Владимир Коршунков
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 1999
А. С Паникин . Что делать. — М.: ПанЪинтер, 1998; А. С Паникин. Шестое доказательство: Признания русского фабриканта. — М.: ПанЪинтер, 1998.
Пришла бандероль с книжками — “ценная 1 (один) руб.”. Мы их не заказывали, книжки достались бесплатно. Но если кому надо, можно и за деньги: первая стоит три с полтиной, вторая — восемь. Изданы хорошо. Обе — с портретами. Шрифт крупный, бумага белая.
“Шестое доказательство” — это беллетризированная биография автора-героя, с добавкой размышлизмов по ходу изложения и в конце (Часть III: Русский крест. Гл. 14: Связь времён. Гл. 15: Спасительная сила). Книга “Что делать” только из размышлизмов и состоит. Там в начале опубликованы четыре статьи, в которых, по словам автора, определяются “общие принципы, философия действий” (“Отбросим иллюзии”, “Ельцин и Ницше”, “Человек как национальная идея”, “Практика идеализма”), а после, в статье “Стратегия развития”, делается переход “от философии к практике”.
Ну что же, стратегия и философия хорошие. В общем-то понятно, что делать. Это если в общем. Слова правильные, округлые. Мысли правильные, гладкие. В меру патриотично, в меру либерально. Вполне патетично-духоподъёмно, да и обтекаемо: “Обрести притяжение и встать на твёрдую почву поможет только сильное духовное поле, не раз спасавшее Россию и безжалостно растраченное “строителями коммунизма”” (С. 2). Вот заключительные пассажи разделов из книги “Что делать”: “Мы обязаны найти людей, способных повести нацию вперёд, только тогда появится лидер как воплощение нашего выбора. Этот выбор и покажет, есть ли у России будущее” (С. 5); “Отбросим иллюзии и ощутим горечь реальности — может быть, эта боль и заставит нас действовать!” (С. 17); “ Когда МЫ соединим усилия, нация обретёт сознание. Национальное самосознание нельзя привить искусственно, оно рождается только в свободных людях” (С. 29) и т.д.; “Сейчас страна в таком же положении — нам отступать некуда. И в этом надежда для России!” (С. 4 1); “Если нам суждено сохраниться как стране, то это дело нового политического руководства, которое будет избрано с единственной целью — не допустить распада России” (С. 79). Из обращения к читателю в завершении книги: “Тогда, соединившись, мы сможем создать плацдарм, с которого начнём наступать!” (С. 80). И уже на обороте обложки: родился в 1950 году в Краснодаре… после службы в армии… в 1980 году закончил экономический факультет ГИТИСа… работал главным администратором театра… легальным бизнесом в области производства занимается с 1974 года… производил гипсовые маски, клипсы, брошки… многопрофильный производственный концерн… много пишет… является обозревателем “Новой газеты”. (И тут же забавное примечание: “В брошюре использованы сравнения из книги Дмитрия Галковского “Бесконечный тупик”: “народ — океан, пропущенный через опреснительную станцию” и “Россия — метрополия и колония одновременно””). Подробнее об этих этапах большого пути — в “Шестом доказательстве”.
Эпиграф, выисканный Паникиным к его книжке “Что делать”, — из Гоголя. Предисловие к “Шестому доказательству” написано Андреем Битовым и называется “Выход из гоголевской шинели”: “Всё ещё жалея Акакия Акакиевича, мы даже ему уступаем: всё-таки он автор смелого проекта — он строит шинель , нанимает Петровича”; “Александр Паникин сшил шинель и завёл корову. И настолько пошло дело, что он решил описать этот поучительный опыт” (С. 8).
Может, трикотажный король Паникин и похож на Акакия Башмачкина. Но не только на него. Паникин — это Паниковский с характером. Паниковский, которому повезло. И ещё иные, тоже узнаваемые персонажи.
Судя по его книге, был он самый обычный паренёк, из простой семьи, учился всегда плоховато: “Госэкзамен по специальности встречал во всеоружии. Юное создание, беспросветная отличница, по договорённости и задёшево заготовила ответы из двух-трёх прописных истин на все их мыслимые вопросы” (С. 50). Где-то посреди повествования мелькает: поехал с женой, а это уже была вторая жена, она и родила в поездке дочь… И ещё изредка по книге — природа-погода, этаким задушевным фоном. Такой вот неброский лиризм. У нашего героя — одна, но пламенная страсть.
“Мне всегда нравилось придумывать способы зарабатывания денег.
Первый опыт состоялся ещё во втором классе. Далёкий тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год. Изобретённая мной нехитрая проволочная ловушка не давала монеткам сваливаться в поддон уличного телефонного автомата. Когда на вызов из будки не отвечали и соединения не было, монеты не выпадали обратно, а накапливались в приёмнике. Утром ставил капканы, после занятий собирал добычу. На уроках же тешился приятным видением падающих с цоканьем “двушек”. Посиживая за партой, с наслаждением, как бы сверху, видел телефонные будки, в которых, уже независимо от меня, но по моей воле, копилась мелочь. Были и другие опыты” (С. 30).
“За двенадцать лет, минувших после футбольной комбинации, мной было перепробовано многое. Наверное, я изначально был склонен к предпринимательству” (С. 31).
“Однажды в воскресенье вдвоём с приятелем мы забрались через окно в какое-то учреждение и по междугородному телефону обзвонили множество райцентров Сибири…” (С. 27 — 28).
“Его жест показался мне необъяснимым. Он поступил вопреки коммерческой логике. Маски приносили ему основной доход, а я всё же становился конкурентом. И он, зная мои планы, поделился от широты души” (С. 35).
“За неимением чётких критериев и ясного мировоззрения я поставил перед собой цель вполне земную — заработать круглую сумму денег, которая при всех обстоятельствах обеспечила бы жизнь по собственному разумению” (С. 38).
Нет, наш герой не из “Шинели”. Из “Мёртвых душ”!
“Ленинград стал Ойкуменой, краем мира, к которому шёл много лет. Я жадно впитывал всё, что содержалось в этом драгоценном сосуде. Очень скоро я понял, какие необычайные возможности открылись передо мной”. О каких возможностях речь? О том, как изготавливать и сбывать огромное количество гипсовых поделок. Для этого надо было найти помещение. “Как студент театрального института я вполне мог причислять себя к художественной богеме. С этой уверенностью и свободными манерами познакомился с начальницей местного ЖЭКа, опрятной, ядрёной бабёнкой, немногим старше меня, почти ровесницей. Красивая женщина хороша сама по себе, а подступиться неловко, будто ищу благосклонности по делу”. Конечно, по делу! “Встречались мы недолго, но расстались по-доброму.
Вскоре на моё имя была оформлена аренда помещения в сто квадратных метров. Явление совершенно невероятное по тем временам” (С. 34 — 35).
А вот ещё эпизоды бурной жизни. “В разговорах и пересмешках пообвыкся с новой ролью, прилюдным актёрством. Фартовость и удачливость выбирают весёлых и уверенных. С милицией тоже как-то обошлось” (С. 37).
“Наглецы поутихли, честолюбцы обратились в агнцев. По утрам они толпились в пестрядевых халатах в вестибюле и приторно приговаривали:
— Ах, Александр Степанович, вы волшебник, дорогой, кудесник. Ах, Александр Степанович, мы за вас молиться каждый день будем” (С. 59).
“Однако собираюсь в министерство. Одеваюсь неброско, с лёгким шармом. Опытному глазу должны быть заметны и определённый стиль, и привычка к независимости. Фланирую по зданию. По коридорам во множестве снуют клерки, но всё не те. Наконец, примечаю человека с усталым от постоянного общения с просителями лицом. Извиняюсь, осведомляюсь, как пройти в приёмную министра. Столоначальник оглядывает оценивающе:
— В чём дело, молодой человек?
В двух словах объясняюсь, ненавязчиво кладу на подоконник в полупрозрачном пакете презент — блок “Мальборо” и бутылку коньяка.
— Я — референт министра. Ждите.
Через час выносит подписанное министром письмо…”
И следом — такое: “Когда они разглядели бланк с подписью министра культуры, на них нашёл столбняк. Воздух раскрытыми ртами глотают, наглотаться не могут — немая сцена из гоголевского “Ревизора”. Раз в пять лет видели в ГИТИСе министра Мелентьева живьём. И потом ещё год в кабинетах шелестели, ощущая всю свою чиновную малость: “Министр был. Министр видел. Министр сказал…”. И вдруг какой-то студентик, шпак, козявка безродная, приносит из заоблачных высот письмо самого” (С. 49 — 50).
А “Ревизор” тут весьма кстати. Между прочим, в справке об авторе, которая помещена в “Что делать”, сказано: “По статистике каждый пятидесятый росссиянин носит изделия, выпущенные концерном “ПАНИНТЕР””. А в приложенной к обеим бандерольным книжкам бумажке утверждается, что в паникинский трикотаж облачён уже каждый сороковой россиянин. И тут же хлёсткая и маловразумительная фраза: “90% изделий концерна раскупается уже на следующий день после их выпуска”. Курьеры, курьеры, курьеры…
И вот тоже вполне гоголевская сцена: “Через несколько минут всё было кончено. Пепел, остывая, возился и вздрагивал как живой в почерневшем тазу”. “Я не чувствовал ни облегчения, ни горечи. Ничего, кроме усталости — пять лет жизни сгорели дотла” (С. 13). Наш пассионарный герой — в некотором роде писатель. Но тут он жжёт не следующий том своей поэмы. Нет, герой-повествователь, осаждённый милицией, изничтожает улику — кучу бумажных денег.
Чем пленил он Битова, “Новую газету” и редакцию “Нового мира” (в этом журнале печатался предварительный вариант “Шестого доказательства”) — бог весть. Возможно, тем, что, не имея в прошлом “чётких критериев и ясного мировоззрения”, теперь он, вполне по-гоголевски, всё это обрёл. И, обретя, решил спасти Россию и любезных его сердцу соотечественников — не только подобрать и обогреть, но и также вдохновить и обустроить. Вот, пожалуйста, многозначительный отрывок из “Что делать”: “Меня также спрашивают: “Не собираетесь ли Вы заниматься политикой?”. Что ответить? Если всё, что я предложил, разбудит желание объединиться, тогда я получу ответ на этот вопрос. Самое главное — понять, есть ли люди, которые думают и чувствуют так же, и сможем ли мы начать действовать” (С. 56).
А вы разве чего-нибудь другого ожидали?
Нашенскому ширпотребу — широкое русское “да”! Кто против-то? Но почему же у нас в России вечно вот так? Неизбывная чичиковщина плюс изрядная доза всегдашней хлестаковщины — и опять выходит какая-нибудь брынцаловщина…
А можно просто недорогих и качественных лекарств — без президентства в нагрузку?
Владимир Коршунков