АРКАДИЙ ЗАСТЫРЕЦ
Опубликовано в журнале Волга, номер 3, 1999
Аркадий Застырец. Гамлет. Эксцентрическая комедия в пяти действиях. — Екатеринбург, 1998.
Насколько мне известно, этот парафраз гениального творения пока нигде и никем не ставился и не ставится, а существует, стало быть, в качестве пьесы для чтения. Книжечка отпечатана тиражом 200 экземпляров в типографии Уральского отделения РАН. На обороте титульного листа — самоироничная пометка: “Издаётся на правах несгораемой рукописи”.
В то время, когда в моде игрушечные покушения И. Гилилова на Шекспира, когда в Москве играют “Гамлета” сразу в двух театрах, а в провинции, возможно, ещё в двадцати двух, кто-то должен был, наконец, покуситься и на принца датского — отдельно от автора. Не то, что мните вы, природа… борьбы за престол. Alter ego Аркадия Застырца Вас. Кириллов-младший в послесловии к комедии заявляет, что Застырец спародировал “наши запутанные с ним (с “Гамлетом”. — А. К.) отношения, он посмеялся над тем, во что мы “Гамлета” превратили и как мы его заездили до состояния сивого мерина”.
…Не слепок, не бездушный лик!
Горацио ближе к концу сочинения господина Застырца подаёт реплику: “Четыре трупа! Полная чечня!”. Поскольку все убиенные на наших глазах оказываются убитыми не по-настоящему, чечня (даже написанная со строчной буквы) выходит неполной.
“Нет-нет, мы лучше спрячемся в шкафу”, — говорит в комедии Клавдий. И этот шкаф, в который то и дело стремится спрятаться король-самозванец, есть не намёк на Чехова (за что же уважать мебель с убийцей внутри?), а указание на уважение к массовым жанрам: детектив, триллер, боевик с ещё живым, но скелетом внутри…
Если бы я любил всяческие современные прочтения, я бы пришёл в восторг от того, что пьяная (sic!) Офелия в этом тексте распевает “Подмосковные вечера”, а некий (норвежский, кажется) капитан выражает опасение, что его засосёт опасная трясина, а лично Гамлет вообще высказывается так:
О, мысли мои, мысли, скакуны!
От вас — навоз полям родной страны!
Газманов в роли принца — не принципиально. Навоз — принципиальнее. Я не люблю всяческих римейков. Но команда КВНщиков-ассенизаторов, балующаяся “Гамлетом”, мне симпатична. Не знаю, как душа (уж больно растяжимое понятие!), но свобода в этой забаве есть! Обилие в тексте раблезианских грубостей (например, Гамлет утверждает, что весь мир — дурдом, а Дания — сортир в нём) — знак того, что декорации на сцене сколочены крепко, но нарочито не пригнаны друг к другу. В ремарках всё время подчёркивается: “Там же. Тогда же”. Нате вам, господа, излюбленное единство места и времени. Только, всё равно, не тот это город и полночь не та.
О юности моей жалею,
Когда я весело кутил
И думал, что не постарею;
Её уход неслышным был,
Пешком, верхом, со взмахом крыл…
— это Франсуа Вийон в переводе Аркадия Застырца1. “Пешком, верхом, со взмахом крыл” в щели декораций “Гамлета” врывается ветер конца XX века. Клавдий словно читает свежую московскую газету:
Пойдём, я созываю нынче Думу,
Чтобы в дебатах правду затереть
И, видимость создав голосованья,
Умерить критиканов голоса.
А Гамлет откровенничает:
Как зверь в нору, я загнан в Эльсиноре.
Но в этой комедии никто никуда не загнан — марионетки ждут, когда потешающийся автор дёрнет за верёвочку и наступит время потешиться, а потешаясь, наплевать на кукловода. Такая Дания — субъект Российской Федерации. И Дума — понарошку. И нора не пугает. Ведь говорит же принц про “свет уединенья”. Получается, одиночество в радость, уединенье — в отъединенье. Тем более, что это суверенное королевство — сортир в дурдоме!
“И думал, что не постарею”… Мир, воистину, не стареет. Полоний, говорящий о том, что у Гамлета — горе от ума, прекрасно понимает, что в России Гамлет всегда обречён на родство не только с Вийоном, но и с Чацким. “Не образумлюсь, виноват”… Если мир — дурдом, то быть сумасшедшим почётно, как почётно и предусмотрительно ложиться спать в парадном мундире. У нормальности, когда она выдаёт себя (или её выдают) за сумасшествие, — своя логика… Клавдий может поверить Гамлету в том, что он, принц, ложится спать в выходном костюме, но поверим ли мы в то, что принц-эксцентрик любит совсем не утончённую Офелию, даже короля хватающую за гульфик?.. Кроме того, ведь именно дочери Полония Гамлет предлагает сыграть на флейте… И здесь — очередная двусмысленность, помогающая нам понять: в этом театре нужна не вера.
В самом финале воскресший Клавдий роняет традиционное для нынешней поры: “Не дождётесь!”, а отмщённый — через балаган со смертями и воскрешениями — призрак тает под всеобщий вздох облегчения в утренней дымке. И вот тут-то Гамлет соглашается жениться на Офелии (а может, стоило нам поверить в то, что этому театру требуются надежда и любовь?). Как говорится, вуаля.
А что касается КВНа, то осенью прошлого года на философском факультете Уральского университета читали застырцевского “Гамлета” по ролям. В первом фрагменте призраком был автор, а Гамлетом — екатеринбургский литератор Александр Верников. Потом Саша снял чёрную водолазку и остался в белой — теперь уже он был Офелией, а Гамлетом Застырец… Может быть, простота костюмирования, простота смены масок — из текста? И может быть, если ещё и Шостаковича играть, то комедия станет страшной?
И в чём же здесь смысл? Если век вывихнут, то, восстановив связь времён, наладив её заново, можно и вывих вправить? Или в том, что человек играющий, играя, доигрывается-доискивается… Ну, хотя бы до понимания самого себя — человека, не очень изменившегося с гамлетовских времён… Он просто превратился в то, во что мы превратили “Гамлета”.
Александр КАСЫМОВ