семилетнюю войну закончить, например, в три года?
— Нет, этого не допустят ни история, ни география, ни… Дон Жуан.
— О чём вы подумали во время этой заминки?
— Я снова подумал: о, Батильда!!. Но уже с двумя восклицательными знаками.
— Ну вот! А где-нибудь поблизости и третий. Для первого дня знакомства это слишком. Как вы относитесь к разбойникам?
— Сказать? Почти как атаман.
Теперь немного поэзии:
в одной руке держа бокал хрустально-алый
в другой руке держа сверкающую ночь,
он тост свой произнёс и сразу конно стало
от табуна лучей, ворвавшихся в окно.
в один из тех веков, которые настанут,
в одну из тех ночей, которые уже,
случилась эта быль законченно-простая
на первом на втором осеннем этаже.
так конно, что с тех пор столицей невезенья
стал Санкт не Петербург, а неизвестно кто.
и звякают во мгле цепи единой звенья,
и почему еди — не ведает никто.Нетрудно догадаться, кто был автором этого творения.
Наконец, он не выдержал и воскликнул:
— Я прошу вашей руки!
— Вы хотели бы сделать меня атаманшей?
— Бог мой, какой атаманшей?
— Ну, тех самых — разбойников.
— Каких разбойников?
— И пожалуйста снимите вашу треуголку. В ней вы ещё больше похожи на атамана.
— Но ведь я её снял ещё в самом начале романа.
— Теперь снимите в самом конце.
— Так ведь ещё середина.
— Середина для мушкета, но конец для треуголки.
— Клянусь алхимией, что это были не разбойники.
— А алхимики?
— Нет. Я атаман поэтов.
— Тогда я с восторгом отдаю вам свою руку. Думаю, что отец не будет против. По-моему, он неосознанно мечтал породниться с атаманом поэтов. Кстати, вы богаты?
— Это зависит… от добычи.
— Какой ещё добычи?
— От лесной.
— Да, это весьма поэтично.
— Хотя и не мушкетно.
— Кстати, вы в треуголке?
— В ней можно быть только некстати.
— Когда вы успели её снять?
— Когда говорил про добычу.
— Мне кажется, что вы или Дон Жуан, или ещё какой-нибудь более опасный Дон.
— Я тихий Дон.
— Бог мой, только каламбуров здесь не хватало!
— Итак, ваша рука — моя?
— Ваша, ваша. И не ищите, пожалуйста, треуголку. Она уже в следующем романе.
Москва
21.2.88
Публикация Т. П. Авальян.