А. Г. ДОГАЛАКОВ
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 1999
А. Г. ДОГАЛАКОВ. Истина как проблема научного познания. — Балашов: Издательство Балашовского государственного педагогического института, 1999.
Новая книга А. Г. Догалакова (в “Волге” рецензировался издаваемый им альманах “Весы”, см. 7-8 номер журнала за 1997 г.) посвящена серьёзной философской проблеме и написана с подлинно философской обстоятельностью, настоящим философским языком, который, естественно, может отпугнуть непосвящённых: “иерархическая дискретность”, “иудео-христианская традиция”, “теологическая рационализация”, “феномен трансценденции” и прочие “эмические” “фаллогоцентризмы” так и обрушиваются на нас с каждой страницы этого солидного опуса с его обширной библиографией, сносками, цитатами и прочим научным аппаратом. Чувствуется, что автор был вынужден ограничивать себя — он мог бы сказать по теме работы куда больше. Но хорошо и то, что есть.
Развивая концепцию истины как социокультурного явления, учёный рассматривает её в историческом плане. Первая глава трактует историю истины “классической” — от Платона и Аристотеля до Декарта, Лейбница, Канта, Гегеля, а заодно уж и до Маркса с Лениным и их противников. Конечно, втиснуть в полсотни страниц такой громадный период мысли — это подвиг, своего рода интеллектуальный “турдефорс”, который, однако, по силам нашему автору. Во второй главе он не менее отважно анализирует истину уже неклассическую и “постнеклассику” в различных их вариантах, столь пышно произрастающих в XX столетии. И завершающая третья глава отдана эпистемологическим концептам современной отечественной философии, которую А. Догалаков знает просто досконально. Но мы, следуя манере некоторых нетерпеливых читателей, заглянем сразу в конец монографии, чтобы насладиться уже зрелыми плодами авторской мысли и сорвать их, так сказать, прямо с выращенного автором Древа познания Истины. Пытаясь создать “некоторый образ ФИЛОСОФСКОЙ ИСТИНЫ” (С. 141), исследователь правомерно остерегается опасности смешать оную с истинами эмпирическими или “чисто” научными-логическими, психологическими и т.п. Для философа в данном случае не очень-то важны наши общие конкретные проблемы, беды, он озабочен — как и подобает существу высшего порядка — БЫТИЕМ как таковым, он ищет НОВЫЕ его смыслы, чтобы явить их urbi et orbi, городу и миру. И говорит такой мудрец не абы как, “не на языке фактов, а на языке универсума, ВОЗМОЖНОСТЕЙ бытия” (С. 144).
Что же, в принципе можно лишь приветствовать этот высокий философский пафос самоутверждения. Говоря проще, всякий кулик своё болото хвалит. И действительно, зачем мудрецу какие-то частные, пусть и важные для толпы истины, если он занят “деконструированием” Истины самой по себе? Ему важен не плод с Древа (не яблоко, не груша, не банан), а образ, идея Плода вообще, его умопостигаемая, интеллигибельная квинтэссенция.
Так какова же она всё-таки? В последнем разделе своей работы А. Догалаков пишет: “Дух человеческий” (он же — “общественная психика”) всё более становится решающим фактором становления Универсума (С. 143). Конечно, пока что до гармонии между Духом и Вселенной далеко. Дух часто “обгоняет” природу, порождая некоторые “метафизические смыслы”, выступающие “голосом идеально-творческого акта как концентрации необходимых и всеобщих черт самоорганизующего развития мироздания и как высшего проявления человеческой свободы”. В этих высказываниях автор, как мне представляется, идёт вслед за Гегелем, лишь слегка корректируя его. Хотя в первой главе, отдавая должное гению этого великого немца, наш учёный упрекает его за “тоталитет логики”, за отсутствие у него интереса к предметному содержанию знания (С. 31). Но ведь сам же Догалаков, как мы видели, гордо де-кларирует особый, высший статус философа. К тому же упрёк лишён основания — Гегель в своей трёхтомной “Энциклопедии философских наук” много пишет о физике, химии, биологии, механике и пр. — иногда смешно и наивно, иногда мудро. И, в конце концов, дело не в каких-то отдельных противоречиях. А в том, что сама концепция социокультурной Истины, будучи по-своему достаточно привлекательной и во многом продуктивной, всё-таки, на мой, пусть и дилетантский, взгляд, нуждается в существенной корректировке. А. Догалаков это чувствует: в заключительной части его работы авторская мысль, внешне столь же строго логичная и “надличная”, как и в предшествующих главах, начинает как-то сбиваться и вязнет в хаосе пост-модернистских установок. Не очень ясно, например, как именно понимает наш философ культуру. Тут и любой собьётся с толку, когда тебе предъявят триста с лишним определений этой культуры, противоречащих друг другу! Не менее сложен и противоречив в своих ипостасях и современный мировой социум. Но если весь этот конгломерат социокультурных миров столь, мягко говоря, многомерен, откуда же в нём взяться истине? Вот и приходится исследователю не столько выращивать своё философское Древо, сколько экспериментировать с различными социокультурными объектами в надежде на получение искомого плода. В ход идёт если не всё, то очень многое: опора на “коллективно-бессознательное” человечества (авось оно, родимое, вывезет), на мифорелигиозные “истины откровения”, которые оказываются особенно кстати теперь, в эпоху возрастания “релятивности, а значит и виртуализации жизни”, вообще на истины “интерсубъективные” и “виртуальные”, понятные лишь в контексте гипертекстуальной гуманитаристики. На наших глазах количество разновидностей этих самых “истин” стремительно растёт — и мы уже часто не в силах разобраться, что к чему: мультикультурализм, маргинальные практики, “недискурсивные способы переживания” — как всё это социокультурное пространство соотнести с истинами этнокультурными, “волевыми”, с метафизическими “истинами-ценностями” и т.п.? Автор сам понимает, как легко запутаться в этом “постнеклассическом” эпистемическом хаосе, и на последней странице своего труда он пытается свести концы с концами, объявляя: “субъектность современного знания вовсе — по сути дела — не противоречит былой интенции к абсолютности и объективности знания” (С. 159). Если бы так! Лучше уж было бы сказать, что Истина (идея Истины) в наши дни становится всё более противоречивым и усложняющимся понятием, и только авторитет классической “объективной” традиции не даёт нам соскользнуть в хаос агностицизма и гносеологической анархии. Здесь уместна будет цитата из “Истории западной философии” Б. Расселла: “Концепция “истины”, как чего-то зависящего от фактов… до сих пор обеспечивала необходимую дозу смирения. Но когда это препятствие для гордыни было снято, был сделан шаг на пути к определённому сумасшествию — к отравлению властью…” Английский мыслитель имел в виду возрастающую тягу людей к эгоистическому самоутверждению. Парадоксально, что такое утверждение принадлежит атеисту, ведь по существу здесь Расселл зовёт нас к христианскому смирению. Что же, парадоксальность — одно из свойств истины. Закончим и мы рецензию так: книга А. Догалакова ценна во многих отношениях, но особенно она ценна тем, что, не давая нам какого-либо откровения насчёт высшей Истины или истин, она побуждает мыслящего читателя к поиску таковых.
В. ВАХРУШЕВ
* * *
Читать нeкoторые философские книги столь же интересно, как пить пиво.
И совершенно напрасно кое-кто думает, что философией можно заниматься только лишь в крупном городе в огромной библиотеке и непременно только лишь важному-преважному субъекту, увенчанному академическими лаврами.
Академий, впрочем, и у нас теперь куры не клюют, куда ни плюнь — в академика попадёшь. Один приятель стал член-корром одной из бесчисленных академий за… 125 долларов (за 250 можно стать полным академиком). Такова цена человеческому тщеславию.
О природе истины, о смысле жизни можно размышлять везде: в городе и деревне, на берегу пруда и в купе мчащегося невесть куда поезда. Всюду жизнь, а следовательно везде есть место для философии. Так, в одной старинной китайской книге говорится: “Не выходя со двора, можно познать мир. Не выглядывая из окна, можно видеть естественное дао 1 ”. Но мы всё-таки предпочитаем выглядывать из окна: оно как-то любопытно…
Было время, когда человек в своём стремлении к познанию мира полагал, что познаёт (или уже познал) Истину. И так ли уж важно, что одни понимали под Истиной — Божественные Предначертания, другие — Извечные Законы Разума, третьи — Великое Учение Марксизма-Ленинизма… С точки зрения объективного философа, это одна и та же установка, а различия не так уж существенны.
XX век и к возможностям человеческого разума, да и к самой человеческой природе отнёсся весьма скептически. Как отличить реальность виртуальную от реальности, скажем так, реальной? И есть ли между ними принципиальная разница? Вот, к примеру, алкоголик в припадке белой горячки видит розового слона. Мы его не видим, но для данного субъекта это ведь реальный розовый слон? Эка, сказанул, хмыкнете вы. Ладно, другой пример: вот дальтоник видит мир чёрно-белым, это вот его видение мира, истинно оно или нет?
В книге нашего автора совершенно справедливо и весьма убедительно доказывается, что понимание Истины очень даже зависит от точки зрения, от установки познающего мир субъекта, и в этом смысле можно говорить о неизбежно в чём-то субъективной природе любой Истины.
При этом наш автор не скатывается на позиции бесплодного релятивизма, согласно которому суждение истинное и суждение ложное в равной степени дефектны. Те, кто отрицает наличие внешнего мира и его познаваемость, зачастую очень даже неплохо ориентируются в этом самом мире и прекрасно знают, где касса и когда там можно нечто получить.
Мы можем с очень большой долей вероятности говорить о том, что внешний мир существует вне нас. Но совершенно непродуктивно ставить вопрос об единственно истинном его облике, так как свойства внешнего мира личностным образом воспринимаются каждым.
Кстати, на бытовом уровне то, что делает наш автор в своей книге, проделывает большинство из нас, ибо каждый решает проблему “я и мир”, от этого просто никому не уйти…
Вот перед нами высказывание: “Как прекрасна эта девушка!”. Истинно это высказывание или ложно? Либо нет смысла говорить об истинности или ложности этого высказывания?
Во-первых, высказывание это ограничено в пределах времени (лет через семьдесят упомянутая девица вряд ли кому-то покажется очень уж прекрасной). Во-вторых, другой субъект об этом же объекте может столь же искренне сказать: “Как вульгарна эта гадкая размалёванная девица!”. Но вот мы трансформируем представленное высказывание следующим образом: “В данный момент с точки зрения конкретного субъекта именно эта девица представляется прекрасной”. Что может возразить против истинности этого высказывания самый ярый релятивист?
Пафос книги нашего автора заключается прежде всего в том, что отрицание вечной и единственной Истины вовсе не означает размывания границы между истинным и ложным, и этот тезис (о бесплодности понятия Единственной Истины) совсем не является констатацией тупика научного познания мира.
Впрочем, пафос пафосом, но многие фразы г-на Догалакова хочется перевести на обычный русский язык. Например: “Означивая в своей культурно-исторической практике этот внешний мир, гносеологический субъект создаёт в структурируемых своими смыслами объектах познания материальные и идеальные схемы своих внутренних целей… (С. 149). Это я только часть фразы привёл, там дальше много всего… А о чём здесь, собственно, речь? Каждый человек воспринимает мир неизбежно по-своему — вот и всё.
Но философу стыдно говорить понятно, он выражается на жаргоне посвящённых, традиция такая, понимаете ли. И наш автор хочет быть как все, а это и не так уж трудно.
И потом: что это за список литературы такой, в котором за Соловьёвым идёт… Бердяев? А ежели литература дана не в алфавитном порядке, то тогда в каком?
Пусть читатель не обманывается внешним видом книги: её объём можно смело умножить на два: мелкий шрифт, минимальные междустрочечные интервалы — эти маленькие издательские хитрости давно известны и вполне понятны: книга издана в авторской редакции и за счёт автора. Ни спонсоры (где вы, спонсоры, ау!), ни учреждение, в котором трудится наш автор (Балашовский филиал СГУ), ни г-н Сорос не помогли нашему философу, но при этом ведь и не помешали?
А вот у Конфуция были спонсоры? Нет. Конфуций вообще считал философские книги излишними: что ученики не запомнили с голоса учителя, то вроде бы несущественно. Ученики, впрочем, думали по-другому…
Насколько оригинален наш автор?
Это как сказать… В философии что бы ты ни сказал, непременно найдётся предшественник, и по этому поводу позвольте напоследок милый и древний китайский анекдот:
“Два философа прогуливались по берегу пруда. “Посмотри, — сказал один, — как весело резвятся эти золотые рыбки в прозрачной воде!” — “Как ты, не будучи рыбкой, можешь знать, что им весело?” — сказал другой. “Как ты, не будучи мной, можешь знать, что я не знаю, что им весело?” — ответил первый”.
Такие вот книги пишутся некоторыми философами города Б., и мне почему-то кажется, что это хорошо.
1 “Дао де дзин”. — В кн.: Литература Древнего Востока. Иран, Индия, Китай. — М., 1984. С. 229. “Дао” здесь означает “путь познания”, “суть вещей”, это некий аналог термина “истина”, который г-н Догалаков поставил во главу угла своих научных интересов.
А. Седов